Чтение 56–й страницы книги ~Эфирное время~

- Я? Так. Настроение хорошее с утра. Солнышко светит, небо голубое.

- Разве? По-моему, сегодня пасмурно и сыплет противный мокрый снег.

- Это здесь, в Монреале. А в Москве ясно, солнечно, легкий морозец. Я
мысленно уже дома.

Они расплатились и вышли из кафе. Павел Владимирович нырнул в антикварную
лавку, которая находилась тут же, за соседней дверью. Разглядывая столовое
серебро позапрошлого века, он то и дело косился на огромное наклонное
зеркало. Оно было расположено таким образом, что отражало всю площадь перед
гостиницей. Павел Владимирович дождался, пока высокая широкоплечая фигура
пересечет площадь, исчезнет за гостиничными дверьми, и только потом
выскочил из антикварной лавки, свернул за угол, добежал до маленькой
платной стоянки, где оставил машину.

Руки его дрожали, он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Белый
"форд", взятый напрокат в день приезда, отчаянно засигналил. У Павла
Владимировича заныло сердце.

"Не хватало мне сейчас сердечного приступа", - подумал он под визг сирены.

В кармане нашлась упаковка нитроглицерина, он сунул приторный шарик под
язык, отключил сигнализацию, рухнул на мягкое бархатное сиденье,
зажмурившись, досчитал до пятидесяти и позвонил брату в Москву.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Телефон зазвонил, когда Дмитрий Владимирович плескался в своем ледяном
бассейне. Он подплыл к бортику и попросил, весело отфыркиваясь:

- Подай-ка мне трубочку.

На улице было минус десять. Варя куталась в шубку, сидя на лавочке, а
розовый бодрый Мальцев, высунувшись по пояс из ледяного бассейна, беседовал
с братом, Павлом Владимировичем, который находился в Монреале и, возможно,
тоже сейчас торчал по пояс из ледяного бассейна. Они были очень похожи и
жить друг без друга не могли. Правда, профессионально их ничего не
связывало. Дмитрий Владимирович занимался финансами и политикой, а Павел
Владимирович минералогией и ювелирным искусством. Он был одним из лучших
специалистов по Фаберже, экспертом по ювелирному антиквариату.

- Что? Слушай, Пашу ля, может он пошутил? Может, это у него такой
своеобразный юмор? Так я не понял, кассета уже есть или он только
планирует? Да, ну ты, братец, даешь, нашел помощничка! Ладно, прости, не
буду. Я понимаю. Как сейчас себя чувствуешь? Прежде всего, успокойся. Ни в
коем случае, Паша! Ты понял меня? Не вздумай идти в гостиницу! Он тебя
просечет моментально. В котором часу у тебя самолет?.. Так, еще раз скажи
номер рейса... Ну вот и хорошо, езжай в свой отель, отдохни, постарайся
просто отключиться. Я пришлю за тобой машину в Шереметьево, тебя привезут
ко мне, и мы спокойно все обсудим. Да, я понял... Как там погода в
Монреале?.. А у нас солнышко, легкий морозец. Ну все, Пашуля, держись,
братик. Будь здоров.

Дмитрий Владимирович отдал Варе телефон и легко, пружинисто выпрыгнул из
бассейна. Варе в лицо полетел фонтан ледяных брызг. Судя по всему, с утра у
Мальцева было замечательное настроение, и, хотя только что по телефону
любимый брат Паша сообщил ему о каких-то проблемах, оно ничуть не
испортилось. Он чувствовал себя здоровым, бодрым, полным сил.

- Тебе привет от Павла. Слушай, киска моя, ты такая спортивная девочка и не
умеешь плавать. Пора научиться. Подай-ка мне полотенце. Спасибо. - Дмитрий
Владимирович энергично растер спину, сделал несколько приседаний и
наклонов. - И почему ты совсем перестала бегать по утрам, а, лентяйка
маленькая? - Он обнял Варю и поцеловал ее холодную щеку. - Вот, потому и
мерзнешь, что мало двигаешься. Ладно, пойдем завтракать.

