определений созерцания и рассудка, мы имеем сообщенность, согласованность.
Ассоциируйте слово "сообщенность" со словом "сообщение" - в нем слышно слово
"общение", которому мы приписываем прежде всего социальный смысл общения
индивидов. И вот здесь мы имеем дело с сообщенностью по всему пространству
наблюдающих и чувствующих умов, а это одновременно означает, что есть
некоторый субатомный мир, в который мы никогда не заходим, который лишь
представлен отличающимся от самого себя образом на поверхности, гае
происходит движение, соединяющее индивидов или единичности - единичности
созерцания и единичности без интуиции. Я уже говорил, что сознание вводится
у Канта атомарным постулатом. Если есть сознание - то все, ниже мы
спуститься не можем. Существует нечто, что остается внутри сферы,
поверхность которой задана свойствами поверхности Мебиуса. Оно обозначается
знаком X, знаком неопределенного.
мыслительных актов, а также актов удовольствия и неудовольствия происходят в
этике и эстетике, которые производятся стихией, или эфиром,
трансцендентального. Эта волна усиления, которая дает любой человеческий
акт, - она расширена одновременно на две стороны, захватывая их вместе: на
сторону эмпирически-созерцательную и на сторону идей. А ниже этого
максимума-минимума мы не опускаемся. Я уже упоминал, что, возможно, эта идея
пошла от Николая Кузанского, ею датируется какой-то рубеж мышления нового
времени, ею создавалось то мыслительное пространство, в котором впервые
формулировались каноны и правила научного физического мышления. Кантовская
картина, которую я рисую, есть в то же время философское обоснование
опытного знания, или философское обоснование науки. И в то же время это есть
Aufhebung науки.
выделение, чтобы посмотреть, с тем чтобы убедиться, что рассматриваемое -
знание. То есть действительное понимание того, что есть феномен знания, что
оставляет место для свободного действия человека в мире знания - том самом,
который описывается в детерминистических терминах. Кант утверждает - и это
центральный пункт его философии, - что те же условия, на которых возможно в
мире что-то знать детерминистически, являются условиями, на которых возможно
свободное действие в мире или свободная причинность. Вот такой Kunststuk
изобретает Кант. Что, на мой взгляд, является единственно возможным
человеческим языком, на котором мы можем понять собственное положение в
мире.
et nunc, здесь и сейчас. Это какой-то парадоксальный Umschlag, поворот,
переворот мышления, где все выводится и отсчитывается от настоящего - и
прошлое и будущее. От настоящего как мига, как подвижного состояния, которое
является центром бесконечной окружности, который, в свою очередь, везде, а
периферия нигде, - или, можно сказать, периферия везде, а центр нигде,
поскольку он каждый раз впереди нас, там, куда мы поместили действие, а
действие мы всегда помещаем вне себя, и центр от нас перемещается туда,
совершается то, что Кант называет Selbsterhaltung der Venunft -
самоподдержанием разума, или воспроизводством упорядоченного объекта,
упорядоченного состояния, имеющего условия, не совпадающие с его
мыслительным содержанием. К этому воспроизводству на втором шаге и
применяется термин "истина", согласованный, как это было и в древнем
античном мышлении, с терминами "красота" и "благо". Иными словами, в ядре
философского мышления действительно сочленены, соединены эти три, казалось
бы, совершенно различные вещи. То, что само себя воспроизводит так, что я
внутри этого феномена согласован со всеми остальными, то есть я не могу
подумать иначе, как думаю, я сразу узнаю себя в качестве такового, и,
во-вторых, в этом узнавании у меня есть сознание согласованности со всеми
другими живыми существами - это и есть одновременно высшее благо или, если
угодно, конечная цель мироздания. Это же является и красотой, если в слово
"красота" вкладывать античный смысл. Красота - наглядно зримая явленность
истины; истина, которая наглядно явлена материальным расположением, есть
прекрасное. Все три термина - истина, добро, красота - являются свойствами
того, что вслед за Кантом я называю самоподдержанием разума.
излучают гармонию, звучат гармониями. Я охотно верю древним, которые
говорили, что они слышали музыку небесных сфер. Я тоже думаю, можно так
настроиться, чтобы воспринимать свое участие в гармониях как музыку, потому
что гармония и есть бытие, судьба, то, что мы не можем нарушить, нарушение
чего выпадает на нашу сторону роковыми последствиями. Ведь вся проблема души
- и для античности, и для Канта - есть проблема неразрушения своей души как
некоего порядка. А все натуральные цепи - наше участие в них возвращается к
нам как раз разрушением нас самих, мы как бы нарушаем условия, на которых
сами можем существовать в качестве людей. Скажем, участвуя не в определении
справедливости законом, а в определении справедливости в цепи кровной мести
(кровная месть есть просто предельный образ для выражения сцепления
эмпирических причин и следствий). И мы всегда правы, - никакое зло не
совершается без доброго основания в нашей психологии. Садист, истязая
другого, не получает, как мы предполагаем, от этого наслаждение - садист
находится в пафосе, и согласно терминам этого пафоса или страсти виноват
тот, кого он истязает. Иначе откуда черпать энергию зла? Еще Сократ
показывал, что участие в психологически достоверном сцеплении, идущем в
дурную бесконечность связи причин или действий и ответов на них - скажем,
тебе выкололи глаза и ты выкалываешь, - и есть разрушение упорядоченности,
которая называется твоей душой, разрушение условий, на которых она сама
может повторяться или воспроизводиться в мире... Тем самым я попытался
высказать проблему гармонии.
