бабахнул первый выстрел.
полог тента и ответил беглой серией коротких очередей.
переулки оставались на своих местах, только дома другие.
переулка. - Теперь потише... - Сам знаю, - огрызнулся Сашка. Тихонько,
будто на цыпочках, подкрался к выезду на Тверскую чуть пониже нынешнего
(то есть будущего, конечно) Моссовета. Ничего подозрительного. Рывок
вперед, крутой разворот с погашенными фарами, сто метров до Скобелевской
площади с Обелиском Свободы на месте Юрия Долгорукого, и опять направо, в
долгожданный Столешников. Выключив мотор по крутому спуску вниз, накатом.
темен, лишь в нескольких окнах верхних этажей мелькали отблески свечей или
коптилок.
свежевыпавшему пушистому снегу, только с той стороны. И тоже был у него в
руке еще теплый пистолет, только год на дворе стоял совсем другой,
девяносто первый, но также пахло в воздухе гражданской войной.
ты, корнет, постереги этого, - он указал на скорчившегося под продольной
скамейкой Вадима. - Надо узнать, примут нас здесь?
подъезде было совершенно темно, воняло, и не только кошками.
лишь три года назад на мраморных ступенях лежали ковровые дорожки,
прижатые медными прутьями, сверкали люстры, и входящие оставляли зонты и
калоши внизу, в специальных ящиках.
была не слишком аккуратно срезана, и больше половины войлочной подкладки
тоже.
кармана золотой портсигар Сильвии, который одновременно являлся
универсальным блоком управления всевозможной аггрианской техникой,
средством связи и своеобразным оружием.
сигаретами планке со штифтами. Приложил портсигар плоскостью чуть выше
замочной скважины, нажал рубиновую кнопку и взмолился мысленно: "Откройся
же, ну, откройся..." Ничего не произошло. А когда Ирина делала это, дверь
распахивалась немедленно. Может, и напрасна их попытка, нет здесь никакой
секретной квартиры, а лишь обычная коммуналка, сиречь - рабочая коммуна
пролетарских жильцов имени какого-нибудь борца за права аборигенов
Западного Калимантана. Гнездо переселившихся сюда из подвалов гегемонов,
которым интереснее набиться по тридцать человек в комнаты, где раньше жило
четверо, чем заработать на собственную квартиру или домик, маленький, но
отдельный. Сидят там сейчас, топят буржуйки чужими книгами и мебелью. Надо
же, при царе на всех дров хватало, а сейчас, перебив эксплуататоров, от
холода мрут... Будто раньше их помещики и фабриканты топливом снабжали.
Андрей, стараясь сосредоточиться. За плечом взволнованно и шумно дышал
Шульгин, однако молчал, не вмешивался, а может, и сам пытался как-то
повлиять на автоматику.
политграмоты оказалась нелишней. За нее зацепилась другая, о том, что,
если ничего не выйдет, придется возвращаться на Хитровку, в доведенную до
наивысшего предела сверхкоммуну, и от омерзения, отчаяния, сознания
безвыходности своего положения, загнанности в угол и еще от того, что
представилось, как сейчас в переулке появится наряд чекистов (а до их
логова совсем недалеко), и тогда...
аггрианскую базу в виде лифта, скользящего вдоль решетчатой прозрачной
трубы, пронзающей горизонты лет, словно этажи. Такие лифты он видел в
Манагуа, в отеле "Центавр". Открытый на высоту всех десяти этажей холл,
заменяющие колоннаду трубы и внутри них тоже прозрачные, светящиеся
сиреневым неземным светом кабинки... Так он сейчас и представил себе
квартиру, всю сразу, какой она была в ту их с Ириной ночь. Освещенную
неярким интимным светом торшера в гостиной, спускающуюся откуда-то сверху
и пощелкивающую контактами на каждом этаже. Он даже увидел светящееся
окошко над дверью шахты, только вместо номеров этажей в нем выскакивали
цифры, складывающиеся в даты.
