расписку-обязательство и исчезнуть. Не соображали, болваны. Отношения наши,
надо сказать, были интимными. И сотрудничество -- личным, поскольку в
Центральной агентурной картотеке сильно удивились бы, узнав, что на меня
работают осведомители -- штатные офицеры МГБ. А с того момента, как я вошел
в Контору, поднялся в свой кнОинст -- специальное помещение, исключающее
доступ посторонним -- и положил расписки в сейф, оставалось этим недоумкам
только надеяться на мою счастливую звезду, так как в случае моей смерти или
ареста сейф будет вскрыт совсем посторонними ребятами, которые исключительно
сильно заинтересуются связывающей нас дружбой. Короче говоря, вся эта шатия,
разбросанная почти по всем управлениям Конторы, позволяла мне довольно точно
ориентироваться в новых веяниях, идеях и направлениях нашего огромного,
очень устойчивого и ужасно непостоянного Дома. Через несколько лет моя
предусмотрительность спасла мне жизнь. Моей жизни цена оказалась -- вставная
челюсть. Боль- шой зубной протез. Золотой. Ловкий чекист взял его прямо из
чашки на прикроватной тумбочке. Во время обыска. И принес к Сергею Фомичу
Замошкину, моему агенту по кличке Дым. И попал в мои дружеские, широко
распахнутые объятия. И мы поклялись с ловкачом друг другу в верности. И
однажды шепнул он мне НЕЧТО и спас мне жизнь. Одновременно парень этот
повернул, можно сказать, весь ход человеческой истории. Я свидетельствую: --
ловкач, укравший зубной протез, повернул жизнь человечества. И, уравняв
таким образом мою жизнь с судьбами остальных миллиардов, назначил нам
одинаковую цену -- вставной золотой протез, искусственную челюсть из желтого
драгметалла, украденную из чашки с кипяченой водой на столике рядом с
кроватью арестованного и бесследно сгинувшего старца... Но произошло это
позже, в июне пятьдесят третьего, в пору крушения Красно-синего Лаврентия,
английского шпиона, мус- саватиста-затейника, пробравшегося на второе место
в небольшой державе, занимающей одну шестую земной тверди, как загадочно
указал нам безвременно ушедший Пахан. А пока... Пока я листал агентурное
дело Замошкина и мудрил. Помудрить было над чем. Досье, заказанное министром
на своего заместителя и моего начальника Крутованова, должно было отвечать
двум требованиям. Первое -- исчерпывающе скомпрометировать генерала. Второе
Ч не содержать никаких примет моей причастности к нему. Я не имел ни
малейшего желания попасть в положение глупых воришек, сбывавших Замошкину
награбленное и попадавших в мои нежные дружеские руки. Мне не нравилась роль
фишки, которую мог отвести моей персоне Абакумов в игре с Крутовановым.
Конечно, сейчас у Абакумова больше козырей. Полно тузов, большое каре. Но
игра не кончена. Еище не вечер. Да и вечер у нас -- не закатная сумерь, а
раннее утро, начало ясного трудового дня, который неспешно течет глубокой
ночью. Откуда мне знать, как это досье может оказаться в руках Крутованова?
Мы -- опричнина, от других людей наособицу, живем по своим законам. А
поскольку надуманные людьми нелепые астрономические часы пробили шесть утра
-- это значило, что у нас скоро конец работы, близится покойный
отдохновенный вечер и мне надо поспешать. Я отложил донесение Замошкина --
рапорт агента Дым, копию акта трофейной комиссии об изъятии из дрезденского
Цвингера короны, копию справки, подписанной Мешиком, об утилизации
лантикварного изделия в виде короны" для хозяйственных нужд МГБ, еще
несколько бумажек, все это спрятал во внутренний карман пиджака и пошел к
Абакумову. Как всегда в этот рассветный-предвечерний час, лвагон" был полон.