будет их судьба. Чтобы раскрутить их и показать, мне нужно было бы еще 15
лекций. Я сказал лишь незначительную часть...
элемент-стихия, или сфера, медиум, среда бесконечного становления. В этой
среде амплифицируются, доводятся и усиливаются наши акты, совершаемые
конкретным эмпирическим существом, называемым "человек". И тогда то, что он
делает, будет трансцендентальным продуктом. Например, формы созерцания будут
трансцендентальным продуктом - это то, что кристаллизовалось в усилительной
среде трансцендентального элемента, элемента-стихии в античном смысле.
Обращаясь к наглядной модели, которую я рисовал, мы понимаем, что это
усиление есть одновременно экран. Волна усиления создала экран, по отношению
к которому скрыто все, что находится в субатомной области. Она обозначена
Кантом как X. Для него сохранение неопределенности, X-характера в области
первого шага творения мира является принципиальным. Поскольку вслед за
Декартом он считает, что мир определен в том смысле, что у нас есть язык, на
котором мы можем о нем говорить и достигать уникальности описания только на
втором шаге. (При этом различие шагов - только логическое, а не реальное).
статье "О первом основании различия сторон в пространстве"), создав первым
актом правую руку; вторым актом воспроизвести ту же самую правую руку, и
тоща мир был бы другой. Мир же определился тем, что создав первым актом
правую руку; вторым актом (поскольку не мота не проявиться двоичность акта
творения) Бог создал левую руку, то есть первую созерцательную
(субъективную) асимметрию, которую мы имеем в человеческом мире. Но мы,
находясь на втором шаге повторения различенного, где мир воспроизводится уже
в измерении понимания и неотделим от условий существования в нем субъекта,
должны всегда учитывать, иметь в виду, что этим вторым шагом не дана (или не
доведена) полная определенность области первого шага, то есть мы не можем
сказать, что это только так и могло быть. Мир должен обозначаться и
сохраняться как X - а мир X никогда не определен уникально относительно
своих результатов на уровне открывающейся после второго шага онтологической
картины. То есть второй шаг никогда не доопределяет первый наш X уникальным
и единственным образом, он оставляет его свободным относительно себя. Если
бы это было возможным, то был бы только один мир. Или была бы только одна
культура - а культур много, это эмпирический факс Много их потому, что в
терминах ни одной культуры (или картины мира) нет уникальной и полной
определенности первого шага без добавления второго шага, который
простирается в измерение или протяженность возможных нефизических
(трансцендентальных) определений, таща тем самым за собой отличный от себя
X. При этом одно-добавление, или безусловный синтез, - вещь невозможная,
сама себе противоречащая, исключающая себя.
Канта много определений, ибо он в принципе отказывается от какой-либо
гипотезы о материальной или же духовной природе "субстрата" вселенной),
никогда уникально не дают ту кристаллизацию, которая происходит со второго
шага, где мы воспроизводим мир с его физикой и в пространстве его понимания,
в пространстве языка. На втором шаге мир уже пророс в измерение понимания и
смысла, то есть какого-то определенного языка, но он не определен в нем
уникально и единственно, в этом языке мы не можем говорить о том, какова
вещь в себе, не можем сделать ее своим прямым предметом и восходить от нее в
обосновании своего мира, строить его возможные описания. Она действует лишь
через нас - как в нас независимый мир. Но мы можем действие чего-то через
нас (а именно независимого мира, а не мира явлений, не предметного мира)
схватывать вторичным образом (Кант будет говорить также о косвенном явлении)
на уровне символов, или явлений явления. Символы есть то, что
схемами-понятиями (схемами идей) обозначает проявление в нас нашей
спонтанности, активности, свободного творения, которые как таковые
определить мы не можем, да и познать не можем. Тем самым - если перевернуть
этот ход - спонтанность оказывается и условием знаний о чем-то в терминах
причинности, или в детерминистических терминах. Кант как бы говорит, что
весь этот субатомный мир, или мир X, остался под знаком необратимости. А мы
- после необратимости и внутри нее. И, следовательно, на нормализованной
поверхности Мебиуса, двусторонней поверхности, где происходит конгруэнция в
движении того, что в начале движения не могло конгруировать, феномен, или
Мережковский Дмитрий
Андреев Николай
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Апраксина Татьяна