- Нам будет грустно, когда ты уйдешь... Ну, ладно. Наверно, тут и правда ничего
не поделаешь... А ничего, если мы бутерброды с собой заберем?
- Ради Бога...
Человек-Овца завернул бутерброды в носовой платок, сунул сверток в карман и
натянул перчатки.
- Надеюсь, еще увидимся как-нибудь... - сказал на прощание Человек-Овца.
- Не сомневаюсь, - ответил я.
Человек-Овца ушел через пастбище на восток. Фигурка его очень скоро скрылась за
снежной вуалью. И осталась одна тишина.
Я налил в бокал Человека-Овцы бренди сантиметра на два и выпил залпом до дна. В
горле сделалось горячо. Чуть погодя горячей волной окатило желудок. Еще через
полчаса дрожь во всем теле кое-как унялась. Только звон часов у камина как будто
усилился и еще долго грохотал, не найдя выхода, в голове.
Я принес со второго этажа одеяло и прикорнул на диване. Непонятно с чего я
смертельно устал - точно малый ребенок, что потерялся в лесу и проплутал трое
суток по буреломам. Я закрыл глаза - и уже в следующую секунду спал, как убитый.
Мне приснился кошмарный сон. Такой кошмарный и неприятный, что даже не
вспомнить, о чем.
10. СРОК ИСТЕКАЕТ
Густой маслянистый мрак просочился через уши в голову и заполнил всего меня
изнутри. Снаружи кто-то настойчиво пытался громадной кувалдой раскроить
обледеневший земной шар на куски. Восемь фантастической силы ударов один за
другим сотрясли всю планету. Но старушка-Земля не разбилась, а только покрылась
мелкими трещинами.
Восемь?.. Восемь вечера!
Я помотал головой и открыл глаза. Все тело одеревенело от холода, а голова
раскалывалась от боли. Было отчетливое ощущение, будто меня засунули в кухонный
миксер, добавили льда и хорошенько взболтали. Но самым неприятным оказалось
проснуться в кромешной тьме. Когда просыпаешься и открываешь глаза в темноте,
кажется, что весь мир теперь придется сотворять заново. Себя же при этом себя
ощущаешь так, будто залез в чужое тело и живешь чужой жизнью. И нужно изрядно
повозиться, чтобы спроецировать себя на эту жизнь - и снова в нее вернуться.
Странное, вообще, занятие - рассматривать свою жизнь как жизнь кого-то другого.
Сама мысль о своей жизни отдельно от себя самого крайне плохо переваривается
сознанием.
Я поплелся на кухню, сполоснул под краном лицо и выпил один за другим два
стакана воды. Хотя вода была ледяная, лицо продолжало гореть, как и прежде. Я
вернулся в гостиную, сел на диван и попытался собрать во что-нибудь цельное
разрозненные куски своей жизни. То, что вышло в итоге, ничего осмысленного не
представляло; но, по крайней меря, я почувствовал, что это была моя жизнь. Моя,
а вовсе не чья-то другая. И только тогда, наконец, я медленно начал возвращаться
к себе самому. Очень трудно объяснить кому-то другому это фантастическое
ощущение: Я - ЭТО Я... Еще труднее представить, что это кому-то может быть
интересно.
В какой-то миг мне почудилось, будто на меня кто-то смотрит - но я тут же
перестал обращать на это внимание. Я уверен, что сижу один-одинешенек в огромной
комнате. А раз я в этом уверен - значит, по крайней мере, для меня так оно и
есть.
Я начал думать о клетках тела. Права была жена. Все, все постепенно уходит в
прошлое и исчезает там навсегда. Я САМ ИСЧЕЗАЮ - чем дальше, тем больше. Я
потрогал ладонью лицо. В кромешной тьме оно вовсе не показалось мне моим лицом.
Скорее, это было чье-то лицо, которое приняло черты моего. С памятью тоже
творилось что-то невероятное. Имена людей, названия вещей и понятий плавились и
растворялись в кромешном мраке.
Неожиданно темнота разродилась оглушительным звоном: часы пробили половину
девятого. Снегопад прекратился, но плотные тучи по-прежнему заволакивали все
небо, не оставляя ни щелочки, ни просвета. Темнота была идеальной. Очень долго я
сидел, утонув в подушках дивана, и грыз ноготь большого пальца. Даже собственные
ладони я различал с трудом. Керосинку я погасил, и в комнате становилось все
холоднее. Кутаясь в одеяло, я проваливался взглядом в безбрежную тьму.
Постепенно мне стало казаться, будто я сижу, скорчившись, на дне глубокого
колодца без малейшей надежды когда-либо выбраться на свободу.
Время текло, как мазут. Молекулы темноты расчерчивали фантастическими схемами
каждую клетку моего тела. Постепенно эти схемы беззвучно рассасывались, и на
смену им появлялись другие. Материя застыла, подрагивая, как остановившаяся
ртуть, и лишь темнота продолжала совершать в пространстве свои бесконечные
трансформации.
Я прекратил всякую мыследеятельность - и позволил Времени плыть, как ему
заблагорассудится. Время подхватило меня и понесло своими неведомыми течениями.
Беспрестанно обновляясь сама, темнота вычерчивала все новые и новые узоры в
клетках моего тела.
Часы пробили девять. Гул от последнего удара медленно таял в пространстве и уже
должен был уступить место надвигающейся тишине, как вдруг тишина странно
съежилась, забилась в щель самой последней секунды - и так и не наступила.
- Ну, что? Поговорим? - спросил меня Крыса.
