спиной. Спала она или нет, Калхас не знал. Она мало ела, мало говорила,
мало двигалась. Боль вытравила из нее живость, порывистость, интерес к
жизни. Они словно бы умерли друг для друга. Только внешняя сила привычек
удерживала их рядом. Сила привычек, да невозможность преодолеть этот путь
в одиночку.
проваливался в сон. Смутные пятна света, знакомые до слез голоса умерших
заставляли его вздрагивать, поднимать голову - и видеть лениво текущую
гипсовую ленту дороги. Он так привык к холоду, что почти не замечал его,
но не мог привыкнуть к этим призрачным голосам, зовущим то весело, то
тревожно, то требовательно.
медовые лепешки, заставлял пить кислый до оскомины сок, который дали ей в
дорогу габиенские повитухи. Кроме этих снадобий надеяться ему было не на
что: Гиртеада таяла, становилась невесомой, как рисунок на ткани.
Превозмогая собственную апатию, он не раз пытался расспросить ее, что
произошло, но жена отделывалась ничего не значащими тоскливыми фразами.
Видимо, ей было слишком больно. И долго. И она не могла больше иметь
детей. И она слишком тревожилась за него, за Калхаса. Так тревожилась, что
убила ребенка не езда на лошади, а именно это.
сказали, что Гиртеаду можно везти на повозке, он сообщил жене, что хочет
убраться отсюда, убраться из Азии вообще. Она равнодушно кивнула; ее воля
ушла вместе с сыном. Такое же равнодушие Калхас увидел бы, предложив
остаться здесь.
лучше. Где-то должно найтись лекарство, которое сменит боль на смирение.
длинные плоскогория: они обогнули солончаковую пустыню, через которую шел
Антигон. Земля приобрела бурый оттенок, кустарник перестал быть таким
колючим, целые леса из клена, ясеня, фисташкового дерева росли в укрытых
от северных ветров ущельях. Над крупными селами поднимались дымки от
огнепоклоннических капищ. Они въезжали в Мидию.
Ночные заморозки все реже серебрили обода колес их телеги. Калхас теперь
по ночам спал, днем же останавливался в деревнях и покупал Гиртеаде свежие
продукты. Мидийцы доставали из подвалов холодные, но все еще сладкие и
сочные яблоки, приносили нанизанные на нити гирлянды из вяленых абрикосов
и еще какого-то терпкого плода, сыпали в ладони пастуха фисташковые орехи.
Он заставлял жену пить молоко и есть теплые, смазанные гусиным жиром
лепешки. Холод в руках пастуха таял, его сменяли жалость и забота о том
единственном родном, что еще у него оставалось.
тоньше, что ли. Он настолько походил на аркадский воздух, что Калхас решил
окончательно: они должны ехать в Маронею. Дорога через Азию, плавание по
морю, наконец, Греция, которую Гиртеада никогда не видела, может быть
встряхнут его жену.
уходящие на запад. Дорога была слишком длинной, чтобы пройти ее без
попутчиков. По причине зимнего времени, караванов в Экбатанах составлялось
мало. Далеко не сразу пастуху указали на носатого энергичного армянина,
подбиравшего людей, отправляющихся в Тарс.
Киликию стороной.
виду, следующий караван на запад пойдет только в конце весны.
сумма, которую выделял всякий участник, дабы нанять вооруженную охрану.
Словом, если разбойники нападут - уж больно много их на перевалах, что
перед Тигром, - лучше будет откупиться, чем лить кровь. Вот хочу
договориться, сколько каждый внесет денег.
ножен и несколько раз взмахнул им перед носом побледневшего армянина. - Я
не привык откупаться и вам не советую привыкать. Лучше считай, что в твоей
охране одним воином больше.
лошадей. Когда Гиртеада узнала об этом, улыбка впервые за многие дни
появилась на ее губах.
себя действительно хорошо. Если же почувствуешь недомогание, я договорюсь,
чтобы тебя посадили на какую-нибудь повозку...