За столом Дмитрий Владимирович погрузился в чтение свежих газет, глаза его
быстро пробегали по строкам, которые заботливо выделил для него желтый
маркер пресс-секретаря. Варя прихлебывала апельсиновый сок и смотрела в
окно. Наверное, завтра придется встать в семь утра, вместе с ним, надеть
кроссовки и пробежать пять километров. Ужасно не хочется, но придется. Если
бы его жена не ленилась и бегала бы каждое утро вместе с ним, то вряд ли он
бы с ней разошелся. Все очень просто. Он бегал один и встретил Варю. Он до
сих пор уверен, что это произошло совершенно случайно.

- Какие у тебя на сегодня планы? - спросил он, не отрывая глаз от газеты.

- К двум мне надо в университет, потом хочу к маме заехать,

- Как она себя чувствует?

- Нормально.

- А как у тебя дела в университете?

- Все в порядке.

- Ладно. Мне пора, - Дмитрий Владимирович отложил газету, встал, одним
глотком долил свой зеленый чай, - пойдем, проводишь меня.

Когда за его бронированным джипом закрылись железные ворота, Варя вздохнула
с облегчением, вернулась в дом, закурила и уселась с ногами в кресло. Если
бы можно было вот так сидеть целыми днями, никуда не вылезать из теплой
красивой гостиной, никого не видеть и не слышать.

В последнее время на нее все чаще наваливалось странное оцепенение, не
хотелось двигаться и разговаривать, глаза застывали в одной точке, она
могла бы часами сидеть, замерев, как кукла. Только так она чувствовала себя
в полной безопасности, только так не могла выдать себя жестом, словом,
мимикой.

Один раз Мальцев застал ее врасплох,, заметил выражение ужаса, с которым
она глядела в ледяную глубину бассейна. Это так напугало его, что он
спросил, здорова ли она.

- Со мной все нормально. Я совершенно здорова, - ответила она и заставила
себя улыбнуться, - просто недавно смотрела ужастик, там из бассейна
вылезают мертвецы.

- Не надо смотреть глупости. Ты уже большая девочка.

На самом деле фильмы ужасов ее успокаивали. Ей удавалось с их помощью
обмануть себя, уговорить, что все пережитое четыре года назад было таким же
фильмом, кто-то написал сценарий, актеры выучили роли, загримировались,
помощник режиссера щелкнул хлопушкой, и на пленке запечатлелись события, от
которых кровь стынет в жилах. В действительности ничего этого не
происходило.

Кто-то снял такое кино, она сто раз прокрутила его на видике, потому так
отчетливо все запомнила. Кто-то снял кино, она сыграла там главную роль. Ну
правильно, она всегда мечтала стать киноактрисой. Особенно тогда, в
семнадцать лет.

Она заканчивала школу и собиралась поступать во ВГИК, на актерское
отделение. После затяжных холодов в середине марта наконец потеплело,
выглянуло первое весеннее солнышко. Она отправилась погулять по центру,
зашла в Детский мир, купила себе отличные босоножки, чешские, на небольшом
удобном каблучке, и причем очень дешево.

У нее было замечательное настроение, она улыбнулась собственному отражению
в огромном зеркале между стеклянными дверьми магазина и поймала такой
восхищенный, такой теплый мужской взгляд, что улыбнулась еще раз, но уже не
самой себе, а стройному интеллигентному брюнету с усиками.

Сколько раз за эти четыре года она видела во сне его лицо, такое
симпатичное, Гладкое, и представляла, как расползаются живые ткани, как они
стекают с костей, и череп обнажается, вместо глаз зияют черные дыры. Такое
происходило с фашистами в фильме Спилберга, когда вскрыли Ковчег, и оттуда
стали выплывать прозрачные грозные ангелы. Они смотрели в лица злодеев, и
взгляды их были как сама смерть.

Ну что стоило тогда, четыре года назад, пролететь хотя бы одному ангелу над
Кузнецким Мостом, над Лубянской площадью, над гулом автомобильной пробки и
пестрой равнодушной толпой? Наверняка под грозным ангельским взглядом
любезный молодой человек по имени Гарик растаял бы, сгинул, превратился в
безобидную липкую лужицу, как пломбир в картонном стаканчике под лучами
теплого мартовского солнца.

- Хотите еще мороженого, Варюша? Оно у вас растаяло.