ледового плена "Фудзи", до которого больше тысячи миль и к которому мы идем
полным ходом.
расставание с Мирным, хотя, конечно, это имело место. Просто меня еще
болтало, как горошину в кастрюле.
попала в шторм. Девять баллов -- это волнение моря, силу ветра синоптики
определили в одиннадцать баллов. Ураган!
когда-то, поставил мне за поведение четверку. Ночью, о которой идет речь, я
с грехом пополам натянул на тройку. Самого позорного со мной не произошло:
обед и ужин я сумел сохранить в себе и обратить на благо своему организму,
но зато телу моему досталось так, словно я поработал спарринг-партнером с
боксером тяжелого веса. Больше всего меня злило, что на нижней койке
спокойно и даже, как мне показалось, с ухмылкой похрапывал Дима Колобов, или
Димдимыч, как его называли друзья. Я бил себя коленями в подбородок и
высекал из него искры, а Димдимыч, лучезарно улыбаясь, переворачивался на
другой бок. Я выламывал головой переборку каюты, а Димдимыч умиротворенно
сопел, нежно обнимая подушку. Я со страшной силой рубанул ногой по потолку и
взвыл от боли, а Димдимыч, потеряв стыд и совесть, даже не шелохнулся. Даже
когда меня сбросило вниз и я распластался на полу, как беспомощная лягушка,
Димдимыч не соблагоизволил открыть глаза. Он только пробормотал что-то вроде
"Разбудите меня к завтраку", сочувственно причмокнул губами и всхрапнул,
оставив меня в состоянии тихого бешенства.
корабля. Качка была килевая, и теоретически на диване перенести ее будет
легче. Я взял с койки белье и устроился на диване, рассчитав, что если я
буду падать, то все-таки с первого, а не со второго этажа. Но здесь меня
подкарауливала другая неожиданность. Димдимыч по специальности был геологом
и, следовательно, влюбленным в разные камни человеком. Этих самых камней он
набрал в Антарктиде столько, что ими можно было бы замостить средней длины
проселочную дорогу. Они гремели в ящиках стола, под диваном и, главное, на
полке, которая висела над моей головой. Я включил свет, с некоторым
беспокойством осмотрел полку и пришел к выводу, что падение любого из
украшающих ее камней достаточно, чтобы новая повесть об Антарктиде осталась
ненаписанной. И пока я раздумывал, как уберечь мировую литературу от этой
напасти, в борт "Оби" ударила такая волна, что меня расплющило о переборку,
а вещи в каюте сошли с ума. Из шкафа выпрыгнул вещмешок и запрыгал, как
живой, а за ним, отбивая чечетку, последовал чемодан. В то же мгновенье один
за другим с полки ринулись камни. Первый из них, двухкилограммовый осколок
гранита с вкраплениями ценных минералов, подобранный Димдимычем на вновь
открытой станции Ленинградская, просвистел мимо моей головы и врезался в
диван в сантиметре от колена, а другой, чуть меньше весом, но столь же
ценный сувенир, все-таки набил мне шишку на темени и чуть не оторвал правую
руку. Во время артиллерийской кононады спящая мать просыпается от хныканья
ребенка. Мгновенно проснулся и Димдимыч. Встревоженный, он вскочил со своей
койки, осмотрел камни, убедился в том, что они целы и невредимы, пожелал мне
спокойной ночи, улегся и мгновенно уснул.
оделся, открыл дверь и отпрянул: мимо с огромной скоростью пролетел и
врезался в каюту старшего электромеханика летчик Н. При своей весьма даже
почтенной массе Н. мог бы натворить бед, но переборка выдержала удар: "Обь"
-- корабль голландской постройки, а голландцы работают на совесть, это до
меня подметил еще Петр Первый. Н. взглянул на непрошеного свидетеля полными
неизъяснимой муки глазами, из последних сил выругался и неверными шагами
поплелся в свою каюту.
