органе вонючая светловолосая сука и велит петь погромче, погромче. Тут
кто-нибудь сует тебе в руки молитвенник и говорит: "Пой с нами, брат. Если
хочешь остаться на Повозке, придется петь утро, день и ночь напролет.
Особенно ночь". Тогда-то и понимаешь, что такое эта повозка на самом деле,
Ллойд. Это храм с решетками на окнах - храм для баб и тюрьма для тебя.
появлялся. Не появлялась и выпивка. Только люди в кабинках, люди с
бала-маскарада - Джек слышал, как они сдавленно смеются, зажимая рты
ладонями и показывая на него пальцем. В глазах искрились крохотные
жестокие огоньки.
довольно долго не сводил широко раскрытых потемневших глаз с пустынного
бара. На лбу явственно пульсировала жила. Где-то в самой середине его "я"
росла холодная уверенность, уверенность в том, что он теряет рассудок. Он
почувствовал настоятельную необходимость поднять соседнюю табуретку,
перевернуть ее и пройтись по комнате мстительным смерчем. Вместо того он
снова повернулся к стойке и принялся громко распевать:
сияющими широко раскрытыми глазами, а оцепеневшее, напоминающее зомби лицо
незнакомца: мутные, равнодушные глаза, рот по-младенчески сомкнут вокруг
большого пальца. Что это он сидит тут, как угрюмый подросток, и
разговаривает сам с собой, если где-то наверху его сын ведет себя как
некая принадлежность помещения с обитыми тюфяками стенами? Так, как по
словам Уолли Холлиса вел себя Вик Стэнджер, пока людям в белых халатах не
пришлось приехать и забрать его?
стула. В самых дверях стояла Венди. У нее на руках, напоминая бледного
идиота из фильмов ужасов, лежал Дэнни. Втроем они представляли живописное
зрелище, Джек очень сильно это почувствовал - вот-вот должен был подняться
занавес второго акта какой-то старой пьесы, пропагандирующей
воздержанность в питье и поставленной настолько плохо, что рабочий сцены
позабыл заполнить полки в Логове Порока.
как сломал ему руку. Я даже ни разу его не шлепнул.
стойку, так сильно, что пустая вазочка для арахиса подскочила. - Имеет,
черт дери, имеет!
начало ломаться, как толстая корка льда, скрывающая некую поверхность.
Губы искривились, будто от какого-то странного вкуса. Глаза расширились.
Как бы желая прикрыть их, Дэнни поднял руки - и снова уронил.
Венди пошатнулась. А Дэнни внезапно завизжал. Из напрягшегося горла один
за другим, как стрелы, летели безумные звуки. Они словно бы заполнили
пустынный первый этаж и, подобно баньши, возвращались назад. Как будто
здесь хором визжала сотня Дэнни.
бывал так напуган. В какой провал заглянул ненароком его сын? В какое
гнездо мрака? И что там оказалось, что ужалило его?
матери из рук, не позволив удержать себя. Она попятилась, налетела на
кабинку и чуть не упала.
были перепуганными. - Ой, папа, папа, это она! Она! Она! Ох,
па-аааа-паа...
яростно обхватил отца, прижался - сперва будто собравшись бороться с ним,
а потом ухватился за ремень и захлюпал Джеку в рубашку. Джек животом
чувствовал разгоряченное дергающееся личико сына.
маленькие серебряные монетки.
сделала?
Лицо было бледным. Она покачала головой.
всхлипывать, отказываясь оторвать лицо от груди Джека. В кухне он вернул
Дэнни жене, которая все еще казалась ошеломленной и неверящей.
неожиданная, головокружительно быстрая смена ролей до определенной степени
радует его. Но Джек сердился на Венди всего мгновение: где-то внутри все
сжалось - и прошло. В глубине души он знал, что Венди скорее обольется
бензином и чиркнет спичкой, чем причинит Дэнни вред.
личную большую керамическую чашку Джек бросил пакетик с заваркой и до
половины налил кипятка.
чай, он убрал шерри на место и последнюю четверть чашки долил молоком.
Потом добавил три столовых ложки сахара и размешал. Эту смесь он отнес
Дэнни, чьи всхлипы утихли, превратившись в хлюпанье носом и икоту. Но он
весь дрожал, а глаза были широко раскрыты и неподвижны.
знает какая гадость, но от нее тебе станет лучше. Выпьешь за папу?
скривился и вопросительно взглянул на Джека. Тот наклонил голову, и Дэнни
отпил еще. Где-то в самой середке Венди ощутила знакомый укол ревности -
она знала, за нее мальчик не стал бы это пить.
даже страшно: уж не хочется ли ей думать, будто Джек виноват? Может, она
так сильно ревнует? Так могла бы думать ее мать, и это было действительно
ужасно. Она помнила, как в одно из воскресений отец повел ее в парк, а она
ухнула на детской площадке со второго кольца и ободрала обе коленки. Отец
привел ее домой, и тут мать завизжала на него: а ты что делал? почему ты
не смотрел за ней? что ты за отец?
слишком поздно.)
усомнилась. Она чувствовала, как горит лицо, но с какой-то беспомощной
окончательностью понимала: если бы пришлось проиграть все это еще раз, она
бы думала и поступала точно так же. Хорошо это или плохо, но она всегда
несла в себе частицу матери.
оправдаться. И то, и другое, знала Венди, бесполезно.
пятнадцать минут, и за это время он заметно успокоился. Дрожь почти
прошла.
тобой случилось? Это очень важно.
прояснила и ситуацию, и их положение в ней: снаружи, нанося с
северо-запада новый снег, выл ветер, старый отель, попадая в очередной
бурный порыв, потрескивал и постанывал. Венди неожиданно отчетливо
осознала их разобщенность, словно ее ударили под ложечку - такое с ней
бывало и раньше.
нельзя было. - Он держался за чашку, как будто успокаиваясь ее теплом.
слипшиеся волосы.
это тебе здесь сразу и хорошо, и плохо. Эту... - Мальчик взглянул на них,
прося помощи. Он не находил нужного слова.
Акунин Борис
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Суворов Виктор
Белов Вольф