скрывать ее я тоже умею отменно. Покопайся-ка. - Лайвар подставил бок, и Наан
выудила из кармана его комбинезона небольшой темно-серый полупрозрачный
ромбовидный камешек с застежкой-серьгой на короткой серебристой цепочке. -
Нацепи это на ухо, и даже самый сильный телепат не сможет прощупать твое
сознание.
уши невестам протыкают в тот же день, когда производят и дефлорацию.
бабочки и среди махаонов, и среди маака. Хоть и редко, но встречаются. А о
существовании таких блокираторов не знает никто, кроме меня и двух-трех моих
сподвижников.
сережку рукой.
строго-настрого запрещены. Собственно, это-то и навело нас на идею создания
блокираторов.
продолжала, не дожидаясь ответа: - Но можно ли тягаться с ним в силе? Не безумие
ли это?
беспредельную власть тоже нельзя. Ты видела, каким путем он добился ее. Видела?
ли смысл мстить за наших родителей, которые погибли несколько веков назад? Мы
даже не знали их. А сейчас... Невозможно оспаривать то, что сейчас благодаря
Лабастьеру Первому наше общество достигло стабильности, и оно процветает как
никогда...
чем! Лабастьер не просто правит нами, он подмял под себя всю нашу цивилизацию!
Экономика бабочек сегодня всецело зависит от него, а значит, и от его прихоти.
многоликое. Бабочки нужны ему только для самовоспроизводства, без наших самок он
лишится своего бессмертия, вот он и заботится о том, чтобы мы продолжали
существовать.
он нужен нам. Мы служим его благу, а он - нашему...
совсем иной природы.
меньших, конечно, масштабах, ему приходится повторять регулярно. Лабастьер
объявил себя Внуком Бога, он и определяет, чего мы хотим, а чего не хотим. Он
воспитал целый мир рабов, радующихся собственному рабству! Мы - трава под его
ногами. Он поливает и удобряет нас.
не станет Лабастьера, наступит хаос... Но все это - досужие разговоры, разве
есть способ остановить его?
борьбу.
откровенность. - Я, как и ты, не навижу его. Но это чувство носит чисто личный
характер... А иногда мне кажется, что я и люблю его.
речь, я не могу тебе ответить. Лайвар покачал головой:
Даже если ты откажешься помогать мне я надеюсь, ты хотя бы не предашь меня?
в полутьму. Она ждет императора, и сердце ее бешено колотится, несмотря на
уверения Лайвара, что ей ничего не угрожает. "Сестричка, - сказал он, - я
прочитываю все мнемозаписи Внука Бога. Это часть нашей игры. Его могущество -
против моей осведомленности. Он никогда не обидит тебя. Представление на
площади, которое он устроил для горожан, - не более чем представление. Он учинил
его, чтобы ускорить поиски. Уж не знаю, в чем тут дело, но, похоже, ты - первая
самка за сотни лет, которая ему почему-то по-настоящему интересна. И это большая
удача для нас, если, конечно, ты сделаешь то, о чем я прошу. Но хотя бы помни
свою клятву..."
колотится вовсе не от страха.
императору о том, где ее искать. Но, по-видимому, ему известен такой способ.
тень. Она приближалась, и вскоре Наан узнала контуры антиграва. Он явно
направлялся к ней, и Наан почувствовала, что кровь отхлынула от ее щек. Она
крепче сжала в кулаке данную ей братом капсулу, которую только что собиралась
просто выбросить.
сиденья, и некоторое время они молча смотрели друг на друга. Как и пророчил
Лайвар, император, имея возможность не вмешивать в собственные сердечные дела
третьих лиц, прибыл за ней один. В суровом лице его невозможно было прочитать ни
ненависти, ни любви, ни даже простого интереса.
везде... - почти прошептала Наан.
мира и его непокорная невеста. Не выдержав, Наан опустила глаза. "Он любит
меня?! - лихорадочно вертелось у нее в голове. - Он любит?! Нет, Лайвар явно
что-то напутал..."
домой.
громы и молнии, если бы он жестоко (и справедливо) наказал ее, даже если бы он
хотя бы просто повысил на нее голос, она знала бы точно, что делать дальше...
обманывать его. Она не предаст брата, но она должна очиститься...
вызовом, ожидая, что Лабастьер будет настаивать.
чего я боюсь, - непонимания между нами. Я бессмертен, а потому умею ждать. Если
ты хочешь причинить мне боль, сделай это. Когда-нибудь твои желания иссякнут, и
тогда мы станем равны.
ощутимый вред... - Страх и чувство вины отпускали Наан, а на их месте расцветало
прежнее, заставившее ее когда-то бежать из императорской цитадели, раздражение.
- Ты говоришь, "сделай мне больно", а сам думаешь, что я не смогу этого... Но
это не так!
не сделаешь этого, значит, наше противостояние закончилось. Если же сделаешь,
это будет лишь очередным шагом к такому итогу.
хрустнула в ее кулаке. Наан подняла руку, раскрыла ладонь и легонько дунула на
нее. Еле видимое в полутьме облачко газа окутало лицо императора. Он хрипло
выдохнул, его глаза закатились, и тело обмякло. Повалившись набок, он уткнулся
головой в живот Наан.
смыслу, идущий вразрез с ее чувствами... Но что-то заставляет ее вести себя
именно так и никак иначе. Что? Какое-то безумное наваждение! Наан с трудом
подавила рыдания, заметив, что с крыши ближайшего здания сорвалась четверка
выжидавших доселе бабочек. Падающими листьями они спланировали к антиграву.
последовательной. Дрожащими руками она осторожно сняла мнемообруч с головы
императора и надела его, затем вложила кисть своей руки в контуры сиреневого
пятна на левом подлокотнике кресла... Но не почувствовала покалывания, и аппарат
остался безжизненным. Значит, Лабастьер уже удалил ее генетические параметры из
его памяти, или это была и вовсе другая машина.
значительно большего размера, чем императорский, и приземлился рядом. Им
управлял Дент-Харрул. Лицо его было напряженно и испуганно. Он приветственно
махнул рукой, но Наан не удостоила его ответом. Машина была шестиместной, но,