положил на банковский счет Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова
сверхприличную сумму, предназначенную для содержания несостоявшейся
невесты.
Мануйлов добросовестно опекал подраставшего побочного отпрыска. Нет, глаза
ему он не мозолил. Материальной помощью не обходил, предоставив воспитание
и уход всецело приемным родителям. Чтобы оставить след свой в этом деле, но
вместе с тем, если что, отмежеваться от него, оформил и соответствующий
документ на незаконнорожденного царевича. В метрическом свидетельстве из
фамилии Ивана-Вениамина очень хитро выпала буква "и", а последующая запись
утверждала, что появившийся на свет младенец без родства и племени, сын
неизвестных родителей, отныне будет именоваться Николаем Ивановичем
Мануловым.
С годами из подкидыша получился примерный светский человек с завидным
образованием и достойным служебным местом в столичной судебной палате. Но
когда кто-то пытался связать его родством с известным в Петербурге жуиром и
скандалистом Манасевичем-Мануйловым, молодой человек раздражался и
настойчиво повторял:
- Моя фамилия не Манулов с ударением на "у" и тем более не Мануйлов! Моя
фамилия Манулов, с ударением на "а"!
С Манасевичем-Мануйловым же действительно редко кто, знающий о нем не
понаслышке, решал вступать в близкое знакомство и деловые связи. Он был
талантливым подлецом, способным и мерзким. Его жизненный путь настолько
изломан, что даже самые крупные криминальные его дела не уместятся в рамки
нескольких приключенческих романов. Он умудрялся попасть за решетку и при
монархии, и при Временном правительстве, и при Советской власти. Он то
представлял Россию как представитель государя и православной церкви в
Ватикане, то числился в чиновниках-изгоях. Сегодня он вытаскивал в свет из
петербургских трущоб спившегося купчишку, а завтра улаживал дела
проворовавшихся царских министров или великих князей.
Но, пожалуй, самой примечательной чертой ярого разоблачителя масонства и не
менее ярого пропагандиста масонских идей, агента царской охранки и агента
нескольких иностранных разведок было его двойственное отношение к детям.
Насколько он оказался надежным опекуном для чужого дитяти, настолько
никчемным отцом двух дочерей собственных - от жены и от любовницы.
Вторая дочь о нем совсем ничего не знала как о родителе, поскольку он
ублажал ее мать, сошедшую с подмостков балерину, редкими денежными
подачками. Первую же, Веру, откровенно выживал из дому. Она обижалась,
злилась, но в трудные для отца часы пыталась чем-нибудь помочь.
- Да что ты можешь сделать, мелочь ты этакая? Козявка!- издевался над ней
Иван Федорович. - И зачем мне твоя козявкина подмога. Я - непотопляемый. У
меня знаешь кто спасательный круг? Вот там он, вот там! - И он тыкал пухлым
пальцем, с нанизанными на него вычурными перстнями, куда-то в
неопределенную высь. - Там мой спасательный круг! И когда он оттуда упадет,
то меня поднимет, а моих недругов придавит.
Его предсказания и угрозы, как правило, сбывались. Но авантюра, затеянная
Мануйловым, в 1916 году обошлась для него тюремной отсидкой.
Вера, чтобы хлопотать за отца, даже помирилась с мачехой, из-за которой
вынуждена была в шестнадцать лет уйти из дому и начать самостоятельную
жизнь.
Вместе где только они не побывали: в министерстве внутренних дел, у
митрополита Питирима, у Распутина, у фрейлины Вырубовой. Ну а Вера сумела
даже попасть на прием к императрице.
Девушке государыня показалась еще более блаженной, чем Вырубова.
Поначалу ей было не до личных впечатлений от царственной особы.
Приблизившись к Александре Федоровне, Вера в порыве отчаяния и жалости к
отцу, томившемуся в камере предварительного заключения, опустилась перед
царственной дамой на колени и заплакала. Царица положила невесомую
прозрачную руку на голову рыдающей девушки и по-французски стала вещать:
- Успокойтесь, дитя мое! Все будет хорошо. Ваш папа безвинно страдает. Я
хочу верить этому,
Не поднимаясь с колен. Вера подняла глаза на вещунью и стала убеждать, что
она тоже считает именно так.