- Давай, - отозвался я.
11. ТЕМНОТА И ЕЕ ОБИТАТЕЛИ
- Давай, - отозвался я.
- Я, правда, пришел на целый час раньше... - добавил он, извиняясь.
- Пустяки, - сказал я. - Я тут, как видишь, просто помираю с тоски...
Крыса засмеялся. Он находился где-то сразу позади меня. Казалось, еще немного -
и я прикоснусь к нему спиной.
- Прямо как в старые добрые времена... - сказал Крыса.
- По-моему, нам с тобой всю жизнь удается поговорить по душам, лишь когда оба
помираем со скуки, - заметил я.
- Хм-м... А что - пожалуй, ты прав!
И Крыса широко улыбнулся. Это я понял, даже сидя в кромешном мраке к нему
спиной. По тому, как слегка разрядилось напряжение в черном воздухе, по другим
мелочам - я умел различать тот миг, когда он улыбается. Слишком долго мы с ним
были друзьями. Так долго, что замучаешься вспоминать.
- С другой стороны, кто это сказал: "друзья по скуке - лучшие друзья"? -
прибавил он.
- Да ты же, небось, сам и сказал.
- Хм! Чутье тебя, как всегда, не подводит...
Я тяжело вздохнул:
- На этот раз мое чутье подвело меня так, что хоть волком вой. Просто жить
неохота, ей-богу! Даром, что вы мне столько подсказок подсовывали всю дорогу...
- Ладно, что уж теперь... Все, что требовалось, ты сделал, как нужно.
Я не стал ничего говорить. Крыса тоже молчал и, я уверен, даже в темноте
разглядывал, как обычно, пальцы на левой руке.
- Представляю, сколько неприятностей я доставил тебе! - сказал он наконец. - Мне
правда очень неловко. Но другого выхода у меня не было. Кроме тебя, было
совершенно некого попросить. Да я уже писал тебе обо всем этом...
- Нет, погоди! Вот как раз обо всем этом ты уж мне, будь добр, расскажи. Все
это, знаешь ли, пока очень плохо укладывается у меня в голове...
- Конечно, - сказал Крыса. - Конечно, расскажу. Но сначала мы выпьем пива.
Я поднялся было с дивана, чтобы пойти за пивом, но Крыса остановил меня.
- Сиди, сам принесу, - сказал он. - Все-таки ты у меня в гостях...
Привычно-уверенными шагами Крыса прошел в темноте на кухню, открыл холодильник и
начал набирать оттуда в охапку банку за банкой. Слушая, как он делает все это, я
попеременно то закрывал, то открывал глаза. Темнота с открытыми глазами и
темнота с закрытыми глазами несколько отличались по цвету.
Крыса вернулся и выставил на стол одну за другой несколько банок с пивом. Я
пошарил рукой по столу, нащупал одну, откупорил и выпил залпом чуть ли не
половину.
- Когда ничего не видать, даже пиво не кажется пивом, - сказал я.
- Извини, но будет гораздо лучше, если мы поговорим в темноте...
Добрые пару минут мы с ним молча глотали пиво.
- Итак, - начал он наконец и откашлялся. Я поставил опустевшую банку на стол и,
кутаясь в одеяло, приготовился к продолжению. Но продолжения не наступало. Я
лишь слышал в темноте, как он болтал банкой из стороны в сторону, проверяя,
сколько осталось пива. Старая привычка.
- Итак, - повторил он. И, залпом осушив пиво, лязгнул пустой банкой о крышку
стола. - Начнем, пожалуй, с вопроса: что вообще заставило меня здесь поселиться.
Тебя ведь и это интересует, как я понимаю?
Я ничего не ответил. Он подождал немного, понял, что ответа ждать бесполезно, и
продолжал:
- Отец мой откупил эту усадьбу в пятьдесят третьем. Мне тогда было пять лет. До
сих пор не знаю толком, зачем ему понадобился дом в такой глуши. Скорее всего,
на распродаже бывшего имущества американской армии ее уступали за смехотворную
цену. Да ты и сам видишь - дорог вокруг никаких; пока доберешься досюда,
проклянешь все на свете. Летом еще ничего, а уж как снег повалит - что здесь
делать человеку, вообще непонятно. Янки хотели здесь построить радиолокационную
базу, и даже начали дорогу прокладывать, да скоро смекнули, что средств не
хватит, и все работы свернули. Городок внизу - нищий, о том, чтоб дорогу
достроить, и не помышляет. Да и зачем такая дорога могла бы пригодиться - пусть
даже доведенная до ума?.. Вот так и вышло, что люди эту землю прокляли и забыли.
- А что, Профессор Овца не хотел вернуться?
- Профессор Овца живет в своих воспоминаниях. И не хочет никуда возвращаться.
- Пожалуй, что так... - пробормотал я.
- Ты пиво-то пей! - подзадорил меня Крыса.
- Да мне уже хватит, - сказал я. Керосинка погасла давным-давно, и, несмотря на
толстое одеяло, тело мое промерзало так, что зуб на зуб не попадал. Крыса вскрыл
очередную банку и продолжал пить пиво один.
- Отец в это место просто влюбился. Дорогу, где нужно, отремонтировал. Дом
подлатал. Деньги, надо думать, ухлопал немалые! Зато теперь, была бы машина,
летом здесь можно очень неплохо прожить. С печкой, туалетом, душем, телефоном и
Мережковский Дмитрий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Прозоров Александр
Каргалов Вадим
Скальци Джон