Чтение 56–й страницы книги ~Миры под лезвием секиры~

Далеко-далеко, в той стороне, откуда появилась лодка, море вспенилось
бурунами, как это бывает, когда стая дельфинов гонит к берегу косяк рыбы.
Вскоре уже можно было различить, как из воды вылетают и вновь уходят на глубину
массивные пятнистые тела. Несоразмерно маленькие головки сидели на длинных
змеиных шеях. При каждом прыжке ласты морских гиен шлепали по воде, как лопасти
колесного парохода. Путь стаи в точности соответствовал маршруту лодки.
Достигнув разрушенного моста, звери дружно повернули к островку.

- Кровь чуют, - сказал Зяблик. - Как волки, по следу идут.

Наиболее проворные из морских хищников уже выскочили на мелководье. По
песку они двигались хоть и тяжеловесно, но довольно проворно, переваливаясь на
ластах и отталкиваясь лопатообразными хвостами. Страшноватые даже издали,
вблизи эти твари внушали еще и омерзение - очень уж не сочеталась голова
кровожадной гиены с пухлым тюленьим телом.

Пожирание трупа напоминало сцену розыгрыша спорного мяча в баскетболе -
мертвец взлетел высоко вверх, две могучие туши столкнулись в борьбе за него,
каждый успел отхватить по приличному куску, после чего на вожделенную добычу
накинулась уже вся орава.

Трапеза была закончена в считанные секунды. Некоторое время морские гиены
тузили друг друга, издавая тягучее, почти коровье мычание, а потом, словно по
команде, уставились на людей. Лилечка взвизгнула.

- Медленно отходим, - сказал Смыков. - Вы, товарищ Толгай, приготовьте
гранату. Но без моей команды не бросайте.

Самый крупный из хищников резво зашлепал к берегу, за ним двинулись
остальные. Пистолетный выстрел Зяблика не произвел никакого впечатления - тут
скорее пригодилось бы противотанковое ружье. На суше морские гиены
передвигались со скоростью подагрического старика, но отступать их
потенциальным жертвам было просто некуда - островок в ширину не превышал
полусотни метров.

- Бегом! - приказал Смыков. - Всем укрыться за машиной. А вы, братец мой,
бросайте, бросайте.

Толгай зашвырнул гранату в самую гущу наступающей стаи, но грохнула она
глухо - должно быть, попала под чье-то брюхо. Однако агония одной из морских
гиен на время отвлекла внимание других. Мучиться раненому зверю не пришлось -
его растащили на части так быстро, словно это был ком сахарной ваты, а не
четверть тонны мяса, костей и шкуры.

Следующая граната - предпоследняя - разорвалась более удачно. Вожак
лишился хвоста, еще пять или шесть хищников были изрядно посечены осколками. На
этот раз морские гиены проявили сообразительность, свойственную всем
млекопитающим, утратившим связь с сушей. Проворно развернувшись, они бросились
к воде, достигнув приличной глубины - нырнули, а затем расположились вокруг
острова кольцом. Запах крови раненых родичей возбуждал их, заставляя то и дело
завязывать бурные, короткие стычки, что, впрочем, почти не мешало ведению
правильной осады. Теперь с острова могла ускользнуть разве что птица.

- Девятнадцать голов, - меланхолично объявил Цыпф. - А нас шестеро. Больше
чем трое на одного. По паре кусков на брата только и достанется.

Дождь между тем усиливался. Это была уже не вялая морось, а хороший
ситничек. Воронка от первой гранаты наполнилась водой, и к ней вплотную
подбирались волны.

- Прямо наводнение какое-то, - пробурчал Смыков. - Никогда не думал, что
такое может случиться.

- Может, - сказал Цыпф упавшим голосом. - Я давно вам хотел сказать... Был
рапорт от Еременко... В прошлом году Сиерра-де-Дьябло целиком заливало два
раза, а в этом уже три.

- Будем считать, четыре. - Верка опустилась рядом с Зябликом. - Давай,
зайчик, покурим напоследок.

- Без паники, - заявил Смыков. - Безвыходных положений не бывает.

- Бывает, - сказал Зяблик. - Бывает в жизни безвыходное положение. Хоть
раз да бывает. В первый и последний.

- Не каркайте, братец вы мой... Пусть все хорошенько подумают над
создавшейся ситуацией и выскажут свои предложения.

Думали до тех пор, пока подступающая вода не стала лизать ноги. Тогда
забрались в драндулет, стоявший на самом высоком сухом месте островка. Морские
гиены тем временем сожрали изувеченного вожака и стали планомерно стягивать
кольцо окружения.

- Сейчас проверим, как у кого котелок варит, - Смыков глянул на часы. -
Начинайте. Кто первый? Может, вы, Лилечка?

- Я не знаю, - губы девушки дрожали. - Только не отдавайте меня этим
тварям. Лучше застрелите!

- Все понятно. А вы, Вера Ивановна, что предлагаете?

- Что тут предлагать, - Верка обреченно пожала плечами. - Допьем вино.
Докурим табак. Если есть желающие, могут трахнуться со мной. Все.

- Примем к сведению... Ваша очередь, товарищ Толгай.

- Ризалык! Согласен!

- С чем согласен? С предыдущим оратором?

- Ага, - радостно закивал головой Толгай. - Согласен. С Веркой согласен.