Взахлеб попыталась рассказать, что отец не присваивал эти злосчастные
двадцать пять тысяч рублей, что он не отнимал их и не вымогал у Татищева.
Тот сам вручил их ему на оплату статьи в парижской газете "Матэн". Эти
деньги, убеждала Вера Александру Федоровну, отец обязательно отправил бы по
назначению, в редакцию газеты. Но ему не позволили это сделать. Его
подставили. Сразу же, как только он принял деньги, которые оказались
краплеными, нагрянула полиция, и отца арестовали.
Вере не позволили много говорить. Красноречивым жестом государыня прервала
ее и голосом блаженной вещуньи промолвила:
- Я все знаю. Отец... - Она вдруг замолчала и воззрилась ввысь. После
минутной паузы продолжила: - Отец мне все рассказал. Я все сделала, чтобы
Ивана Федоровича освободили.
Вера попыталась благодарить государыню, но ее снова остановили:
- Не мне благодарность, а нашему отцу!
И снова возвела очи к небу.
Но обращалась не к богу, нет, а, как объяснила потом Вырубова, к Распутину,
которого величала "отцом".
Дело с Мануйловым приобрело такую скандальную огласку, что, несмотря на
высокое заступничество, его все же довели до суда. В день слушания дела на
имя председателя Совета Министров с фронта, из царской ставки, пришла
телеграмма за личной подписью государя. С монаршей выси Мануйлову был
брошен давно ожидаемый им спасательный крут. Но он не раздавил недругов, а
самого Ивана Федоровича лишь на время приподнял над затхлой водой
заключения. Дело не прекратили. Лишь отложили его слушание на более поздний
срок, временно выпустив на волю популярного арестанта, имитировавшего ко
всему прочему приступ паралича.
Хлопоты дочери оттянули наказание. И, словно за это, он ей отомстил. Дочь,
рано вышедшая замуж за подобного Ваньке-Веньке прощелыгу, только более
мелкого масштаба, развода с ним добилась самостоятельно, но просила отца
вернуть ей девичью фамилию. Иван Федорович уважил. При этом подговорил
писарчука, выписывавшего новый паспорт, чтобы тот сделал незаметную
ошибочку, за которую ярый блюститель закона смог бы приступить с
претензией. Подкупил и нужного полицейского. Через пару дней Вера оказалась
в участке, и отец "поспешил" ей на выручку.
- Папа! - встретила она отца со слезами. - Говорят, что с паспортом что-то
не так.
- Разберемся, - пообещал пройдоха, притворяясь ничего не ведающим о сути
происшествия. Потом разъяснил:
- Они правы, Верунчик. По закону ты не то лицо, за кого себя выдаешь. Ты
утверждаешь им, что ты Мануйлова, а тут, посмотри, что написано -
"Манулова".
Интриган повторил старый финт, который применил при регистрации
высокородного подкидыша.
- Придется, Верунчик, заплатить штраф. И, знаешь что, плюнь ты на это
хлопотное и ненужное переоформление. Как видишь, моя фамилия никакой
радости тебе не приносит. Поверь, она нисколько не лучше, чем твоя
супружеская. Так что будь Барковой, а обо мне забудь.
В тот же день он навестил и свою прежнюю любовницу. Вручил ей новый
паспорт, который подвел Веру и который он отнял у родной дочери, кое-какие
деньжата и повелел:
- Пусть твоя дочка берет вот эту паспортную карточку и уезжает куда глаза
глядят. Чтоб она мне больше в столице на глаза не попадалась.
Так у царского побочного сына Николая Ивановича Ману-лова появилась сводная
сестра.
Добился Иван Федорович, чувствуя, что это его последние деньки на воле,
встречи со своим высокородным подопечным. Рассказал ему, кто он и откуда,
Афанасьев Роман
Зыков Виталий
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Семенова Мария
Афанасьев Роман