------------------------------------------------------------
1) - О новых делах (лат.)
2) - Рикетти - имя, взятое французским политическим
3) - Речь идет о детективном романе французского писателя
Г.К. Честертон
Чудо "полумесяца"
Перевод Н. Рахмановой
"Полумесяц" был задуман в своем роде столь же
романтичным, как и его название; и события, которые в нем
произошли, по-своему были тоже романтичны. Он был
выражением того подлинного чувства, исторического и чуть ли
не героического, какое прекрасно уживается с торгашеским
духом в старейших городах восточного побережья Америки.
Первоначально он представлял собой полукруглое здание
классической архитектуры, поистине воскрешающее атмосферу
XVIII века, когда аристократическое происхождение таких
людей, как Вашингтон и Джефферсон, не только не мешало, но
помогало им быть истыми республиканцами. Путешественники,
встречаемые неизменным вопросом - что они думают о нашем
городе, с особой осторожностью должны были отвечать на
вопрос - что они думают о нашем "Полумесяце". Даже
появившиеся со временем несообразности, нарушившие
первоначальную гармонию оригинала, свидетельствовали о его
жизнеспособности. На одном конце, то есть роге,
"Полумесяца" крайние окна выходили на огороженный участок,
что-то вроде помещичьего сада, где деревья и кусты
располагались чинно, как в английском парке времен королевы
Анны. И тут же за углом другие окна тех же самых комнат,
или, вернее, номеров, упирались в глухую неприглядную стену
громадного склада, имевшего отношение к какой-то
промышленности. Комнаты в этом конце "Полумесяца" были
перестроены по унылому шаблону американских отелей, и вся
эта часть дома вздымалась вверх, не достигая, правда, высоты
соседнего склада, но, во всяком случае, достаточно высоко,
чтобы в Лондоне ее окрестили небоскребом. Однако колоннада,
которая шла по всему переднему фасаду, отличалась несколько
пострадавшей от непогоды величественностью и наводила на
мысль о том, что духи отцов республики, возможно, еще
разгуливают под ее сенью. Внутри же опрятные, блиставшие
новизной номера были меблированы по последнему слову нью-
йоркской моды, в особенности в северной оконечности здания,
между аккуратным садом и глухой стеной. Это были, в
сущности, миниатюрные квартирки, как бы мы выразились в
Англии, состоявшие из гостиной, спальни и ванной комнаты и
одинаковые, как ячейки улья. В одной из таких ячеек за
письменным столом восседал знаменитый Уоррен Уинд; он
разбирал письма и рассылал приказания с изумительной
быстротой и четкостью. Сравнить его можно было бы лишь с
упорядоченным смерчем.
Уоррен Уинд был маленький человечек с развевающимися
седыми волосами и остроконечной бородкой, на вид хрупкий, но
при этом бешено деятельный. У него были поразительные
глаза, ярче звезд и притягательнее магнитов, и кто их раз
видел, тот не скоро забывал. И вообще, как реформатор и
организатор многих полезных начинаний, он доказал, что не
только глаза, но и вся голова у него самого высшего
качества. Ходили всевозможные легенды о той
сверхъестественной быстроте, с какой он мог составить
здравое суждение о чем угодно, в особенности о людях.
Передавали, что он нашел себе жену (долго потом трудившуюся
рядом с ним на общее благо), выбрав ее мгновенно из целого
батальона женщин, одетых в одинаковое форменное платье и
маршировавших мимо него во время какого-то официального
торжества; по одной версии, это были девушки-скауты, по
другой - женская полиция. Рассказывали еще о том, как трое
бродяг, одинаково грязных и оборванных, явились к нему
однажды за подаянием. Ни минуты не колеблясь, он одного
послал в нервную клинику, другого определил в заведение для
алкоголиков, а третьего взял к себе лакеем, и тот с успехом
и не без выгоды нес свою службу в течение многих лет.