Терпеливо тряслись в неведомое генералы на откидных полированных стульчиках,
гоношились порученцы, крутил телефонное кормило Кочегаров. Мне благосклонно
молвил: -- Сейчас кончится совещание. Подожди... -- и, взглянув на
дожидавшихся в приемной, отвесил мне щедрый ломоть приближенности: -- Их
разве всех переждешь... О всесилие аппарата! Тирания канцелярии! Диктатура
секретариата... Как преданно, как влюбленно заглядывали в гнилоглазое лицо
этого жопастого урода с толстыми бугристыми ляжками все дожидающиеся ---
владетели и распорядители тысяч чужих жизней, хозяева необъятных сатрапий,
бесконтрольные наместники судьбы! У каждого из них и потом была какая-то
биография: кого-то арестовали, расстреляли, разжаловали, кто-то из них
пророс снова в командиры. А вагоновожатый Кочегаров исчез из памяти,
испарился, развеялся, как жирный клуб дыма над трубами МОГЭС. Будто не было
его никогда. Но тогда он был. И безраздельно властвовал у кормила вагона, и,
наверное, дело свое секретарское хорошо знал, потому что в какой-то момент
вдруг проворно вскочил из кресла, будто невидимый для остальных сигнал
получил, и распахнул дверь абакумовского кабинета. И толпой вывалились
командиры: замминистра Кобулов, Селивановский, Агальцов. Гоглидзе, начальник
политической разведки Фитин, начальник контрразведки Федотов, начальник
Четвертого Главного управления Судоплатов, начальник следствия
Влодзимирский... Начальники. Тьма начальников. Атаманов. Верховодов.
Главарей. И последним, прикрыв за собой дверь, -- Крутованов. Видимо,
серьезная там шла тусовка: у Крута была закушена губа и еще подрагивал
желвак на щеке. Увидел меня, улыбнулся, как оскалился, чуть подмигнул,
провел легонько ладонью по своему англиискому, струночкой, пробору в
светлых, слегка набриолиненых волосах. -- Хорошо, что увидел вас, -- бросил
он быстро и похлопал меня но спине. Но руки не подал. Он никому никогда не
подавал руки. Может быть, свояку только, Георгию Максимильянычу. А нам нет.
Зайдите ко мне через пару дней, у меня есть для вас дело, -- сказал он. На
лвы". Он говорил лвы" даже арестованным. Наверное, и жене своей говорил лвы"
-- из уважения к мужу ее сестры, к свояку, значит. -- Слушаюсь! -- вытянулся
я. Он откинул голову, осмотрел меня еще раз, будто приценился, и решительно
тряхнул головой: лДа, это для вас дело... " Он ушел, а у меня противно
заныло в животе. Уж, конечно, не от угрызений совести. Мне не нравилось, что
я им всем сразу понадобился. Это добром не кончится. А тут Кочегаров
подтолкнул меня в плечо: -- Заходи... И я вошел в зал заседаний министра
страхования России. Рабочий день кончился, и главный страховщик, под крепким
газом, сидел в кресле, положив ноги на низкий столик. В руках держал пузатую
бутылку лХейга" и хрустальную рюмку, полную соломенно-желтой влаги.
Посмотрел на меня злым глазом, опрокинул рюмца, долго морщился, пока не
сообщил досадливо: -- Виски! Виски! Дерьмо. Паленая пробка. И чего в них,
висках этих, хорошего? Одно слово -- дурачье! -- вся эта иностранщина... --
Да уж чего хорошего -- кукурузный самогон!
на черной бутылке, внимательно вглядывался в непонятные буквы, медленно
шевелил сухими губами: -- Не... и... д... Неид... Называется лНеид"... -- и
озабоченно спросил меня: -- Как думаешь, Пашка, если б собрать всю выпивку,
какую я за всю жизнь слакал, наберется цистерна? -- Железнодорожная или
автомобильная? -- уточнил я. -- Железнодорожная, -- подумав, сказал министр.
-- Пульмановская или малая? -- всерьез прикидывал я. -- Ну, малая, -- махнул
рукой Абакумов. -- Малая наберется, -- заверил я. -- И я так думаю, --
печально помотал головой министр. -- И не пить нельзя: жизнь не дозволяет.
-- Печень от выпивки сильно огорчается, -- заметил я глубокомысленно. А он
захохотал: -- Я, Пашка, до цирроза не доживу. Я умру молодым. Даже обидно
умирать с таким хорошим здоровьем... -- Зачем же тогда умирать, товарищ
генерал-полковник? Живите на здоровье, нам на радость. Мы же вас все любим..