глаза, как бы подтягивал ее к себе, на уровень, где ярко сиял трафарет:
"1920".
Андрей сделал что-то еще, непонятное ему самому, и инстинктивное, как
пируэт внезапно поскользнувшегося, но сумевшего устоять человека.
открывшийся люк эшафота. И так же, как умирающий, по слухам, видит
божественный свет, увидел распахивающуюся дверь и за ней освещенную
электричеством знакомую прихожую. Действительно, уходя отсюда с Ириной,
повернуть выключатель они забыли.
Шульгин. - Держи ее, держи, чтобы не исчезло, а я сейчас...
вперед, оперся спиной о косяк и подставил ногу под дверь, будто надеясь
таким способом удержать межвременной проход. Словно и в самом деле перед
ним был обыкновеннейший лифт.
матерясь и подгоняя пинками Вадима, со связанными руками и веревкой на
шее, будто у пленного раба с египетского барельефа.
Заглянул в прихожую, свалил груз на пол, вернулся с патронным ящиком.
любопытства (все же на третьем году революции увидеть столь нетронутый,
ухоженный интерьер в самом центре красной столицы), спросил: - Хозяева
надежные? Не слишком опасно будет?
возвращайтесь на Самарский. Только уж смотрите, расшевелили мы осиное
гнездо. "Хвост" за собой не притащите...
революционной столицы не только своей двухвершковой толщиной, но и
непроницаемой пленкой смещенного времени.
на широкий диван и отключиться. Неужели столько энергии ушло на то, чтобы
открыть дверь? Или просто релаксация за все пережитое разом?
Наскоро избавившись от старческого грима и одеяния, он скрылся в недрах
квартиры, через пять минут вернулся уже с бутылкой виски "ВАТ-69". Выбрось
его с парашютом над Южным полюсом, он и там сумеет отыскать выпивку. Хотя
с полюсом пример неудачный, на нем американская база "Амундсен-Скотт", и
виски наверняка имеется. Ну тогда пусть будет пустыня Атакама... - Аллее!
Этого кадра я привязал в клозете. Посадил на унитаз и штаны расстегнул,
чтобы потом возиться не пришлось. Хай сидит, падла, и думает о своей
печальной судьбе. А мы пока это самое...
сторонам глазами. Все точно так, как было.
окурки в пепельнице. Свежие... он опять принялся считать, шевеля губами:
вообще двадцатый, а сколько же в промежутках? Или действительно нисколько?
Чистый солипсизм: открыл глаза - мир есть, закрыл - его нет. А на самом
деле что? Мы существуем внутри Реальности или Реальность внутри нас?
Абсурд. Берестин входил сюда из 1966 года нашей первой жизни, мы с Ириной
из Замка, сейчас - из двадцатого года совсем другой исторической линии...
И все мы - постоянные жильцы квартиры и ее посетители за плюс-минус
полвека, все толпимся друг за другом, как в час пик на эскалаторе,
разделенные промежутками в квант времени толщиной, но непрозрачными и
непроницаемыми, как бетонная стена...
кое-какую закуску.
недурственные есть, как мы во время оно в Елисеевском брали. Колбасы
полпалки есть, с килограмм сыра. Три сырых яйца и шесть бутылок пива
"Старопрамен". Все. Хлеба йок.
двенадцать. Новиков машинально взглянул на свои часы. На них было четверть
одиннадцатого.
твой титанический успех. Значит, правда - мы теперь покоряем пространство
и время исключительно силой разума. Неслабо... - Посмотрел вдруг на Андрея
внимательно. - Ты это, сходил бы умылся сначала...
лицо, осунувшееся, с красноватыми, как от долгой бессонницы глазами и
проступившей на подбородке и скулах щетиной. Волосы на левом виске
слиплись колтуном, и ниже до самого воротника засохли крупные бурые
сгустки крови. Он подавил подступившую тошноту, открыл горячую воду и стал