рассказывал, что на теплоход, на котором он плавал, устроилась одна
студентка Литературного института. В Индийском океане теплоход попал в
шторм, и студентка, неимоверно страдая от качки, то и дело умоляла капитана:
"Дмитрий Кирьянович, нельзя ли как-нибудь повернуть судно, чтобы оно не
качалось?" Помню, я очень смеялся, слушая этот рассказ, не только потому,
что ситуация действительно была забавная, но и потому, что у меня самого во
время шторма неделю назад возникла такая же дикая идея -- разумеется, не
высказанная вслух: как-никак, а в глубине души я считал себя многоопытным
морским волком. Во всяком случае, я немало гордился тем, что наутро не без
аппетита завтракал и, посмеиваясь, давал объяснения по поводу окрасившейся в
синий цвет шишки на темени.
поджалась ближе к ледяному полю, и качка понемногу погасла.
возможность выбора, пойдет в дальнее плавание на старенькой "Оби", а,
скажем, не на юном красавце "Визе".
быстроходный теплоход, с отличными каютами, оборудованными столь желанным в
тропиках "кондишеном". Быть пассажиром на "Визе" -- одно удовольствие: спишь
на удобной койке, без ограничений пользуешься душем и пресной водой, дышишь
свежим воздухом. И несется "Визе" по морю как ласточка, и шторм для него не
шторм, потому что гасят качку волшебные цилиндры-успокоители. Чего, казалось
бы, тебе еще надо?
четыре. И большинство полярников независимо от должностей и ученых званий
живет в твиндеке -- в мало, скажем прямо, уютных помещениях без
иллюминаторов. В тропиках здесь дышать нечем, обитатели твиндека
предпочитают устраивать цыганский табор на верхней палубе. Опреснительной
установки на "Оби" нет, и лишь несколько раз в месяц, в баннные дни, в душ
подается пресная вода. К тому же "Обь" тихоход, ее обычная скорость
одиннадцать-двенадцать узлов, а то и меньше.
антарктические рейсы, "Обь" -- самый любимый.
гостиницы, а "Обь" -- наш дом!
морям, а традиции -- как опыт: накапливаются и передаются из поколения в
поколение. Насчет поколений в данном случае, наверное, слишком сильно
сказано, но все-таки "Обь" уже пятнадцать раз ходила к берегам ледового
материка, а каждый морской год засчитывается за три... Есть в составе
экипажа люди, олицетворяющие эти традиции: первый помощник капитана Ткачев,
четырнадцать раз ходивший в Антарктиду, моторист Рогов, не пропустивший ни
одного антарктического рейса, Александра Михайловна Лысенко, или просто
Михайловна, прачка и "морская мама", без которой полярники не мыслят "Обь",
и другие, всеми уважаемые и достойные люди. И ведет "Обь" Эдуард Иосифович
Купри, знаменитый ледовый капитан, который уже пять раз приводил ее в
Антарктиду. Что же это за традиции?
открыта! Ни на одном корабле я этого не видел, а на "Оби" -- каждый день.
Дверь открыта, за столом сидит Купри, углубившись в бумаги, и вы можете либо
просто, не заходя, поздороваться с ним, либо зайти и пожать ему руку.
Казалось бы, что в этом особенного, а впечатление производит большое. Ведь
капитан на корабле -- высшая инстанция, человек, наделенный абсолютной
властью! И каждого входящего капитан примет, с каждым поговорит. Высоко
ценят на "Оби" этот традиционный демократизм капитана. И не только его:
распахнуты двери кают первого и старшего помощников, смело входи, если у
тебя есть дело. И с тобой, кто бы ты ни был, матрос второго класса или
доктор наук, поговорят весело и доброжелательно.
рубке не рекомендуется торчать, там не подумайте загорать. Наверное, во всем
этом имеется свой резон, порядок есть порядок, и хотя полярника обижаются
иногда на экипаж за такие ограничения, но понимают, что "в чужой монастырь
со своим уставом не ходят".
душе угодно, загорай хоть на мачте, торчи в рулевой рубке (стараясь этим не
злоупотреблять). На "Оби" полярник чувствует себя легко и свободно, как на
своей станции, которую он только что покинул, и никто на него косо пе
посмотрит, не скажет: "Ну чего вам здесь надо? Мало места в каюте?"
сердечно, что его и просить не надо, в чем-нибудь помочь -- только намекни.
моряков.
чаю передал и низкий свой поклон!
сохранили?
старенькая и неважно оборудованная для жилья "Обь" роднее, любимее других...
гидрологом.
Афанасьев Роман
Земляной Андрей
Никитин Юрий
Конан-Дойль Артур
Майер Стефани
Посняков Андрей