защищен от произвола. Тогда как на воле он был горстью пыли в руке
начальника, в руке сборщика налогов.
себя сильными и были не прочь обобрать тела убитых и захватить лагерь.
мог подняться в седло со стремени под грузом полного вооружения. Манипулы
вытекли из ворот, как ручей из болота.
выстроились, уже набеленные, успев намазать брови смесью сажи и жира, с
щеками, накрашенными толченым кирпичом, спрятав седые волосы под яркими
повязками. Чудовищные, похожие на Лампий, на Фурий, но желанные благодаря
своему искусству, они обменивались с солдатами своеобразными
приветствиями:
Солдаты-христиане крестились. Язычники приветствовали небесного
покровителя империи по-ромейски, взбрасывая правую руку.
спешатся, и Гераклед раздавит их силой строя. В узости горной дороги
варвары не сумеют воспользоваться численностью. По своей нетерпеливости
они могут подставить себя под удар. Если же этого не случится - Гераклед
просто вытеснит варваров из окрестностей крепости, не дав им возможности
проникнуть через перевал. Так или иначе, комес сделает свое.
листом, сладостью цветущего боярышника. Перекликались невидимые вороны.
шагом, будто бы составляя передовой отряд ромеев. Один из них,
повернувшись, помахал рукой.
удержался от желания бросить их на варваров.
остановились. Кусок дороги, видимый до поворота, был забит скифской
конницей. Организованная сила империи вытесняла орду, как поршень - воду.
комесу. Гераклед терпел бывалого воина Анфимия, но презирал в нем
неудачника. Старик не сумел отличиться в дни восстания Ника и с тех лет
прозябает в пограничных войсках. В списках около его имени есть пометка,
исключающая возможность повышения.
пытался вызвать Анфимия на откровенность.
центурион.
Оставленных из милости на службе империи разбросали по дальним углам.
центуриона в подобие заячьей. Центурион говорил со странным свистом,
обнажая черные остатки зубов:
Они заманивают нас подальше от крепости. Берегись неожиданного,
великолепный.
крепости, как презренный Рикила? Не для этого Геракледу дали больше тысячи
солдат. Для удержания крепости хватит трех сотен. Если старый центурион и
был солдатом, то он износился. Наверное, и во время восстания Анфимий
больше думал о сохранности собственной кожи, чем о защите Божественного от
буйства охлоса.
поручил охрану тыла колонны Анфимию, как самому опытному из подчиненных.
Пора выгнать совсем старого труса.
мудрости, больше это не повторится, я укрощу свою глупость, - Анфимий
почти уткнулся носом в холку лошади, пытаясь смягчить комеса лестью и
смиреньем.
замечал своего уничижения.
солдатами, - Анфимий прислушивался к вороньему карканью, почти
заглушенному гамом солдатских голосов. Как бы хорошо варвары ни подражали
черным птицам, им не обмануть старого солдата.
устроили засаду и сзади. Может быть, и сейчас уже нелегко будет пробиться
обратно. Помешало смирение: коль начальник недоволен, следует покрепче
сжать гортань.
все же Рикила из дунайской крепости Скифиас разумнее Геракледа. Жизнь
надоедала Анфимию. Он еще носил кожаный пояс с четырьмя десятками
статеров. Все, что осталось от былых трех с лишним сотен желтеньких монет
с профилями Анастасия, Юстина и Юстиниана, растаяло, как жизнь. Сберечь
себя, как некогда сказал Анфимий бывшему центуриону Георгию во время
встречи перед боем около Халке, в дни мятежа Ника.
Священники обещают рай в награду за искреннее раскаяние. Анфимий
исповедовался, получил отпущение грехов и приобщался.
позволял себе презирать Божественного базилевса. Это смертный грех. Теперь
Анфимий больше думал о возвышенном, об опасности попасть в ад за
неисполнение заповедей божьих. Осмотрительность старости мешала Анфимию
открыться на исповеди. Священник может отказать в отпущении этого греха.
Увы, Анфимий покается в неуважении к земному базилевсу перед престолом
небесного. Все остальные грехи очищены святой церковью. Женщины больше не
нужны старому центуриону. Чревоугодием он не грешит - здесь нет сочной и
сладкой пищи. Он много убивал по приказу святой империи, у него большие
заслуги.
когда колонна уже двинулась. Анфимий приказал полусотне солдат, шедших в
тылу, примкнуть к колонне. Он нарушил правило, оно сейчас ни к чему. Лучше
поберечь солдат.
с одиннадцатым легионом. С неба все видно. Анфимий чувствовал, как сверху
с сожалением глядят на него старые товарищи. Э, Судьба!..
святится имя твое, да будет воля твоя... - А думал о том, что голова
колонны уже выходит на широкую поляну, где недавно косили сено для
крепости.
пользуясь извилинами дороги и зарослями, он разрезал б колонну на части.
Гераклед совершил тяжелую ошибку, вытянув манипулы. Считая удобные места,
считая пропущенные славянами возможности, Анфимий ободрялся, А сейчас
комес, без сомнения, назначит большой привал.
пешим, и все же пот сочился из-под каски. Хотелось снять панцирь и вволю
почесать себе спину. С годами обоняние тупеет, но Анфимий слышал, как
смердела манипула. Ах, настоящую бы баню, в какой центурион не бывал
несколько лет. Мрамор нагрет снизу, ловкий банщик так трет, так
выворачивает суставы, что с плеч слетают годы и опять хочется... Грех...
Да будет воля твоя, господи!
поляне пучились темно-зеленые стожки сена, которое не успели вывезти.
Дорога рассекала покос на почти равные части. Солдаты садились и лежали
тесно, как шли. Жужжали мухи, которые стаями провожали колонну от
крепости. На солнцепеке для привала место не слишком удобное. Гераклед не
решился отвести солдат в тень леса. И он, наверное, понял смысл вороньей
переклички.
ожидая разрешения, солдаты Анфимия ложились на стерню. Кто-то чесал спину
товарища палочкой, засунув ее под доспех. Некоторые доставали припасенные
куски серого хлеба. Но и эти, жадные - Анфимий знал своих, - жевали
неохотно.
три стадии по двести сорок четыре воинских шага. Это почти половина
дневного перехода. Анфимий надеялся, что комес пойдет назад после привала.
Солдаты шли налегке, без походных запасов продовольствия, без лагерного
имущества. Можно назначить дневной переход сто двадцать стадий. К чему?
Скифов не догнать, если они этого не хотят. Тысяча легионеров,
обозреваемых сразу, даже на отдыхе, - внушительное зрелище.
повод и отпустил подпругу.
солдатское воображение.
Тут-то и начнется то, что старые солдаты называли пляской.
Получился домик, детский домик. Засунув голову в тень, центурион, умея