Чтение 56–й страницы книги ~Град обреченный~

брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они - это больная совесть
общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает. А
поскольку символом общества являешься в данном случае ты, тебе в первую и
накидают банок... - Изя хихикнул. - Воображаю, как они расправятся с твоим
Румером!

Гейгер пожал плечом.

- Конечно, если у Румера есть недостатки, настоящий писатель обязан
их изобразить. На то он и писатель, чтобы врачевать язвы...

- Сроду писатели не врачевали никаких язв, - возразил Изя. - Больная
совесть просто болит, и все...

- В конце концов, не в этом дело, - прервал его Гейгер. - Ты мне
прямо ответь: нынешнее положение ты считаешь нормальным или нет?

- А что считать за норму? - спросил Изя. - Можно считать нормальным
положение на Земле?

- Понес, понес! - сказал Андрей, сморщившись. - Тебя же просто
спрашивают: может существовать общество без творческих талантов? Правильно
я понял, Фриц?

- Я даже спрошу точнее, - сказал Гейгер. - Нормально ли, чтобы
миллион человек - все равно, здесь или на Земле, - за десятки лет не дал
ни одного творческого таланта?

Изя молчал, рассеянно теребя свою бородавку, а Андрей сказал:

- Если судить, скажем, по Древней Греции, то очень ненормально.

- Тогда в чем же дело? - спросил Гейгер.

- Эксперимент есть Эксперимент, - сказал Изя. - Но если судить,
например, по монголам, то у нас все в порядке.

- Что ты хочешь этим сказать? - подозрительно спросил Гейгер.

- Ничего особенного, - удивился Изя. - Просто их тоже миллион, а
может быть, даже и больше. Можно привести в пример еще, скажем,
корейцев... почти любую арабскую страну...

- Ты еще возьми цыган, - сказал Гейгер недовольно.

Андрей оживился.

- А кстати, ребята, - сказал он. - А цыгане в городе есть?

- Провалиться вам! - сердито сказал Гейгер. - Совершенно невозможно с
вами серьезно разговаривать...

Он хотел добавить еще что-то, но тут на пороге возник румяный Паркер,
и Гейгер сейчас же посмотрел на часы.

- Ну, все, - сказал он, поднимаясь. - Понеслась!.. - Он вздохнул и
принялся застегивать френч. - По местам! По местам, советники! - сказал
он.

Отто Фрижа не соврал: ковер был действительно роскошный. Он был
черно-багровый, глубоких благородных оттенков, он занял всю левую стену в
кабинете, напротив окон, и кабинет с ним приобрел совершенно особенный
вид. Это было дьявольски красиво, это было элегантно, это было
значительно.

В полном восторге Андрей чмокнул Сельму в щеку, и она снова ушла на
кухню командовать прислугой, а Андрей походил по кабинету, рассматривая
ковер со всех точек зрения, приглядываясь к нему то впрямую, то искоса,
боковым зрением, потом раскрыл заветный шкаф и извлек оттуда здоровенный
маузер - десятизарядное чудовище, рожденное в спецотделе Маузерверке,
излюбленное, прославившееся в гражданскую войну оружие комиссаров в
пыльных шлемах, а также японских императорских офицеров в шинелях с
воротниками собачьего меха.

Маузер был чистый, воронено отсвечивающий, на вид совершенно готовый
к бою, но, к сожалению, со сточенным бойком. Андрей подержал его двумя
руками, покачивая на весу, потом взялся за округлую рифленую рукоять,
опустил, а затем поднял на уровень глаз и прицелился в ствол яблони за
окном, как Гейгер на стрельбище.

Потом он повернулся к ковру и некоторое время выбирал место. Место
скоро нашлось. Андрей сбросил туфли, залез с ногами на кушетку и приложил
к месту маузер. Прижимая его к ковру одной рукой, он откинулся как можно
дальше назад и полюбовался. Это было прекрасно. Он соскочил на пол, в
одних носках опрометью побежал в прихожую, вытащил из стенного шкафа ящик
с инструментом и вернулся обратно к ковру.

Он повесил маузер, потом люгер с оптическим прицелом (из этого люгера
Копчик застрелил насмерть двух милиционеров в последний день Поворота) и
возился с браунингом модели девятьсот шестого года - маленьким, почти
квадратным, - когда знакомый голос за спиной произнес:

- Правее, Андрей, чуть правее. И на сантиметр ниже.

- Так? - спросил Андрей, не оборачиваясь.

- Так.

Андрей закрепил браунинг, задом спрыгнул с кушетки и попятился к
самому столу, озирая дело рук своих.

- Красиво, - похвалил Наставник.

- Красиво, но мало, - сказал Андрей со вздохом.

