умедлил. Резко как вспыхнуло от затылка, и это было последнее, что
восчувствовал он, когда его тело, свитое судорогой, слабело и опускалось в
руках катов, а голова, обернувшись дважды, ткнулась виском в мертвые губы
Василия. Они-таки поцеловались еще раз.
***
месте первого, учиненного Холмским побоища, на третий день после казни,
двадцать седьмого июля к нему наконец прибыло на судах новгородское
посольство с просьбою о мире, во главе с архиепископом Феофилом, степенным
посадником Тимофеем Остафьевичем и старейшими посадниками: Иваном Лукиничем
от Плотницкого конца, Яковом Александровичем Коробом от Неревского,
Феофилатом Захарьиным и Лукой Федоровым от Людина и Загородья и Иваном
Васильевичем Своеземцевым от Славны. С ними прибыли тысяцкие, купеческие
старосты и пять житьих от пяти концов города. Это было полномочное
посольство от всего Господина Великого Новгорода, склонившегося наконец
перед волей великого князя Московского.
еще знойно-безоблачного, вот-вот могут полить дожди, и тогда пыль дорог
станет непроходной грязью, и застрянут обозы, и вздуются реки, а там к
Москве подойдет Ахмат с Ордой, или Казимир с Литвой, или оба враз совокупною
ратью.
великого князя Московского. Степан Брадатый сиял. Это был его день.
речь, предвкушая, как он будет разить врага неопровержимыми доводами,
словами святого писания и текстами древних хартий, как будут путаться перед
ним новгородские книжники, как он им докажет, что они не более, чем слуги
великого князя Московского, как будут низиться перед ним эти гордые мужи,
укрощенные десницей государя и его, Брадатого, высокомудрою,
красно-украшенною речью. Но новгородские послы, сломленные разгромом и
устрашенные казнью, отказались от диспута. Все они понимали, что там, где
уже решил меч, слово не перевесит, и спорить о правах - лишь дразнить
великого князя. И Брадатому, к его великому сожалению, так и не пришлось
выказать свои ораторские таланты.
коростынской избе. Маленький настороженный хорек - Феофил; массивный, не
утративший упрямого достоинства Тимофей Остафьевич; грустный, с усталым
стоическим лицом Иван Лукинич; угодливо рассыпающийся в улыбках, жидкий и
мягкий Феофилат; откровенно потерянное лицо молодого Луки Федорова и строгое
бледное самого юного из послов, Ивана Своеземцева. Иван Третий разглядывал
их всех по очереди и вместе - граждан непокорного города, едва не
переметнувшегося в руки Литвы, сломленных, покорных и все еще не покоренных.
где еще валялись там и сям обгорелые остатки уничтоженных после поражения
малой судовой рати новгородских лодей. Коростынь была переполнена, все избы
занимали приближенные великого князя. На много верст вокруг, в шатрах,
шалашах и по деревушкам стояла московская рать, скакали в облаках пыли
конные разъезды, кони дочерна выедали траву под соснами.
прирезан, и крестьянские погреба вконец опустошены прожорливыми
великокняжескими ратниками.
московских дворян, которых, при желании, можно было принять и за почетную
свиту, и за охрану при пленниках. На переговорах Иван уже не встречался с
посланцами Новгорода, высылая к ним своих бояр, передававших слова и
предложения великого князя и приносивших ему ответы новгородцев.
удивлением, мудрую умеренность требований, предъявленных в этот раз Иваном
Третьим Новгороду, умеренность, тем более непонятную, что тяжесть поражения,
понесенного Новгородом Великим, не шла ни в какое сравнение с его
предыдущими военными поражениями. Москвичи заняли всю Новгородскую волость,
дошли до Наровы и даже перешли рубеж, пограбив земли немецкого ордена. Их
рати уже нигде не встречали никакого сопротивления, а засуха открыла
московской коннице доступ в самые непроходные дебри.
объясняемые отходчивостью, мягкостью или гуманной снисходительностью
государя Московского. Да и о какой умеренности можно было говорить, ежели
московские летописцы впоследствии хвастались тем, что волость Новгородская
подверглась самому жестокому разорению за всю свою историю: "Николи же
такова не бывало, ни от немец, ни от иных язык!"
застилали небо. Кони топтали неубранный, жидко колосившийся хлеб.