Ходили, разумеется, и неизбежные анекдоты об его
молниеносных суждениях и колких, находчивых ответах в
беседах с Рузвельтом, Генри Фордом, миссис Асквит и со всеми
теми, с кем у американского общественного деятеля неминуемо
бывают исторические встречи, хотя бы только на страницах
газет. Благоговейного трепета в присутствии этих особ он,
естественно, никогда не испытывал, а потому и теперь, в
описываемый момент, он хладнокровно крутил свой центробежный
бумажный смерч, хотя человек, стоявший перед ним, был почти
столь же значителен, как и вышеупомянутые исторические
деятели.
Сайлас Т. Вэндем, миллионер и нефтяной магнат, был тощий
мужчина с длинной желтой физиономией и иссиня-черными
волосами; краски эти сейчас были не очень ясно различимы,
так как он стоял против света, на фоне окна и белой стены
склада, но тем не менее весьма зловещи. Его узкое
элегантное пальто, отделанное каракулем, было застегнуто на
все пуговицы. На энергичное же лицо и сверкающие глаза
Уинда падал яркий свет из другого окна, выходящего в сад,
так как стул и письменный стол были обращены к этому окну.
Хотя лицо филантропа и казалось озабоченным, озабоченность
эта, бесспорно, не имела никакого отношения к миллионеру.
Камердинер Уинда, или его слуга, крупный, сильный человек с
прилизанными светлыми волосами, стоял сбоку от своего
господина с пачкой писем в руке. Личный секретарь Уинда,
рыжий молодой человек с умным острым лицом, уже держался за
ручку двери, как бы на лету подхватив какую-то мысль хозяина
или повинуясь его жесту. Комната, не только скромно, но
даже аскетически обставленная, была почти пуста, - со
свойственной ему педантичностью Уинд снял и весь верхний
этаж, обратив его в кладовую; все его бумаги и имущество
хранились там в ящиках и обвязанных веревками тюках.
- Уилсон, отдайте их дежурному по этажу, - приказал Уинд
слуге, протягивая ему письма. - А потом принесите мне
брошюру о ночных клубах Миннеаполиса, вы найдете ее в пакете
под буквой "Г". Мне она понадобится через полчаса, а до тех
пор меня не беспокойте. Так вот, мистер Вэндем, предложение
ваше представляется мне весьма многообещающим, но я не могу
дать окончательного ответа, пока не ознакомлюсь с отчетом.
Я получу его завтра к вечеру и немедленно позвоню вам.
Простите, что пока не могу высказаться определеннее.
Мистер Вэндем, очевидно, догадался, что его вежливо
выпроваживают, и по его болезненно-желтому мрачному лицу
скользнуло подобие усмешки - он оценил иронию ситуации.
- Видимо, мне пора уходить, - сказал он.
- Спасибо, что заглянули, мистер Вэндем, - вежливо
откликнулся Уинд. - Извините, что не провожаю вас, - у меня
тут дело, которое не терпит отлагательства. Феннер, -
обратился он к секретарю, - проводите мистера Вэндема до
автомобиля и оставьте меня одного на полчаса. Мне надо
кое-что обдумать самому. После этого вы мне понадобитесь.
Трое вышли вместе в коридор и притворили за собой дверь.
Могучий слуга Уилсон направился к дежурному, а двое других
повернули в противоположную сторону, к лифту, поскольку
кабинет Уинда находился на четырнадцатом этаже. Не успели
они отойти от двери и на ярд, как вдруг увидели, что коридор
заполнен надвигающейся на них внушительной фигурой. Человек
был высок и широкоплеч, его массивность особенно подчеркивал
белый или очень светлый серый костюм, очень широкополая
белая шляпа и почти столь же широкий ореол почти столь же
белых волос. В этом ореоле лицо его казалось сильным и
благородным, как у римского императора, если не считать
мальчишеской, даже младенческой яркости глаз и блаженной
улыбки.
- Мистер Уоррен Уинд у себя? - бодро осведомился он.
- Мистер Уоррен Уинд занят, - ответил Феннер. - Его
нельзя беспокоить ни под каким видом. Если позволите, я его