заверил Мавр и сильнее вдавил пистолет в широкий лоб. - Вызывай командира.
Объект под моим контролем.
принадлежащий голос.
выбросил под откос.
нем? Думал, обезболивающее... Теперь-то уж говори, коль свою "Девору" сдал с
потрохами.
спокойно? - Мавр убрал пистолет, не спеша открутил колпачок и прицелился
иглой в бедро пленника. Тот заелозил к дверце, замотал головой:
руль и тихо покатился вниз по "лепестку".
пропустят...
за ним мелькали камуфлированные фигуры людей.
12
что он прилетит в одном костюме, и, видимо, по дороге купила плащ - этикетка
болталась на лацкане. И встречать прорвалась на летное поле: ее черный
шестисотый "мерседес" стоял чуть ли не у трапа. Она приняла его с нижней
ступени в плащ, как младенца в пеленку, повисла на шее и неожиданно
заплакала.
фразу. - Скушать и скушать.
коварства чужого языка, но Хортов стерпел, ибо за ее слезы можно было это
простить. Ее запах, влажные волосы и мягкие губы напомнили далекие времена
близости, и что-то приятное зашевелилось в потеплевшей груди. Смущенный, но
не потерявший самообладания, он вспомнил свои развесистые рога и сказал с
упрямой тупостью:
сама не смогла побороть старые комсомольские и новые хозяйские привычки -
полезла на сиденье рядом с водителем. Еще давно Андрей объяснял ей, что
ездить на этом месте неприлично, тем более, для богатой женщины. Ее место
всегда сзади: нельзя же садиться рядом с кучером!
заманивала) в западной, цивилизованной части и теперь они едут туда.
деревьями и цветниками, но вовсе не новый, еще довоенный: такие дома в
гитлеровской Германии строили для генералов. Несколько точно таких же стояли
в одном довольно тесном ряду и заслонялись друг от друга лишь перелесками из
лип и дубов.
бледнолицый старик в зеленой униформе, довольно шустро шевелящий ногами. Он
распахнул ворота и поклонился дважды, то есть не только Барбаре - и Хортову.
Водитель развернул черный бронированный танк к парадному и выскочил, чтобы
открыть обе дверцы: кажется, жена воспитала прислугу в уважении к мужу.
чего-то и ловил взгляды хозяев.
автомеханик и садовник. Можно обращаться по всем бытовым проблемам. И не
только...
и зеленоватым.
Готфрид-Иоганн Шнайдер, я родом из Зальцгиттера.
широтой души.
слегка подреставрированной. Размах чувствовался в количестве спиртного и
еще, как выяснилось, в фарфоровой супнице, полной борща. В остальном все
шибало немецким порядком и скромностью - приборы стояли на две персоны.
Автор всего этого, старая немка фрау Шнайдер, задержалась лишь на минуту,
чтобы познакомиться с мужем госпожи, и тут же исчезла.
Барбара и, прежде чем посадить за стол, отвела в ванную и проследила, чтоб
вымыл руки.
военно-полевой роман, все казалось прекрасно и впереди виделся свет. Увидев
ее впервые на встрече с немецкой молодежью, он будто окунулся в свою раннюю
юность, во время, прожитое на реке Ура. Барбара невероятно походила на ту
девочку, что была в сказке о мертвой царевне и семи богатырях. Он боялся
спросить ее об этом, не желая разрушать впечатления, и все время откладывал
на будущее - потом когда-нибудь он обязательно спросит, а сейчас пусть будет
так, как есть.
картавящая русские слова - и удивительно знакомая, будто выросли вместе, и
одновременно непознанная, воистину, - заморское чудо. А еще порядочная,
аккуратная, обязательная и чопорная страна с неведомым образом жизни.
крайняя нищета, беспросветная дикость, воровство и растащиловка, сравнимая
разве что с набегом кочевников. Все это на фоне страшного, нетерпимого
унижения личности, когда человеку с утра до вечера говорят - ты сын подлой
страны, империи зла, ты необразованное, неразвитое чудовище, ты пес,
питающийся с помойки, но лижущий руку хозяина.
хотя имел полную возможность, и задержался лишь на полгода, чтобы закончить
последний курс и получить диплом.
как зависть - умеют же люди жить!
было чужое, приторно-сладкое и отвратительное, отовсюду сквозила не менее
потрясающая нелюбовь человека к человеку, каждый жил в собственной оболочке
и наплевать, что творится рядом. Пусть хоть убивают - не твое дело, не твои
проблемы.
разглядел гибельные пороки того, чем еще пугали в школе, - общество
потребления. Здесь жили для того, чтобы пожирать. Страна, да и вся Европа,
напоминала огромную кухню, где сначала стряпали, а потом ели, и ели для
того, чтобы снова стряпать. И такое устройство жизни называлось
цивилизацией!
передовая мысль уверяла, что такая участь ждет все безбожное человечество -
жить во имя потребления. В загробную жизнь уже никто не верил. Свыкся бы и с
таким положением, если бы резко не испортились отношения с Барбарой. С
прежним комсомольским задором она бросилась восстанавливать капитализм в
Восточной Германии и больше ничего не хотела знать, кроме своего бизнеса.
вернулось назад. Новым показалось то обстоятельство, что Барбара обслуживала
его - подливала, подкладывала, убирала использованные тарелки и вилки.
Правда, это имело место в период военно-полевого романа. По телефону она
говорила намного больше, чем сейчас, вроде бы за праздничным столом, и
нельзя было сказать, что Барбара стесняется: такого понятия она не знала.
Самому спрашивать, как дела, было совершенно бесполезно, ибо он знал, какой
услышит ответ:
тем более, ты в них ничего не смыслишь и говорить на эту тему с тобой
неинтересно.
чувств, у нее выполнено из пластмассы. Она даже плакать не умела, и когда
такое случалось (например, сегодня в аэропорту), Барбара морщила нос и
произносила какой-то свистящий, короткий звук, напоминающий писк
перепуганной крысы.
руки. - Должен сообщить тебе... Я приехал, чтобы в законном порядке
разрешить наши отношения.
существует вот уже три года, мы с тобой чужие люди.
Я ждала тебя... Чтобы восстановить отношения. Я подала документы на
Афанасьев Роман
Бажанов Олег
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Перумов Ник