Наставник, неслышно ступая, подошел к шкафу, присел на корточки,
покопался и достал армейский наган.

- А это? - спросил он.

- Деревяшек на рукоятке нет, - сказал Андрей с сожалением. - Все
время собираюсь заказать и каждый раз забываю... - Он надел туфли, присел
на подоконник рядом со столом и закурил. - Сверху у меня будет дуэльный
арсенал. Первая половина девятнадцатого века. Красивейшие экземпляры
попадаются, с серебряной насечкой, и формы самые удивительные - от таких
вот маленьких до огромных, длинноствольных...

- Лепажи, - сказал Наставник.

- Нет, лепажи как раз маленькие... А внизу, над самой кушеткой, я
развешу боевое оружие семнадцатого-восемнадцатого века...

Он замолчал, представляя себе, как это будет прекрасно. Наставник,
сидя на корточках, копался в шкафу. За окном неподалеку стрекотала машинка
для стрижки газонов. Чирикали и посвистывали птицы.

- Хорошая идея - повесить здесь ковер, верно? - сказал Андрей.

- Прекрасная, - сказал Наставник, поднимаясь. Он вытащил из кармана
носовой платок и вытер руки. - Только торшер я бы поставил в тот угол,
рядом с телефоном. И телефон нужно белый.

- Белый мне не полагается, - сказал Андрей со вздохом.

- Ничего, - сказал Наставник. - Вернешься из экспедиции - будет у
тебя и белый.

- Значит, это правильно, что я согласился идти?

- А у тебя были сомнения?

- Да, - сказал Андрей и погасил окурок в пепельнице. - Во-первых, мне
не хотелось. Просто не хотелось. Дома хорошо, жизнь наладилась, много
работы. Во-вторых, если говорить честно, - страшновато.

- Ну-ну-ну, - сказал Наставник.

- Нет, в самом деле. Вот вы - вы можете мне сказать, с чем я там
встречусь? Вот видите! Полная неизвестность... Десяток страшных Изиных
легенд и полная неизвестность... Ну и плюс все прелести походной жизни.
Знаю я эти экспедиции! И в археологических я бывал, и во всяких прочих...

И тут, как и он ожидал, Наставник спросил с интересом:

- А что в этих экспедициях... как бы это выразиться... что в них
самое страшное, что ли, самое неприятное?

Андрей очень любил этот вопрос. Ответ на него он придумал очень давно
и даже записал в книжечку, и впоследствии неоднократно использовал его в
разговорах с разными девицами.

- Самое страшно? - повторил он для разгону. - Самое страшное - это
вот что. Представьте себе: палатка, ночь, пустыня вокруг, безлюдье, волки
воют, град, буря... - Он сделал паузу и посмотрел на Наставника, который
весь подался вперед, слушая. - Град, понимаете? С голубиное яйцо
величиной... И надо идти по нужде.

Напряженное ожидание на лице Наставника сменилось несколько
растерянной улыбкой, потом он расхохотался.

- Смешно, - сказал он. - Сам придумал?

- Сам, - гордо сказал Андрей.

- Молодец, смешно... - Наставник опять засмеялся, крутя головой.
Потом он сел в кресло и стал смотреть в сад. - А хорошо здесь у вас, на
Белом Дворе, - сказал он.

Андрей обернулся и тоже посмотрел в сад. Залитая солнцем зелень,
бабочки над цветами, неподвижные яблони, а метрах в двухстах, за кустами
сирени - белые стены и красная крыша соседнего коттеджа... И Ван в длинной
белой рубахе неторопливо, покойно шагает за стрекочущей машинкой, а его
младшенький семенит рядом, ухватившись за его штанину...

- Да, Ван обрел покой, - сказал Наставник. - Может быть, это и есть
самый счастливый человек в городе.

- Очень может быть, - согласился Андрей. - Во всяком случае, про
других своих знакомых я бы этого не сказал.

- Ну, такой уж у тебя сейчас круг знакомых, - возразил Наставник. -
Ван среди них - исключение. Я бы даже просто сказал, что он вообще человек
другого круга. Не твоего.

- Да-а, - задумчиво протянул Андрей. - А ведь когда-то вместе грузили
мусор, за одним столом сидели, из одной кружки пили...

Наставник пожал плечами.

- Каждый получает то, чего он заслуживает.

- То, чего он добивается, - пробормотал Андрей.

- Можно и так сказать. Если угодно, это одно и то же. Вану ведь
всегда хотелось быть в самом низу. Восток есть Восток. Нам этого не
понять. Вот и разошлись ваши дорожки.

- Самое забавное, - сказал Андрей, - что ведь мне с ним по-прежнему