караван показался лихим людям слишком многолюдным, но они благополучно
миновали перевалы. День ото дня становилось теплее и грязнее. Караван
спешил добраться до Тигра, прежде чем начнется его весенний разлив.
головами людей. Высоко скакали зайцы, задрав длинные, темные уши. Хмельной
львиный рык сотрясал предгорья, заставляя лошадей спотыкаться и жаться
друг к другу. Утром, едва начинало светать, они отправлялись в дорогу:
солнце выплескивалось из-за горных вершин и горы втягивали в себя длинные
черные тени. Чем ниже опускался караван, тем быстрее их настигала весна.
хищников. Иногда и костры, и хищники исчезали под струями ночных дождей.
Костры шипели, гасли; чертыхаясь, караванщики устраивали над парящими
углями полог, но весенняя вода все равно побеждала. Дабы уберечься от нее,
люди забирались под повозки.
вернулось к ней так быстро, словно ничего и не произошло. Калхас
радовался, видя, как она оживает. Однако какая-то жилка внутри жены все
еще оставалась мертвой: в ее словах чувствовалась усталость, и даже
улыбалась она отчужденно. Холод был не между ними, холод был внутри них. И
даже весеннее солнце не могло его растопить.
утверждал, что там броды через Тигр доступны даже в такую распутицу, в
такую раннюю весну. Он специально повез их через поле у Гавгамел. Он почти
каждый год проезжал здесь.
блеснет щит. Сколько людей полегло! Не объять умом! Как бы их не хоронили,
все равно большая часть лежит прямо здесь, под нами.
по ней. Караван повеселел, расползся рядом с дорогой: каждый надеялся
отыскать что-нибудь, каждый хотел похвастаться перед родными находками с
такого поля. Калхас и Гиртеада не участвовали в поисках. Они медленно
ехали рядом с армянином, а тот, горячо жестикулируя, рассказывал о
Гавгамелах. Рассказывал так, словно сам был свидетелем битвы.
Перса. Царь стоял на колеснице, вокруг него - бессмертные, и всякие
телохранители, и слоны. Столько солдат, что Перс не видел Александра и
даже не слышал битвы. Он пил вино, угощал военачальников, смотрел, как
танцуют девушки. Хорошо поел, много смеялся! - армянин сам хохотал. - И
вдруг все побежали! Вначале слоны, потом - бессмертные, остальные
телохранители: пришел железный Александр со своими железными друзьями. Он
уже мог дотронуться копьем до колесницы Дария - никто не смел преградить
ему путь. Да только вон там, - армянин указал на другую сторону равнины, -
отступал Парменион. Потерял старик остатки мужества, испугался пестро
раскрашенных массагетов. Он слал к Александру гонца за гонцом, просил о
помощи... Вместо того, чтобы ловить Перса, Александру опять пришлось
прорубаться сквозь ряды царской армии...
Досадовал, что Дарию удалось бежать. Глаза его горели, он был горд этим
полем, своим полем. Калхас завидовал его гордости. Сражение при Гавгамелах
произошло не так уж и давно. Когда здесь сражались Александр и Дарий,
Калхас вместе со взрослыми пастухами начинал водить овечьи отары на горные
луга. Иероним, Эвмен и Певкест ступали по этой земле. Но сейчас
предсказатель никак не мог избавиться от ощущения ужасной древности
Гавгамельской равнины. Той же древности, которой, если верить рассказам,
пахли туманы Стимфальского озера.
ржавчиной шлем. Один из них нахлобучил его на голову и целый день
разъезжал в уродливой железке. Позже обнаружили наконечник от сариссы, а
рядом с ним - кривую, как змея, сирийскую саблю. Под вечер наткнулись на
несколько скелетов и долго охали, удивляясь, как время переплело кости
недавних врагов.
минувшее, караван торопливо взобрался на окружавшие долину холмы. Лишь
один вожатый уезжал с сожалением.
поведу караван обратно. Зимой в земле особо не покопаешься, но все равно -
дыхание перехватывает, когда проезжаешь здесь...
Шилова Юлия
Верещагин Олег
Посняков Андрей
Емилина Ника
Орлов Алекс
Шилова Юлия