Чтение 56–й страницы книги ~Следы на снегу~

их, а сам, чтобы согреться, бежал следом за нартами.

Третий олень пал у него во второй половине дня, когда до Кривого
озера, по примерным подсчетам Шараборина, оставалось не более трех
километров. Оставшийся четвертый и последний олень тащить нарты с
человеком был не в силах. Он выпряг оленя, навьючил его сумками с мясом и,
встав на лыжи, повел его в поводу. Теперь пришлось продвигаться медленно,
прокладывая самому себе дорогу по глубокому снегу. Да и погода начала
вдруг неожиданно портиться. Грозное, хмурое небо не предвещало ничего
хорошего. Подула поземка, вернейший признак надвигающейся пурги. Солнце
потеряло свои лучи и, окутанное туманной дымкой, потускнело.

Шараборин очень устал, но близость цели, знание местности удесятеряли
его силы. А когда тайга начала мало-помалу редеть и расступаться, уступая
место голой равнине, забирающей немного на север, Шараборин окончательно
воспрянул духом. Теперь он твердо убедился, что идет правильно и не сбился
с пути.

Равнина привела его к замерзшей реке, впадающей в Кривое озеро. Тут
Шараборин уже бывал.

- Скоро дойду... Скоро озеро будет. Только бы пурга не разыгралась, -
говорил он сам себе, стараясь прибавить шагу. Но уставший олень
отказывался ускорить темп, натягивал повод и сдерживал движение.

Да, тут Шараборин уже бывал. Память его прочно хранила все, что было
связано с этими местами. Вот тут на изгибе реки он когда-то, будучи
голодным и не имея продуктов, наткнулся на большой табун куропаток и
настрелял их более десятка. Вот там, метрах в двадцати от берега, под
кучно растущими соснами, образующими своими кронами что-то вроде хвойного
шатра, он ставил ветвяной шалаш и прожил в нем несколько суток. А дальше,
в месте впадения реки в озеро, он ловил рыбу с охотниками-эвенками. Тогда
Шараборин выдал себя за представителя "Якутзолототранса", и эвенки
поверили ему.

Все это было и давно, и в то же время как будто недавно.

Олень натянул повод и остановился. Остановился и Шараборин.

- Давай передохнем малость, - разрешил он животному. Олень был еще
нужен Шараборину, и его надо было сохранить.

Бока оленя тяжело вздымались, тонкие ноги дрожали.

"А вдруг упадет? - подумал с опаской Шараборин. - Худо будет, один не
управлюсь".

А поземка все крутила и крутила, завивая длинные, точно шлейфы,
хвосты. Густая серая муть затягивала небо и превращала день в сумерки.
Ветер усиливался, налетал порывами и больно сек лицо.

- Устал я, страх как устал, - разговаривал сам с собой Шараборин и
посмотрел назад. Поземка быстро делала свое дело и заметала следы нарт,
оленя и человека. - Вот это хорошо. Совсем хорошо. Никто меня не найдет.
Подумают, пропал Шараборин, а он не пропал. Ну, пошли... пошли... -
понукал он оленя.

И вот, наконец, впереди показалось покрытое многослойной снежной
шубой с отлогими берегами Кривое озеро. Длинное, вытянувшееся с запада на
восток, оно простиралось километра на два. К южному берегу озера, на всем
его протяжении, вплотную подступала высокая тайга, а северный берег был
совершенно гол, и на нем крутил снежные вихри разгулявшийся ветер.

- Добрался, однако, слава богу, - облегченно вздохнул Шараборин и
посмотрел на часы. - О, совсем рано! Половина пятого. Еще много времени до
двенадцати часов. Все успею сделать и отдохну маленько. Напрасно
торопился. Теперь пурга не страшна, теперь я уже на озере, а то бы мог
сбиться.

Шараборин выбрался на середину озера, облюбовал подходящее место и
тут же, не откладывая дело в долгий ящик, решил запастись сушняком для
сигнальных костров.

- Конвертом... Пять костров конвертом... - твердил он, вспоминая
слова своего сообщника. - И пока надо складывать в одну кучу, а то снег
заметет и ничего не отыщешь.

Потянув за собой оленя, он зашагал к южному берегу, к тайге. Дойдя до
первого дерева, предусмотрительный Шараборин крепко привязал оленя. Он
знал, что одиночка олень, да еще голодный, не будет держаться человека и
уйдет на поиски ягеля. И уйдет так далеко, что его потом днем с огнем не
сыщешь. И лишь после этого Шараборин начал ломать сухостой и вытаскивать
из-под снега валежник.

Нет, Шараборин не устал, куда там! Ему только казалось, что устал. И
казалось, когда был в пути, когда еще не была видна цель. А сейчас он не
чувствовал никакой усталости. Наоборот, своими уверенными действиями он
выказывал столько энергии и физической силы, что можно было подумать,
будто он весь день отдыхал, а не провел его в дороге.

Ворох сушняка все рос и рос, а Шараборин все таскал и таскал его.

- Довольно, однако, хватит. Теперь возить надо, - сказал он и,
вытащив из походного мешка сыромятные ремни, стал увязывать хворост.

Ему пришлось сделать три конца на озеро и обратно, чтобы перевезти
заготовленное топливо.

