постороннего взгляда, я же видела абсолютно все.
Из подъемника с лязгом выехала железная тележка с бачками. Толстая
санитарка потыкала в кнопки - 967.
- Кто? - донеслось из домофона.
- Обед.
Дверь распахнулась, и перед моим взором предстал длинный коридор. Охранник
не впустил бабу внутрь, и она принялась накладывать порции прямо на пороге.
- Сегодня пятнадцать, - предупредил секьюрити.
- Чего так? - равнодушно спросила санитарка, плюхая на тарелки картофельное
пюре.
- Двоих выписали, один помер.
Тетка с грохотом закрыла бачок и порулила назад.
- Слышь, Зина, - окликнул ее стражник, - у нас сегодня не убирали.
- Знаю, - махнула рукой женщина, - некому: Танька запила, а я ее подменять
не стану. Мне за это не заплатят, пусть другую ищут дуру.
- Пришли кого-нибудь из девчонок, Зинуля, - попросил охранник, - а то уже
из второй палаты жаловались.
- Ты же не пустишь никого, - усмехнулась тетка, вталкивая в лифт тележку.
- Ну ладно, ладно, - забормотал охранник, - подбери подходящую и отправь,
пусть скажет, что от тебя.
- Только после пяти, - отрезала санитарка. - Сейчас все заняты.
Двери лифта и отделения одновременно лязгнули, и я вышла из-за колонны. Ну
ничего себе, под видом лаборатории скрывается нечто непонятное. Там лежат
люди, кого еще будут кормить картошкой с рыбой? Кроликов и мышей? И потом
эта фразочка "двоих выписали, один помер". Даже если у них там содержатся
дрессированные обезьяны, обученные есть вилками с тарелок филе минтая, то
уж выписать их никак не могли. Значит, это еще одно, почему-то тайное
отделение, и судьба подарила шанс. Грех не воспользоваться.
Спустившись на третий этаж, поймала девушку, несущуюся куда-то с
эмалированным лотком, и забормотала:
- Слышь, доченька, нанялась к вам уборщицей, велели переодеться, а где - не
поняла.
- Ступай на первый этаж, под лестницу, - велела девчонка на ходу.
В чуланчике нашлось несколько железных шкафчиков. Один раскрыт, внутри
довольно помятый белый халат, косынка и уродские коричневые шлепки. Стащив
с рук золотые часы, кольца и вынув из ушей серьги, я принялась
переодеваться. Туго затянула поясок, а косынку надвинула почти до бровей.
Около грязного зеркала валялась дешевая помада ярко-оранжевого цвета.
Преодолевая брезгливость, нарисовала себе полные, вульгарные губы. Здесь
обнаружилась и отечественная тушь, моментально осевшая на ресницах черными
комьями. Ею же навела цыганские брови. С первого взгляда и не поймешь,
сколько лет чучелу - от двадцати до сорока. Подумав немного, свернула из
бумажного носового платка два шарика и сунула за щеки.
Бесстрастное зеркало отразило, довольно странную девицу с отвратительным
макияжем и щеками хомяка.
Прихватив стоявшие в кладовке ведро, швабру и пакет порошка, я поехала на
самый верх.
Охранник грозно спросил:
- Ну?
- Зина прислала, - пролепетала я, прикрываясь шваброй, - полы помыть.
- Слушай внимательно, - велел мужик, - как звать-то тебя?
- Люба.
- Так вот, Любка, отделение наше особое, платное. Больные капризные,
парочка совсем ненормальных, ты их не слушай, чушь несут. Если просить о
чем станут, не брезгуй, сделай. Судно вынести, подушечку поправить. Они
тебя за заботу отблагодарят, кто деньгами, кто продуктами. Мужиков не
бойся, им тут ни до чего, лишь бы выжить. Поняла?
Я согласно закивала опущенной головой.
- Говоришь мало, это хорошо, - одобрил мужик, - ты ведь у нас новенькая?
Я вновь затрясла головой.
- Что увидишь тут, никому не рассказывай, - велел наставник, - замечу
примерное поведение, порекомендую на место Таньки, давно пора пьянчугу
гнать. А ты старайся, если хочешь выделиться. В нашем отделении зарплата
выше, сто долларов станешь получать в месяц, да еще чаевые и еда
дармовая...
Я постаралась изобразить, что у меня от радости язык отнялся.
- Ну ступай, - велел охранник.
Провожаемая бдительным взором, я влетела в первую палату и загремела
ведром. Комната такая же большая, как и на третьем этаже, тот же предбанник
и туалет с ванной. Но лежит только один мужчина. Молодой, не старше Кешки,
весь перевязанный, настоящая мумия. Похоже, он просто не заметил моего
появления.
В следующем помещении - довольно капризный мужик с ампутированной рукой. Он
долго брюзжал по поводу поздней уборки, но в конце концов дал шоколадку.
Униженно поблагодарив и спрятав подношение в необъятный карман халата, я
последовала дальше.
Следующие три палаты оказались пустыми, кровати не были застелены, на
тумбочках чистота. В остальных лежали самые разнообразные больные. От
стонавшей на одной ноте тетки, выставившей из-под одеяла культю правой
ноги, замотанную начинающими промокать бинтами, до совсем здорового на вид
мужика, лениво щелкающего пультом телевизора. Карманы постепенно
наполнялись шоколадками. яблоками и купюрами. Правда, денег давали не так
много - в общей сложности получила около ста рублей, - но для нищей
девчонки-санитарки совсем неплохо. Однако я с трудом сдерживала
разочарование. Базиля не было. Уже ни на что не надеясь, вошла в последнюю
комнату.
На кровати сидела молоденькая девчушка с перепуганным лицом. Услышав грохот
ведра, она вздрогнула и затравленно глянула на меня. В больших, широко
открытых голубых глазищах читался откровенный страх. Я принялась споро
тыкать шваброй по углам. Две минуты поскребу тут, и ладно, пора делать
ноги. Корзинкина здесь нет.
- Послушай, - неожиданно позвала больная, - как тебя зовут?
- Люба.
- Много получаешь тут?
- Сто долларов.
Больная соскочила с кровати и подбежала ко мне.
- Хочешь три тысячи баксов?
- Кто же не хочет, - резонно ответила я.
- Тогда выведи меня отсюда по-быстрому.
Я отставила тряпку и глянула на девицу. Красный нос и набухшие веки без
слов свидетельствовали, что их хозяйка совсем недавно безутешно рыдала.
Взлохмаченные волосы и бледные, трясущиеся губы. Впрочем, внешне производит
впечатление совершенно здоровой, может, одна из сумасшедших, о которых
предупреждал охранник? На всякий случай я отошла подальше.