телеграфировать Стангосу, чтобы он вставил на оборот титула посвящение:
"Памяти Уистена Хью Одена (1907--1973)".
Оден приглашал меня приехать в Кирхштеттен 21 июля 1970 года. У нас была
приятная и продуктивная встреча. Я читал ему отредактированный текст своего
"Введе-
227
ния", и Оден сказал, что это примерно то, что и нужно сказать о Бродском
как поэте.
Вскоре после того, как он обосновался в Мичигане, в Анн Арборе, Бродский
полетел в Олбани (штат Нью-Йорк), аэропорт, ближайший от нашего летнего
коттеджа в западном Массачусетсе. Мы провели вместе шесть дней (21--26
июля), по большей части на террасе коттеджа или деревянного домика,
построенного высоко в ветвях большого дуба, обсуждая мои переводы строка за
строкой. Большинство из них Бродский тогда видел впервые. Прямых ошибок он
обнаружил немного, но в нескольких местах я упустил литературные аллюзии и
скрытые цитаты или выбрал неверную тональность в иных строках мягко
ироничной окраски.
Бродскому очень хотелось включить два еще незнакомых мне стихотворения,
написанных в феврале 1972 года. Он знал их наизусть, даже более длинное, в
котором было семьдесят две строки. Он спросил, есть ли у меня пишущая
машинка с кириллицей, и, когда я вынес свою портативную, он присел за стол
на террасе и отпечатал текст "Сретенья". Я тут же засел за перевод этого
стихотворения и стихотворения "Одиссей Телемаку". Эти сильные и
трогательные стихи завершают книгу "Избранных стихов".
До весны 1973-го, когда окончательно откорректированные гранки были
отосланы в издательство, мы неоднократно консультировались -- письменно, по
телефону и лично. За это время мы раз тридцать вместе участвовали в
поэтических чтениях в колледжах и университетах, а в середине марта я
провел несколько дней у него в Анн Арборе. В конце апреля, посмотрев макет
книги, он сказал, что "очень доволен", и добавил:
"Джордж, лучше вас с этим бы никто не справился". В марте 1972 Френсис
Линдси, вице-президент и главный редактор нью-йоркского издательства
"Харпер энд Роу", который перед этим издал два тома Солженицына, прислал
мне предложение переиздать в Америке в твердом переплете изданную
"Пингвином" книгу. Это предложение мы с Бродским приняли. Книга, вышедшая 2
января 1874 года, в двух отношениях была лучше, чем вышедшая на месяц
раньше английская версия: во-первых, в ней имелся указатель названий и
первых строк (Стангос отказался включать указатель, посколько это было не
принято в редактируемой им серии), а во-вторых, шрифт был крупнее -- книга
стала и читабельнее,
228
и приятнее на вид. Затем она была переиздана в США и в бумажной обложке (25
августа 1974 года).
Следующий сборник стихов Бродского на английском -- "Часть речи" -- вышел в
издательстве "Фаррар, Страус и Жиру" в 1980 году. Переводчики там разные, в
том числе и сам Бродский. Десять переводов были мои, из них три, в слегка
исправленном виде, из предыдущей книги: "Натюрморт", "Сретенье" и "Одиссей
Телемаку".
Так закончилась любопытная, порой не без приключений, но в конце концов
благополучная история двух книг -- русской и английской -- первых,
подготовленных к печати самим Бродским.
Перевод Л. Лосева
----------------------------------------------------------------------------
Бенгт Янгфельдт. Шведские комнаты
Почти каждое лето с 1988 по 1994 год Иосиф Бродский проводил несколько
недель в Швеции, и многие из его произведений -- поэтических, прозаических,
драматических -- были написаны здесь. Так, например, книга о Венеции
("Набережная неисцелимых") была частично написана в Стокгольме, в угловом
номере гостиницы "Reisen", с белым трехмачтовиком "af Chapman" ("аф
Чапман") перед глазами; отсюда "как только выходишь из отеля, с тобой,
выпрыгнув из воды, здоровается семга". Комната в "Рейзен" была обычным, но
довольно большим гостиничным номером. Не слишком большим, но на грани того,
что выносил Бродский. Тем не менее ему удавалось здесь работать; возможно,
давящий излишек площади компенсировался видом на самую дорогую ему стихию
-- воду, эту форму сконденсированного времени.