-- Знаю я, как вы меня любите. Шакалы. Меня на всей земле один Иосиф
Виссарионович любит! И ценит. А на вас -- на всех! -- положить мне с
прибором. И подвесом. Мне показалось, что он не только пьян -- он бодрится,
он успокаивает себя. -- Ладно... -- сплюнул долгой цевкой на толстый ковер.
-- Досье принес? Я молча протянул стопку листов. Абакумов отодвинул их
далеко от глаз, долго внимательно читал, иногда хмыкал от удовольствия,
хихикал, подмигивал, цыкал пустым зубом, потом повернулся ко мне и обронил
лениво: -- А что же ты агентурное дело не принес? Этого -- Он взглянул на
лист: -- Дыма этого самого?.. -- Виктор Семеныч, я же не знал, что вы им
заинтересуетесь. А во-вторых, вы своим приказом запретили выносить из
кабинетов агентурные дела. Ну и потом... я вот у ваших дверей встретил
Крутованова... Хороши бы мы были, полюбопытствуй он заглянуть в мою
папочку... -- Ну-ну... -- вяло, раздумчиво помотал он башкой, не обратив
внимания на мое нахальное лхороши бы мы были... ". Опустил опухшие веки,
спросил безразлично: -- А ты нешто знал, что встретишь здесь его? -- Я это
всегда допускаю, -- заметил я. -- Ну-ну, -- снова бормотнул он и как всегда
без нажима -- будто случайно вспомнил -- сказал: ~ Сопроводительный рапорт к
досье ты почему не написал? Так, мол, и так, сообщаю вам, дорогой шеф, что
мною получены следующие данные... А-а? -- Виктор Семеныч, я же ведь стараюсь
не за страх, а за совесть и поручения ваши люблю выполнять вдумчиво... --
Вдумчиво... хм... Ну, и чего ж ты удумал, старатель? -- Что пули из говна не
льют. Этот материал -- пуля. И поднимете вы досье, я полагаю, о-очень
высоко. 0-очень! Станет Он читать рапорт -- кто такой Хваткин? Опер?
Подполковник? Гиль, роженец. Дрянь. Куда лезет, поросенок неумытый?!. А если
подпишет рапорт генерал-лейтенант Мешик -- вот это уже совсем другой
коленкор -- Мешик? -- переспросил министр, не открывая глаз, и был у него
вид дремлющего усталого человека. Но я-то знал, что он не дремлет, и глаза
прикрыл потому, что быстро и зло соображает, и никакой он не усталый
человек, а затаившийся в насидке кровоядный зверь, готовящийся к прыжку.
Конечно, Мешик, -- == заверил я. -- Если рапорт подпишет Хваткин, то это не
пуля, а бекасиная дробь. А если Мешик -- жакан, медвежачий снаряд... --
Почему? -- приподнял рисованную бровь Абакумов. -- Потому что если досье
идет за моим рапортом, то Мешик -- чистый бескорыстный свидетель. Он мне
камень отдал, я это подтверждаю в рапорте, и с него взятки гладки... Чего
там дальше с алмазом происходило, он знать не знает и знать не желает. А
ведь дело-то не так обстоит. -- А как оно обстоит? -- буркнул шеф. ЧМешик-то
не корейским сиротам голодающим камень отжалел, у него с камешком надежды
были связаны -- наверняка ведь он у Крута поинтересовался: что там с нашим
подарком Хозяину слыхать? А тот, безусловно, ему ответил, что, мол. сейчас
не время, не место, нет случая, пока повременим. Так что Мешик точно знает,
что алмаз к Крутованову прилип... Ч- И что? -- сухо, с недовольной гримасой
спросил Абакумов, но я не сомневался, что он уже обо всем этом подумал и
меня заставляет декламировать предстоящую комбинацию, дабы проверить на
чужой башке свои построения. -- А то, что если Мешика вызовет по моему
рапорту Лаврентий Палыч или, упаси Бог, Сам, то Мешик обделается со страху и
станет от всего по возможности отказываться. А здесь, в вашем-то кабинете,
прочитав это досье, он сразу сообразит, что контролируете ситуацию вы -- и
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Посняков Андрей