- Значит - пить, курить и трахаться. - Смыков почесал за ухом. -
Конструктивное предложение, ничего не скажешь. Вы, братец мой, тоже его
поддерживаете? - Вопрос относился к Зяблику.

- Выпить мы, наверное, успеем, - Зяблик глянул на волны, уже кипевшие под
драндулетом, - а вот на все остальное времени может и не хватить. Но вы,
кореша, не отчаивайтесь. Следующая ваша жизнь будет позавидней этой. Смыков
родится волкодавом, Верка - царицей Клеопатрой, Чмыхало - папой римским,
Лилечка - канарейкой...

- Позвольте мне! - Цыпф вскинул вверх руку. - По моим подсчетам, вода
достигнет уровня человеческого роста через полчаса. Плот соорудить мы не
успеем, тем более что у нас нет ни гвоздей, ни веревок. Да и не спасет от
морских гиен.

- А что спасет? - нетерпеливо перебил Смыков.

- Только чудо! - с горячностью продолжал Цыпф. - Не мной одним подмечено,
что Лилечкино музицирование иногда вызывает самые неожиданные последствия. Вот
пусть она и сыграет сейчас что-нибудь, но только от всей души. Как недавно
просил ее дон Бутадеус... э-э-э... извиняюсь, дядя Тема. Помнишь, Лилечка?

- Помню, - почти прошептала она. - А что играть?

- "Гибель "Варяга", - подсказал Зяблик. - В самый раз...

Наверх вы, товарищи!

Все по местам!

Последний парад наступа-а-а-ет!

- Я бы попросил вокалистов воздержаться, - деликатно заметил Цыпф. - Тут
значение имеет... э-э-э... мелодичность.

- Между прочим, я был запевалой четвертого отряда Новосадской
исправительно-трудовой колонии строгого режима! - обиделся Зяблик. - И в
мелодичности не хуже тебя кумекаю. Со мной композитор Байкалов сидел.

- Но сейчас не тот случай, - настаивал Цыпф. - Мы потом все вместе
споем... Если спасемся.

- Ладно, подыхать - так с музыкой, - Зяблик махнул рукой.

И Лилечка грянула "Варяга".

Даже самый посредственный музыкант один раз в жизни может сыграть
гениально, особенно если подмостками ему служит собственный эшафот или край
разверзнувшейся могилы. Сейчас был именно такой случай. Никогда еще, наверное,
этот заигранный мотив не звучал так страстно и проникновенно, тем более что
плеск наступающих волн напоминал шум забортной воды в кингстонах, а зловещее
мычание морских гиен - вопли разъяренных самураев.

Под такую музыку не хотелось покоряться злосчастной судьбе. Под такую
музыку хотелось идти сомкнутым строем в штыковую атаку или, в крайнем случае,
плевать в ненавистные рожи палачей. Повинуясь неосознанному порыву, Толгай
схватился за рукоять сабли, а Зяблик прострелил уже подбиравшейся особо наглой
гиене голову.

- Еще! - почти простонал Цыпф, когда надрывная мелодия стала близиться к
концу.

Этого можно было и не говорить - на Лилечку уже просто не было удержу. Она
и сама вдруг поверила, что спасение может дать ее музыка. Откуда только что
взялось - и мощь, и упоение, и виртуозность! Задрипанный аккордеон звучал, как
хорошо сыгранный симфонический оркестр.

На несколько коротких минут все забыли о беспощадном море, кровожадных
тварях и надвигающейся беде. Даже абсолютно равнодушный к музыке Смыков увлекся
вдохновенной игрой Лилечки, а что уж говорить об остальных!

Это обстоятельство скорее всего и помешало людям заметить, откуда и как на
острове появились новые слушатели.

Четыре жуткие на вид фигуры стояли по колено в воде там, где еще совсем
недавно буксовал драндулет. В серой полумгле дождя, на фоне свинцового моря они
смотрелись как неотъемлемый атрибут этого гиблого, враждебного мира.

Кем они могли быть, эти существа? Ожившими мертвецами, подвластными
чьей-то недоброй воле? Порождениями неведомой бездны, на дно которой не
проникает и лучик света? Големами, в чьих каменных сердцах тлеет зловещая,
чужая, ущербная жизнь? Слугами того, кто от начала времен противостоит добру и
порядку?

Лица их - набрякшие тяжелыми складками, грубо-морщинистые, незрячие - не
выражали, да и не могли выражать никаких чувств. Кожа обвисала на могучих
телах, словно ворох серой сырой парусины. Верхние конечности (скорее куцепалые
лапы, чем руки) были плотно прижаты к туловищам, как у древних истуканов,
венчающих степные могильники.

Музыка оборвалась так резко, словно у Лилечки парализовало пальцы
(впрочем, так оно и было на самом деле). Кто-то, кажется Смыков, поперхнулся.
Зяблик схватился за пистолет. Толгай - за гранату. Как ни странно, не
растерялся один только Лева Цыпф. Свистящим шепотом он произнес:

- Прошу вас, не делайте резких движений. Замрите.

Варнаки тронулись с места, и это зрелище было не менее пугающим, чем
шествие оживших чугунных монументов. Сразу четыре одинаковые статуи Командора
приближались к драндулету. И тяжелый топот их медлительных шагов не могло
заглушить ничто: ни грохот волн, ни вой ветра, ни вопли ненасытных хищников. На