_______________
Бенгт Янгфельдт -- литературовед, автор книг о Р.Якобсоне и русском
футуризме, составитель и редактор тома переписки Л.Брик и В.Маяковского,
редактор журнала Шведской Академии наук, друг, переводчик и издатель
И.Бродского.
Впервые опубликовано на шведском языке в газете "Svenska Dagbladet"
(Стокгольм, 15 декабря 1996).
230
Комнаты -- размер комнат и их планировка -- постоянно занимали Бродского,
поскольку он постоянно нуждался во временном помещении для работы. Каждое
летнее полугодие он проводил в Европе, спасаясь от нью-йоркской жары,
смертельной для сердечника. Те его друзья, которые год за годом старались
по мере возможности обеспечить поэту необходимый ему рабочий покой -- в
Лондоне, Париже, Риме или Стокгольме, -- знают, как это было нелегко. Даже
те, кто считал, что кое-что знает о его вкусах, не могли предугадать, как
отреагирует поэт на предложенный метраж. Вода, вид из окна, свинцовые волны
-- в теории все сходилось, но он отказывался или не мог решиться, и ничего
не получалось.
Несколько раз Бродский подолгу, то есть пока денег хватало -- обычно пару
недель -- жил на борту корабля-гостиницы "Malardrottningen"
("Мэлардроттнинген"). Каюта была крошечная, едва повернуться, но хлюпающая
близость воды с лихвой восполняла в данном случае недостаток площади.
Два лета подряд он жил в двух разных квартирах на площади Kariaplan
(Карлаплан) в Стокгольме. В одной из них он выбрал комнату для прислуги,
хотя уехавшие хозяева предложили ему парадные комнаты. Там было удобней, и
к тому же шел чемпионат мира по футболу и телевизор стоял в той части
квартиры. Другая квартира была однокомнатной, и все грозило закончиться
катастрофой уже на пороге: аскетически белые стены были увешаны того рода
"современным" искусством, которое Бродский не выносил: эта "дрянь XX века",
единственная функция которой -- "показать, какими самодовольными,
ничтожными, неблагородными, одномерными существами мы стали". Несмотря на
это, он оставался там месяц с лишним и в числе прочего написал пьесу
"Демократия!".
Он пробыл так долго частично потому, что интерьер в конечном итоге его
заинтересовал: в этой смеси психбольницы с музеем современного искусства он
видел объяснение тихому скандинавскому помешательству, как оно выражается,
например, в фильмах Ингмара Бергмана. Но в этом проявлялась и важная черта
характера самого Бродского: он постепенно обживал все помещения, где жил, и
отъезд всегда был мукой; особенно если хорошо работалось. В любом случае,
причиной тому было не отсутствие альтернативы --
231
гостиничные номера всегда имелись -- и не деликатность: сбежавшему в Милане
из дворца директора "Фиата" Аньелли не составило бы труда оставить
однокомнатную квартиру в Стокгольме.
Одно лето он провел на даче у северного берега озера Vattem (Веттерн); но
чаще всего он бывал в Стокгольме и в стокгольмских шхерах: та же природа,
те же волны и те же облака, посетившие перед тем его родные края, или
наоборот; такая же -- хотя более сладкая -- селедка и такие же
сосудорасширяющие -- хотя и более горькие -- капли1. На даче на острове
Того (Торе), с головокружительным видом на острый как лезвие горизонт, в
августе 1989 года было написано стихотворение "Доклад для симпозиума" с его
эстетически-географическим кредо:
Но, отделившись от тела, глаз
Но, как я говорил, рабочее пространство не должно было быть слишком
большим. Если на участке стоял домик для гостей, он выбирал его. И в нашей
квартире он сразу указал на облюбованное им место: балкон для выбивания
ковров размером примерно с каюту на Malardrottningen'e, возможно, немного
меньше.