зонтом, если бы со мной была Варя.
уже совсем состаримся, и в каком-нибудь семьдесят пятом году здесь тоже
пройдут влюбленные, и любовь их останется такой же внезапной и пугающей,
как крик в ночи, но бояться они будут только своих чувств, потому что не
станет уже в те времена воров, бандитов и шлюх, и людям придется плакать
разве что от счастья, а не от страха.
влюбленные тоже обязаны тебе, мой солдатик...
блестела на черных, как жегловские сапоги, тротуарах, и как я ни был
счастлив, в сердце ледышкой позванивал беззвучный лет времени...
прохладными ладошками по лицу:
какое-то тайное беспокойство уже точило меня неотступно. Кислый вкус
досады лежал на губах, и я не мог понять, что меня изводит, пока вдруг
не пришло мрачное озарение - Жеглов!
свинство, наверное... Конечно, слов нет, сволочной номер он отколол.
Допустим, обиделся я на него. Да будь я человеком, взял бы и сам ушел.
Что мне, переночевать негде? А то сначала позвал к себе жить бездомного
человека, а потом взбесился и вышиб из дома в один хлоп!
проще - можно было бы извиниться и позвать обратно. А с Жегловым-то
ужасно - он ведь может подумать, что я перетрусил и решил к нему
подлизаться. Ой, стыдуха! Что же придумать? Как теперь выкручиваться? А
главное, Жеглов ведь наверняка уже выписался из общежития. К Тараскину
или Копырину пошел ночевать. Черт бы меня побрал с моим проклятым
языком! Тоже мне купчишка нашелся: "Убирайся с моей жилплощади!" Тьфу!
прошЈл по коридору, отворил свою дверь и зажег свет. Накрывшись с
головой, на диване уютно похрапывал Жеглов, на столе валялось несколько
банок консервов и четыре плитки шоколада. А посреди комнаты стояли его
ярко начищенные сапоги.
сердито буркнул:
нахлынуло на меня.
прекрасен...
Проснулся я от ужасного истошного крика, словно прорезавшего дверь дисковой
пилой. Очумелый со сна, пытался я сообразить, что там могло случиться, и
подумал, что в квартире у нас кто-то помер. И пока я старался нашарить ногой
сапоги, Жеглов уже слетел с дивана и, натягивая на бегу галифе, босиком выскочил
в коридор.
Шурка Баранова. На ее тощей сморщенной шее надувались синие веревки жил,
красные пятна рубцами пали на изможденное лицо, и такое нечеловеческое
страдание, такие ужас и отчаяние были на нем, что я понял - случилось
ужасное.
кухню, а в комнату, и никак не мог найти кружку, потом схватил кувшин, и
Жеглов, набирая воду в рот, брызгал ей в лицо. Жались по углам
перепуганные соседи, тоненько скулил старший Шуркин сын Генка, и замер с
нелепой бессмысленной улыбкой ее муж инвалид Семен.
крике ее был покойницкий ужас и звериная тоска.- Все! Все! Продуктовые
кар-то-чки!
Месяц...
кормить... я...
карточек, а буханка хлеба на рынке - пятьдесят рублей.
и закричал:
насмерть перепугала! Замолчи! Найду я тебе вора и твои карточки найду...
и весь он
этот миг беспросветного отчаяния казался ей единственным островком
жизни.
сыщешь эту бандитскую рожу, гада этого проклятого, душегуба моих
деточек? Чем же мне кормить их месяц цельный? И так они у меня
прозрачные, на картофельных очистках сидят, а как же месяц-то
проголодуем?
уже, слава богу! Не помрем, все вместе как-нибудь перезимуем...
повернусь, проворно вскочил и побежал в нашу комнату, и никто из
онемевших соседей еще не успел прийти в себя, как он сунул Шурке в руки
две наши рабочие карточки с офицерскими литерами.- На, держи! Половину
ртов мы уже накормили, с остальными тоже что-нибудь придумаем...
отталкивала от себя розовые клетчатые бумажечки карточек, искусанными
губами еле шевелила:
церемонии тут разводить будешь...
пакет с лярдом
себе нравится в этот момент и всем соседям он был невероятно симпатичен;
да и мне, честно говоря, Глеб был очень по душе в этот момент, и он это
знал, и хотя босиком у него был не такой внушительный вид, как в
сверкающих сапогах, но все равно он здорово выглядел, когда сказал Шурке
строго: - Корми ребят, нам еще солдаты понадобятся. Эра Милосердия-она
ведь не скоро наступит...
Михалыча, который быстро-быстро кивал головой, протягивая Шурке авоську
с картошкой и луком - у него все равно больше ничего было.
буду, спасли вы деточек моих от смерти, пусть все мои горести падут на
голову того ворюги проклятого, а вам я отслужу - отстираюсь вам,
убираться буду, чего скажете, все сделаю...
слышал.
силу! - Повернулся ко мне и сказал сердито: - Чего стоишь? Иди чайник
ставь, мы с тобой и так уже опаздываем...
будем есть этот месяц. За двадцать шесть дней брюхо нам к спине подведет
- это как как пить дать. Раз мы не сдали карточки в столовую, то нас
послезавтра автоматически снимут там с трехразового питания. Правда,
остается по шестьдесят талонов на второе горячее блюдо. Еще нам
полагается, наверное, не мешьше мешка картошки с общественного огорода.
Несколько банок консервов осталось. У Копырина можно будет разжиться
кислой капустой, а Пасюк хвастался, что ему прислали приличный шмат
сала, он нам наверняка кусок отжалеет. Хлеба, даже если покупать его на
рынке - по полсотни за буханку,- тоже хватит. В крайнем случае,
кто-нибудь из обмундирования загоним, часы... В общем, ничего,
перебьемся...
Василенко Иван
Панов Вадим
Самойлова Елена
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Белов Вольф