расправлялся с дезертирами.
му. Настал день, когда Харниш, ко всеобщему удивлению, покинул контору
на час раньше обычного по той простой причине, что впервые с тех пор,
как разразился кризис, к этому времени все текущие дела были закончены.
Прежде чем уйти, он зашел поболтать с Хиганом в его кабинет. Прощаясь с
ним, Харниш сказал:
ную кассу, но теперь выкрутимся и все заклады до единого выкупим. Худшее
позади, и уже виден конец. Еще недельки две пожмемся, еще нас встряхнет
разок-другой, а там, глядишь, отпустит, и можно будет опять настоящие
дела делать.
а стал ходить из кафе в кафе, из бара в бар, выпивая у каждой стойки по
коктейлю, а то и по два и по три, если попадался знакомый или приятель.
Так продолжалось с добрый час, пока он не забрел в бар отеля Парфенона,
где намеревался пропустить последний стакан перед тем, как ехать обе-
дать. От выпитого вина Харниш чувствовал приятное тепло во всем теле и
вообще находился в наилучшем расположении духа. На углу стойки несколько
молодых людей по старинке развлекались тем, что, поставив локти и переп-
летя пальцы, пытались разогнуть руку соперника. Один из них, широкопле-
чий, рослый силач, как поставил локоть, так и не сдвигал его с места и
по очереди прижимал к стойке руки всех приятелей, желавших сразиться с
ним. Харниш с любопытством разглядывал победителя.
верситетской команды метателей молота. Все рекорды побил в этом году,
даже мировой. Молодец, что и говорить!
изумлению Харниша, его рука тотчас же была прижата к стойке.
напруженные для атаки, быстро перешли к защите, и после минутного проти-
водействия рука его разогнулась. Харниш опешил. Слоссон победил его не
каким-нибудь особым приемом. По умению они равны, он даже превосходит
умением этого юнца. Сила, одна только сила - вот что решило исход
борьбы. Харниш заказал коктейли для всей компании, но все еще не мог
прийти в себя и, далеко отставив руку, с недоумением рассматривал ее,
словно видел какой-то новый, незнакомый ему предмет. Нет, этой руки он
не знает. Это совсем не та рука, которая была при нем всю его жизнь. Ку-
да девалась его прежняя рука? Ей-то ничего бы не стоило прижать руку
этого мальчишки. Ну, а эта... Он продолжал смотреть на свою руку с таким
недоверчивым удивлением, что молодые люди расхохотались.
ними, но потом лицо его стало очень серьезным. Он нагнулся к метателю
молота.
отсюда и бросьте пить, пока не поздно.
еще молодой, только молодости-то во мне нет. Не так давно я посовестился
бы прижимать вашу руку: все одно что учинить разгром в детском саду.
руг него и, ухмыляясь, ждали продолжения.
ный стих нашел, и это оттого, что вы меня стукнули, крепко стукнули. Я
кое-что повидал на своем веку, и не то, чтоб я уж больно много требовал
от жизни. Но я вам прямо скажу: у меня черт знает сколько миллионов, и я
бы все их, до последнего гроша, выложил сию минуту на эту стойку, лишь
бы прижать вашу руку. А это значит, что я отдал бы все на свете, чтобы
опять стать таким, каким был, когда я спал под звездами, а не жил в го-
родских курятниках, не пил коктейлей и не катался в машине. Вот в чем
мое горе, сынок; и вот что я вам скажу: игра не стоит свеч. Мой вам со-
вет - поразмыслите над этим и остерегайтесь. Спокойной ночи!
своей проповеди на слушателей, ибо было слишком явно, что говорил он с
пьяных глаз.
ное им поражение не выходило у него из головы.
Меня!
не знала поражения! Рука, которой страшились силачи Серкла! А какой-то
молокосос, безусый студент, шутя прижал ее к стойке, дважды прижал! Пра-
ва Дид. Он стал не тем человеком. Дело дрянь, теперь не отвертишься, по-
ра вникнуть серьезно. Но только не сейчас. Утро вечера мудренее.
губах, налил себе полный стакан воды из стоявшего возле кровати графина
и задумался; мысли были те же, что и накануне вечером. Начал он с обзора
финансового положения. Наконец-то дела поправляются. Самая грозная опас-
ность миновала. Как он сказал Хигану, теперь нужно только немножко тер-
пения и оглядки, и все пойдет на лад. Конечно, еще будут всякие бури, но
уже не такие страшные, как те, что им пришлось выдержать. Его изрядно
потрепало, но кости остались целы, чего нельзя сказать о Саймоне Долли-
вере и о многих других. И ни один из его деловых друзей не разорился. Он
ради своего спасения заставил их не сдаваться, и тем самым они спасли
самих себя.
чемпион прижал его руку к стойке. Неудача уже не поражала Харниша, но он
был возмущен и опечален, как всякий очень сильный человек, чувствующий,
что былая сила уходит. И он слишком ясно видел причину своего поражения,
чтобы хитрить и увиливать от прямого ответа. Он знал, почему его рука
сплоховала. Не потому, что он уже не молод. Он только-только достиг пер-
вой поры зрелости, и понастоящему не его рука, а рука Слоссона должна
была лечь на стойку. Он сам виноват - распустился. Он всегда думал, что
сила его нечто непреходящее, а она, оказывается, все последние годы убы-
вала капля за каплей. Как он накануне объяснил студентам, он променял
ночлег под открытым небом на городские курятники. Он почти разучился хо-
дить. Ноги его давно не касались земли, его катали в машинах, колясках,
вагонах трамвая. Он забыл, что значит двигаться, и мышцы его разъело ал-
коголем.
он сделался самым подневольным из рабов. Богатство так опутало его, что
не вырваться. Вот и сейчас он чувствует эти путы. Захоти он проваляться
весь день в постели - богатство не позволит, потребует, чтобы он встал.
Свистнет - и изволь ехать в контору. Утреннее солнце заглядывает в окна;
в такой день только бы носиться по горам - он на Бобе, а рядом Дид на
своей кобыле. Но всех его миллионов не хватит, чтобы купить
один-единственный свободный день. Может случиться какая-нибудь заминка в
делах, и он должен быть на своем посту. Тридцать миллионов!
торую он купил и которая пропадает даром, жирея на подножном корму. Чего
стоят тридцать миллионов, если на них нельзя купить прогулку в горы с
любимой девушкой? Тридцать миллионов! Они гоняют его с места на место,
висят у него на шее, точно жернова, губят его, пока сами растут, помыка-
ют им, не дают завоевать сердце скромной стенографистки, работающей за
девяносто долларов в месяц.
рила Дид. Вот почему она молилась о его банкротстве. Он вытянул злопо-
лучную правую руку. Это не прежняя его рука. Конечно, Дид не может лю-
бить эту руку и все его тело, как любила много лет назад, когда он еще
весь был чистый и сильный. Ему самому противно смотреть на свою руку и
на свое тело. Мальчишка, студентик, походя справился с ней. Она предала
его. Он вдруг сел в кровати. Нет, черт возьми, он сам предал себя. Он
предал Дид. Она права, тысячу раз права, и у нее хватило ума понять это
и отказаться выйти замуж за раба тридцати миллионов, насквозь пропитан-
ного виски.
Хорошего мало. Исчезли когда-то худые щеки, вместо них появились одутло-
ватые, обвисшие. Он поискал жестокие складки, о которых говорила Дид, и
нашел их; он отметил также черствое выражение глаз, мутных от бесчислен-
ных коктейлей, которые он выпил накануне, как выпивал каждый вечер, из
месяца в месяц, из года в год. Он посмотрел на очень заметные мешки под
глазами и ужаснулся. Потом он засучил рукава пижамы. Неудивительно, что
метатель молота одолел его. Разве это мускулы? Да они заплыли жиром. Он
скинул пижамную куртку. И опять ужаснулся, увидев, как он растолстел.
Глядеть противно! Вместо подтянутого живота - брюшко. Выпуклые мышцы
груди и плеч превратились в дряблые валики мяса.
дней, когда все было ему нипочем; вспомнились лишения, которые он пере-
носил лучше всех; индейцы и лайки, загнанные им в суровые дни и ночи на
снежной тропе; чудеса силы и ловкости, поставившие его королем над бога-
тырским племенем первооткрывателей.