жители тщетно пытались укрыть в чащобах. В селах, которые отходили к
великокняжеской волости, как передавали Ивану, не осталось ни одного
человека, все были забраны в полон. Татары-союзники не жалели вообще никого.
Войско, как саранча, уничтожавшее все на своем пути, становилось нечем
кормить, и по мере возраставших продовольственных трудностей падал порядок.
Каждый тащил, что мог. Воеводы открыто брали окупы с городов.
победа грозила оборотиться нежданным же поражением. Иван был зол на себя:
все-таки он всего не учел!
что Новгород, окруживший себя кольцом пожаров, явно не думал о сдаче.
Новгород обязывался заплатить, причем не по частям, а немедленно, огромный
окуп в шестнадцать тысяч рублей; отказывался от своего права "вольности во
князьях" и признавал нерасторжимым союз с великими князьями московскими, как
и церкви новгородской - с московской митрополией: "а инде нам владыки,
опроче московского митрополита, нигде не ставити" - было записано в
договоре. Новгород обязывался не принимать врагов великого князя: Ивана
Можайского и Ивана Шемякина, сына покойного Дмитрия Юрьевича Шемяки, ни их
детей, ни зятьев, а также никого из родичей князя Василья Ярославича;
обязывался не вступать в особные договоры с литовским королем.
быть печати великих князей Московских, а спорные решения смесных судов
подлежали обжалованию перед самим великим князем Иваном или его сыном, или
братьями, во время их приездов в Новгород. Так был нанесен первый удар по
Новгородскому вечевому строю.
отходили захваченные новгородцами и когда-то числившиеся за великими
князьями земли по Двине, Пинеге, Мезени, Немьюге, Ваге, Онеге, Суре Поганой
и Кокшенге. Еще не дошли вести о двинских делах, но если даже московские
воеводы и не добились там решающего успеха, то Новгород все равно обязывался
отдать великому князю причитающиеся ему волости. По всем прочим статьям
договор оставлял Новгороду его старинные права, утвержденные в прежних
соглашениях земли, и даже Торжок, Вологда, Бежичи продолжали числиться за
Господином Великим Новгородом.
августа месяца, гонец привез известие, что и на Двине в тот день, когда
прибыло в Коростень новгородское посольство, была одержана полная победа над
новгородской ратью.
полон. Земля без мужиков - плохой дар для государства, зарастет лесом, и
поди ее потом подыми вновь, запустошенную - кем и как?
добившись окончательного подчинения города, уже начинал числить своими.
Первого сентября Москва торжественно встречала победителей. Звонили все
колокола московских церквей. Сын и Андрей-меньшой встречали Ивана еще за
день пути от столицы. На семи верстах от города выстроились вдоль дороги
радостные толпы москвичей, и митрополит Филипп, с клиром, в облачении и с
крестом в руке встретил великого князя на сходе с большого каменного моста,
на площади, и благословил всенародно. Дома мать с новым уважением оглядывала
сына-победителя, заметно возмужавшего и прибавившего уверенности за неполных
три месяца похода. А второго сентября пошли из новгородской осады жители
разоренной Русы, чтобы строиться, опять начинать варить соль и жить дальше.
***
почти до сентября - Новгород голодал, терпя и пережидая. Скудные запасы
пшеничного хлеба из боярских закромов "и того пооскуду", как писал
летописец, не могли удовлетворить более чем двухсоттысячное (вместе со
сбежавшимися жителями пригородов) население великого города. Начинался
ропот. Голодные слонялись по улицам, громко требуя к ответу великих бояр и
житьих - виновников военного поражения. Кто еще имел запасы, предпочитал не
высовываться из домов. За стенами города шла ленивая перестрелка разъезжих
охочих дружин. Изредка бухали новгородские пушки, отгоняя зарвавшихся
московских конных ратников. Томительное стоянье продолжалось.
накаляло мостовые и городские стены так, что, казалось, в дрожащем
стеклянном воздухе курились пересохшие бревна городень. Просушенный до звона
камень башен-костров выбелился так, что делалось больно глазам.
выросший ввысь, ставший изобильнее камнем соборов и строгою башенною
красотою, город стоял все еще неодоленный, все еще гордый и неприступный.
Шилова Юлия
Андреев Николай
Влодавец Леонид
Пехов Алексей
Березин Федор
Шилова Юлия