глазах окружающих померк, а потом и вовсе исчез, сменившись
почтительно-трусливым выражением.
что главное в деньгах вовсе не их покупательная способность,
а сам процесс накопления и преумножения вопреки всему на
свете: возрасту, трещащей по всем швам экономике, нюхачам из
налоговой полиции, конкурентам и стукачам из ближайшего
.*`c&%-(o. Он no-прежнему оставался чиновником, одним из
почти незаметных прислужников гигантского энергетического
монстра, но при этом сумел устроиться таким образом, что
деньги потекли в его подставленные ладони шелестящей рекой.
тот страшный август, и Андрей Михайлович понял, что бывают
ситуации, в которых никакой опыт и никакое искусство интриги
не заменяют обыкновенного экономического образования. Понял
он это, придя в себя на больничной койке после первого
своего инфаркта.
Михайлович остался без гроша. Выйдя из больницы, он
обнаружил, что некий молодой человек, выпускник Сорбонны,
умница и большой шутник, к услугам которого Горечаев
прибегал, когда требовалось решить какой-нибудь сложный
вопрос, касающийся перспективных капиталовложений, бесследно
исчез. С большим трудом Андрею Михайловичу удалось выяснить,
что его "экономический советник" благополучно пребывает в
штате Флорида, не испытывая при этом недостатка в финансовых
средствах.
правительственный "ЗИЛ", который ему потом пришлось выкупать
чуть ли не за двойную цену, - залез в долги и впервые
обратился к услугам Палача. Палач вернулся из Флориды
загорелым и отдохнувшим. Он привез Андрею Михайловичу два
сувенира: вырезку из отдела уголовной хроники какой-то
выходящей в Майами газетенки, где сообщалось о смерти
подающего надежды выпускника Сорбонны, и завернутый в
салфетку "клинекс" мужской мизинец со знакомым перстнем-
печаткой. Оставалось только гадать, как он протащил эту
гадость через две таможни, но сомнений в том, что задание
выполнено, не было. Заметку Андрей Михайлович сохранил, а
уже начавший издавать весьма недвусмысленный запах мизинец
выбросил в уличную урну вместе с перстнем.
ежеминутно ожидая ареста, но время шло, а вокруг не
происходило ничего, что имело хотя бы отдаленное
касательство к смерти образованного шутника, чья последняя
шутка оказалась не вполне удачной.
запустил руки в закрома швейцарских банков, где хранился его
неприкосновенный запас - полтора миллиона долларов, те самые
полтора миллиона, которые он, пребывая в юмористическом
расположении духа, порой называл "заначкой на похороны".
Нужно было как-то жить дальше и поправлять свое финансовое
положение - "отбивать бабки", как теперь было принято
выражаться. Он пустил деньги в оборот и начал терпеливо и
осторожно, миллиметр за миллиметром, отвоевывать сданные
было позиции.
находкой оказался Палач. Его дурацкая кличка и отталкивающая
внешность не имели ровным счетом никакого значения. Это был
профессионал высшего класса, работавший эффективно и чисто.
С его помощью Андрей Михайлович в считанные недели устранил
a. своего пути множество препятствий, на самостоятельное
преодоление которых ему потребовались бы годы.
новых времен: не быстрый грабеж, но рассчитанный на долгие
годы вперед солидный проект, законный, как дыхание, и
сулящий в отдаленной перспективе огромные прибыли. На какое-
то мгновение Андрей Михайлович внутренне дрогнул, но сразу
же взял себя в руки: в отличие от Бекешина, он не располагал
десятилетиями, нужными для того, чтобы этот проект дал по-
настоящему ощутимый эффект. Зато он навел Горечаева на кое-
какие свежие мысли. В завиральной идее сопливого мальчишки
Андрею Михайловичу почудилась возможность хорошенько
пощипать всех этих новоявленных хозяев жизни, оставшись при
этом в тени и утолив жажду крови, которая донимала его в
последнее время с пугающей силой.
сыпались на липовую фирму золотым дождем, из чего, между
прочим, следовал вывод, что идея Бекешина была очень даже
своевременной. "Другое дело, - думал Андрей Михайлович, -
что после того, как все вскроется, ни самого Бекешина, ни
тех, кого осенят аналогичные идеи, не подпустят к
энергетическим сетям на пушечный выстрел. Но это уже их
проблемы, а я к тому времени либо благополучно помру, либо
буду уже очень, очень далеко... Не во Флориде, конечно, -
чего я там не видал, - но все-таки достаточно далеко и
достаточно давно, чтобы никому даже в голову не пришло
связать мое имя с этой аферой. Пусть Бекешин расхлебывает, у
него для этого вся жизнь впереди, да и идея была все-таки
его..."
не мог понять, в чем тут причина: то ли Палач наконец
расслабился и начал работать спустя рукава, то ли все-таки
ему самому не стоило затевать эту массовую казнь на
электрическом стуле ради нескольких дополнительных грошей...
Неужели это был тот самый случай, про который говорят:
жадность фрайера сгубила?
сверхжадность, пусть это будет сумасшествие, да что угодно -
буквально все, что угодно! Но это моя жадность и мое
сумасшествие - во-первых. А во-вторых, к делу это не
относится. