собственноручно. Но подобное предположение ни в какой мере не связывалось
даже с самыми смутными подозрениями на тот счет, что у него есть для этого
вельбота особая команда.
рассеялось; на китобойцах недоумение всегда быстро рассеивается. К тому же
экипажи китобойцев, этих плавучих бродяг, нередко состоят из таких
немыслимых подонков и отбросов небывалых наций, выходящих на свет божий из
самых неведомых уголков и самых темных дыр на нашей планете; да и суда
подбирают иной раз прямо на море таких редкостных отщепенцев, которых носит
по волнам на доске, на обломках крушения, на весле, на перевернутом
вельботе, пироге, опрокинутой японской джонке и прочая, и прочая, что даже
если бы сам Вельзевул поднялся на борт китобойца и зашел в каюту поболтать с
капитаном, это не вызвало бы на палубе чрезмерного волнения.
как-то прижились в команде, хотя и не слились с нею, их тюрбаноголовый
предводитель Федалла оставался неразрешенной загадкой до конца. Откуда
взялся он, как проник в наш благовоспитанный мир, какими необъяснимыми узами
был связан с необычайной судьбой Ахава, так что подчас даже как бы имел на
него какое-то влияние, быть может даже и власть над ним, бог весть, - никто
этого не знал, но смотреть равнодушно на Федаллу матросы не могли. Это было
такое существо, какое только во сне может привидеться культурным,
добронравным обитателям умеренного пояса, да и то смутно; но такие, как он,
время от времени мелькают среди жителей застывших на тысячелетия азиатских
государств, преимущественно на островах к востоку от континента - в этих
обособленных, извечных, неизменных странах, которые даже в наши, новейшие,
времена сохраняют духовную изначальность первых земных поколений, с тех
дней, когда свежа была еще память о первом человеке, а все его потомки, не
ведая, откуда он взялся, считали друг друга поистине призраками и вопрошали
Солнце и Луну, почему и с какой целью они были созданы; когда, согласно
Книге Бытия, ангелы и в самом деле сочетались с дочерьми человеческими, да и
дьяволы тоже, как прибавляют неканонические раввины, предавались земной
любви.
зарифленными парусами не спеша пересек четыре промысловых района: у Азорских
островов, у островов Зеленого Мыса, на так называемом Плато (район возле
устья реки Ла-Плата); и район Кэррол - незастолбленный водный участок к югу
от острова Святой Елены.
катились за бортом, словно серебряные свитки, и своим нежным переливчатым
журчанием создавали как бы серебристую тишину, а не пустынное молчание; в
такую безмолвную ночь впереди за крутым носом корабля, одетым белой пеной,
появился серебристый фонтан. Освещенный луной, он казался небесным, словно
сверкающий пернатый бог, восставший со дна морского. Первым его заметил
Федалла. Ибо в эти лунные ночи он завел себе привычку подыматься на верхушку
грот-мачты и стоять там до утра дозором, словно среди бела дня. А ведь по
ночам, даже если киты попадались целыми стадами, вряд ли один китобоец из
ста рискнул бы спустить вельботы. Нетрудно вообразить поэтому, с каким
чувством поглядывали матросы на этого престарелого азиата, стоящего на мачте
в столь необычное время, так что его тюрбан и луна вдвоем сияли с одних
небес. Но когда он, выстаивая там свою неизменную вахту в течение нескольких
ночей подряд, не издал за это время ни звука и когда потом среди тишины
вдруг раздался его нездешний голос, оповещая о появлении серебристого,
мерцающего в лунном свете фонтана, все спавшие матросы повскакали с коек,
словно это некий крылатый дух опустился на снасти и призывал смертный экипаж
пред очи свои. "Фонтан на горизонте!"
однако они испытывали не страх, а скорее удовольствие. Ибо возглас этот,
хоть и раздавшийся в неурочный час, звучал так властно и так взбудоражил их
своим безумным призывом, что все как один на борту готовы были тут же
пуститься в погоню.
поставить брамсели и бом-брамсели и раздернуть лисели. Самый искусный
рулевой был поставлен у штурвала. И вот, неся дозорных на верхушке каждой
мачты, судно на всех парусах полетело по ветру. Непривычно норовистый
попутный ветер так и вздымал, так и подбрасывал корабль, наполняя все это
множество парусов, и ожившая, трепещущая палуба совсем не чувствовалась под
ногами; а между тем судно неслось вперед; казалось, два непримиримых
стремления боролись в нем, одно - прямо ввысь, в небеса, другое - вдаль, к
смутной цели на горизонте. А если бы вы видели в это время лицо Ахава, вы
подумали бы, что и в нем столкнулись две враждующие силы. Шаги его живой
ноги отдавались по палубе эхом, но каждый удар его мертвой конечности звучал
как стук молотка по крышке гроба. Жизнь и смерть - вот на чем стоял этот
старик. Но как ни стремителен был бег корабля, как ни горячи были жадные
взоры, словно стрелы, летящие у каждого из глаз, - серебристый фонтан больше
уже не показывался в эту ночь. Каждый матрос мог поклясться, что видел его,
но во второй раз его не увидел никто.
самый безмолвный полночный час снова раздался крик; и снова все увидели
ночной фонтан; и снова, как только поставлены были паруса для погони, он
исчез, будто его и не бывало. И так повторялось ночь за ночью, и теперь мы
смотрели на него лишь с изумлением. Загадочный, взлетал он к небесам то при
луне, то при свете звезд, вновь исчезая на целый день, на два дня или на
три; и каждый раз при новом появлении, казалось, все дальше уходил, опережая
нас, словно манил и влек нас за собой.
сверхъестественности, что окружала "Пекод", среди матросов не было
недостатка в людях, которые готовы были поклясться, что этот неуловимый
фонтан, где бы и когда бы его ни замечали, в какой бы глухой час, под какими
бы отдаленными широтами он ни возникал, этот фонтан пускал всегда один и тот
же кит - Моби Дик. Порой при появлении этого летучего призрака людьми на
борту овладевал какой-то странный ужас: казалось, что видение коварно манило
нас за собой, словно затем, чтобы чудовище могло в конце концов наброситься
на нас и в дальних диких морях нас растерзать.
особую силу по контрасту с окружающей безмятежностью, за синим покоем
которой как бы притаились, думалось нам, какие-то дьявольские чары; а мы
день за днем уходили все дальше, и дальше среди такого томительного
пустынного затишья, что чудилось, будто само пространство расступилось и
всякая жизнь бежала перед мстительным килем нашего корабля.
"Пекод" стал вздыматься и нырять на широкой, размашистой зыби, и штормовые
ветры начали завывать вокруг; когда украшенное белыми клыками судно резко
кренилось под порывом ветра или в бешенстве таранило носом черные волны, так
что пенные хлопья дождем серебристых осколков летели из-за бортов, тогда
исчезла вся эта безжизненность и пустота, уступив место зрелищам, еще более
мрачным и гнетущим.
кормой вились тучей загадочные морские вороны. Каждое утро видели мы этих
птиц, рядами унизывавших наши снасти, и как ни пытались мы криками спугнуть
их, они подолгу сидели на тросах, будто считали "Пекод" брошенным, покинутым
на волю волн и ветров судном, отданным запустению и потому вполне пригодным
насестом для таких бездомных созданий, как они. И все вздымалось,
вздымалось, без отдыха вздымалось темное, бескрайнее лоно океана, точно
больная совесть великой мировой души, в раскаянии страждущей за тяжкие грехи
и муки, которые она сотворила.
Мыс Бурь; ибо, убаюканные долгим предательским штилем, мы вдруг попали в эти
бушующие воды, где грешные души во образе птиц и рыб, казалось, навечно
осуждены были плавать в безбрежном океане, не имея надежды на тихую гавань,
или биться в черном воздухе, не ведая горизонта. Но и тогда, спокойный,
белоснежный и неизменный, по-прежнему направляя к небесам свой серебристый
плюмаж, по-прежнему маня нас за собой, был виден по временам одинокий
фонтан.
непрерывное командование вымокшей, зловещей палубой, пребывал в самом
мрачном и необщительном расположении духа, и еще реже, чем обычно, обращался
к своим помощникам. В штормовую погоду, после того как все на палубе
принайтовлено и убраны паруса, не остается ничего иного, как в бездействии
ожидать исхода урагана. В такие дни капитан и его команда становятся
фаталистами. Упершись своей костяной ногой в привычное углубление и крепко
ухватившись одной рукой за ванты, Ахав долгими часами стоял, обратив лицо
против ветра, и глядел вперед, и от внезапно налетавших порывов урагана со
снегом едва не смерзались его ресницы. А в это время матросы, которых
прогнали с бака гибельные валы, с грохотом лопавшиеся у бушприта,
выстроились вдоль бортов на шкафуте, и каждый, чтобы надежней защититься от
наскока волн, набросил на себя, словно незатянутый пояс, нечто вроде петли
булиня, закрепленной у поручней, и теперь раскачивался в ней туда-сюда под
пляску зыбей. Редко кто произносил хоть слово; и безмолвное судно, чей
экипаж, казалось, составляли восковые куклы, день за днем, неслось вперед
среди безумия и ликования демонических сил. И по ночам стояла на корабле все
та же людская немота пред лицом вопящего океана; так же в молчании мотались
в петлях булиня матросы, так же, не дрогнув, стоял безмолвный Ахав под
натиском шторма. Даже когда сама его природа требовала передышки, он не
искал этой передышки в своей койке. Старбек не мог забыть, как однажды
ночью, спустившись в каюту, чтобы отметить показания барометра, он увидел
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Панов Вадим
Володихин Дмитрий
Сапковский Анджей
Прозоров Александр