Прикинув на месте сложенный груз, он пришел к заключению, что
хвороста все же маловато и для пяти костров будет недостаточно. Но быстро
накатывались сумерки, небо срослось с землей, порывы ветра становились все
сильнее и сильнее, лохматили снег, крутили вихри.

- Худо дело. Надо еще достать берестяной коры. Иначе спичек не
хватит, - рассуждал Шараборин. - Ну, кору я после добуду. Время еще есть.
- И тут он ощутил, что начинается снегопад.

Родившийся, выросший в тайге и проведший в ней всю свою жизнь,
Шараборин знал, что надо делать, и не пал духом. Лишь на короткое
мгновение ему пришла тревожная мысль: а вдруг самолет не прилетит в такую
погоду, - но и эту мысль он отогнал от себя.

- Прилетит. Пурга долго не будет, - успокоил себя Шараборин.

Он понимал, что разводить костер в такую погоду, когда ветер чуть ли
не сбивает с ног и крутит так, что вокруг уже ничего не видно, нет
никакого смысла. Ветер разметет костер.

- Переждать надо бурю, - сказал Шараборин и опять принялся энергично
действовать, предварительно закрепив повод оленя к вороху сухостоя. Он
торопливо разгреб ногами снег, сделал небольшую выемку, уложил на ее дно
мелкий хворост, крупные жерди густо натыкал вокруг и создал нечто вроде
изгороди. Потом подвел оленя, повалил его в выемку и залег рядом с ним,
прижавшись к его спине.

- Вот так, сказал он, удовлетворенный проделанным. - Иначе пропаду.

Пурга расходилась все больше и больше, бросая космы снега, окутывая
все кругом непроницаемой белесой мутью.

Человек и олень, обмениваясь теплом, грели друг друга. Шараборин
чувствовал, как поверх него уже образуется слой снега. Снег, конечно, не
прибавлял тепла, но сохранял его, оберегал оленя и человека от ветра.

А ветер все крепчал, завывая на все лады.

Шараборин, лежа под нарастающей снежной шубой, пытался утихомирить
оленя, который нет-нет, да и порывался встать и покинуть снежное логово. А
когда олень успокоился, Шараборин стал разбираться в волновавших его
чувствах. А времени у него было много, чтобы заняться этим.

Он был теперь окончательно спокоен за свою безопасность.

- Никто меня, однако, не найдет, - рассуждал он. - Следы пропали.
Замело все начисто.

Тревога о том, что самолет в такую погоду может не прилететь,
гнездилась, правда, где-то глубоко внутри, но он не давал ей разрастись.

Наоборот, Шараборин старался верить в то, что самолет прилетит и что
он улетит. А как ему хотелось улететь! Как его волновала жажда не
испытанных сполна наслаждений! Какие перспективы открывало перед ним
денежное вознаграждение! Он даже не хотел вспоминать сейчас о той жалкой
сумме денег, которую он хранил в своем таежном тайнике, куда, кроме него,
не ступала ни одна человеческая нога. Именно жалкой и ничтожной, в
сравнении с той, которую, как он был уверен, ему дадут за план.

- А сколько дадут? - задавался он вопросом. - И почему я не спросил
Василия, сколько дадут? Дурак! Хорошо бы знать. Однако, много дадут. Может
быть сто тысяч. А может быть пятьдесят. Пятьдесят - тоже много.

От одной мысли, что в его кармане окажутся такие деньги и он сможет
их, никого не опасаясь, тратить куда хочет, направо и налево, Шараборин
хмелел, как от выпитого спирта. Он строил различные предположения, как и
куда, в какое дело лучше определить деньги, чтобы они не лежали мертвым
капиталом, и, вспомнив вдруг, что сам видел в Харбине, когда случайно там
был, решил:

- Открою курильню опиума. Да, правильно. Василий говорил, что
курильня большой доход дает. Но это было в Харбине. А там, куда я прилечу,
будет опиум?

Этого Шараборин не знал и ответить на свой вопрос не смог.

- Тогда я... тогда я придумаю что-нибудь другое, - утешил он себя. -
С деньгами нигде не пропадешь. Только здесь, на этой проклятой земле, я
ничто, и деньги для меня ничто, все равно что снег зимой. А там другое
дело.

И ему нисколько не жаль было покидать эту холодную, с вечной
мерзлотой землю, которую глупцы называют родиной. И в самом деле, глупцы.
Даже больше того - дураки. Что такое родина? Пустое, ничего не значащее
слово. И надо же было придумать такое слово - родина! Родина там, где
дадут много денег, где получишь право делать с этими деньгами, что
захочешь, где можно зажить иной жизнью, где можно избавиться от гнетущего
страха, навеваемого не только тяжелыми думами, но и каждым встречным
человеком, даже собственной тенью, даже собственными следами. Когда-то
здесь была родина Шараборина, а теперь прошло время, и не стало родины.
Пропали, не оставив никакого следа, купцы, которым можно было с выгодой
сбывать пушное золото - драгоценные лисьи, беличьи, горностаевые, песцовые
шкурки, вымениваемые десятками на полбутылки спирта у охотников; вымерли
окончательно все шаманы, с помощью которых легко было держать в полном