рвануть, - по своему разумению можно. А вот чтобы Его Величеству по лысине
засандалить - тут санкция начальства требуется. Так уж мы устроены,
господа. Стадо-с.
традиции таковы. И люди кой-какие нужные поблизости есть. И информацию
некоторую получить можно. Хотя и непросто. Но - можно.
по местному. Чемдалов быстро оделся, налил еще воды в стакан, сунул в воду
кипятильник. В банке из-под паршивой ленинградской растворяшки содержалась
адская смесь: растворяшка же, но бразильская, порошок эфедрина, глюкоза,
сухие сливки. Запивать это следовало ландышем, чтобы не стучало потом
сердце. Но ландыш кончился... Пока он ополаскивал лицо, вода вскипела.
Размешивая светло-коричневую жижу, свободной рукой он набрал нужный номер.
Лишь на восьмом гудке сняли трубку.
прав. Что дальше?
угощу. А дальше у нас вот что: нужно усилить охрану Ю-Вэ и поставить
засаду возле Вась-Вася. Врубаешься? В промежуточной зоне, разумеется.
Врубаешься?
сна.
ловятся свободно...
хватит ему блеск наводить, и открывайте в Москве какой-нибудь из старых
проходов понадежнее. Разместишь охрану: возле Ю-Вэ плотно, а возле
Вась-Вася на дистанции. Чует мое сердце, что наши орелики там вот-вот
объявятся. Ну, и - постараться взять живым хотя бы Марина. А если повезет,
то и обоих.
- если бы они собирались шлепнуть Ю-Вэ, они бы не стали тянуть, а шлепнули
бы его сразу.
выработаться не сразу. Во-вторых, могли рассуждать так: в первый момент
охрана будет усилена...
этот не вычисляется тоже. Хорошо. Значит, я лечу в Москву и делаю дело
там.
на второй срок, вот идиот...
причесанный. Дождался автобуса, проехал пять остановок, не озираясь по
сторонам. Автобус был пролетарский, угрюмый. Вышел, где нужно, пошел
пешком. Вдоль железнодорожной полосы отчуждения стояли ряды бетонных
гаражей. Он нашел номер сорок девятый, поковырялся ключом в замке, отпер
маленькую дверцу. Вошел. Гараж был пуст. Чемдалов включил свет, дверцу за
собой запер. В полу была смотровая яма, уходящая туннелем под стену. Он
легко спрыгнул вниз, пошел, наклонясь, по узкому сырому лазу. Сначала было
темно, потом как бы посерело. Шагов через сорок сверху дохнуло теплом. Это
была внутренность короткой и толстой кирпичной трубы. По скобам Чемдалов
поднялся наверх, перелез на решетчатый кольцевой балкончик. Вокруг
грудились пустые, без стекол, местами обрушившиеся кирпичные дома. То
место, где должны были быть гаражи и железная дорога, было как будто вбито
в землю, и черная маслянистая вода мертво стояла во вмятине. Чемдалов
спустился по спиральной, с низкими ржавыми перильцами лесенке. Теперь надо
пройти с полкилометра по завалам битого кирпича. Тропку уже протоптали, но
все равно идти было нелегко. Наконец справа открылся нужный дом:
двухэтажный, с высокой коньковой крышей, с лепным фальшивым портиком над
входом. Дом окружали черные скрюченные скелеты деревьев. Чемдалов вошел в
дом, под портик, тут же повернул направо, в зияющий черный провал двери,
ведущий под лестницу. И - оказался в высоком сводчатом зале с рядами
скамеек. Скамейки покрыты толстым слоем пыли, местами - опрокинуты,
разбиты. Под ногами - хрустящее стекло... Он вышел из церкви, пересек
улицу. За углом - вошел в парадное когда-то шикарного, а теперь
обгоревшего особняка. На пыльных коврах ясно видна была тропа. Дошел до
деревянной лестницы, ведущей в полуподвал, вышел на кухню, разгромленную
донельзя: угол печи обвалился, чугунная плита стояла косо, - прошел в
кладовую. Здесь на плечиках, прикрытые полиэтиленовыми чехлами, висели
костюмы. Чемдалов бездумно переоделся, взял зонтик, брызнул на манишку
одеколоном "Фортуна". Дальше путь его лежал по помосту, ведущему к двери,
через которую в обычном мире наполняют кладовую продуктами. Он прошел в
нее и оказался в довольно узком - как здесь помещаются телеги и фургоны? -
промежутке между двумя глухими стенами. Теперь - вон по той приставной
лестнице к окошку на втором этаже, закрытому тяжелыми ставнями и запертому
на ключ...
жизни, - это маленькая черная дырочка, смотрящая ему прямо между глаз, и
чье-то полуотвернутое лицо по ту сторону. Потом плеснуло лиловым, и больше
ничего не было.
вместе с теневым домом купца Джона Хаппера, богатейшего человека в Шарпе.
Через какие-то микропроходы пламя просочилось и в реальный мир, дом
занялся, но подоспевшие пожарные отстояли его. Случившийся поблизости
полковник внутренней службы Кристофер Вильямс тепло поздравил их с
успехом...)
измучила Светлану так, как не измучила ставшая вдруг давней, полузабытой,
почти небывшей - ее безумная одиссея. Наверное, просто кончались силы...
гнала, но ничего не могла поделать с бессилием и злостью. Это было как
дождь, это следовало пережить... как дождь, который хлюпал за окнами и
напитывал воздух сырой тоской.
ведь почти не человек сейчас, я не та, которую ты обронил из рук, и не та,
которая упала тебе в руки. Я рычу на всех, кто приближается. Я их боюсь,
они могут сожрать моих щенков. Я их ненавижу... Сайрус, Сай, ты ведь все
понимаешь, да? Найди себе любовницу, нам обоим будет легче. Нет, я тут же
убью ее, как только узнаю. Сделай что-нибудь со мной, преврати меня
обратно в человека, ты же можешь... Он не мог, и она это знала.
будто я не знаю языка, как будто молчала сто лет. Вырывается фраза, в
которую я вкладываю все, а люди слышат лишь: "Зачем нужно столько времени?
Из-за него все беды..." Глупо, Господи...
а то, что остается, когда слова уходят, истираясь? Сейчас скажу... Я все
еще жива. Да, я - жива...
янтаре. Стена дождя, как пир то слез, то миражей, то дев морских, то то,
то это... тянутся слова, картинки в фонаре, наскучив ролью, меняются, и
промежуток фраз висит, висит, пока хватает сил, и - рушится цветник. И
лепесток приник и плачет по ночам, но тризна по свечам, рассеивавшим тьму,
отложена. Тому - не быть...
сталкиваясь. Все протекало насквозь. А иногда - будто горячий шарик
вырастал под кожей на границе шеи и подбородка, и тогда воздух не мог
пройти в грудь, и подступал страх и гнев. Зачем вы сделали со мной такое?
Хотелось ударить кого-то - перенести на него свою боль и свой страх. Она
сдерживалась из последних сил. Вся пища была незнакомой. Я не женщина
больше и не жена! - кричала она в подушку. Сайрус был терпелив и заботлив,
как брат, как отец, и это душило.
Не распускаюсь же я в школе...
тень безумия в ее глазах.
Вернулись краски этих мест: светлая, с намеком на серебристость, зелень
травы и листьев, белая глина множества обрывов и овражков, проселочных
дорог, кирпичных кладок, абрикосовый цвет черепичных крыш. По утрам лощины
наполнялись туманом.
ближе к вечеру, к воротам (всегда распахнутым) Милкстримлита подкатил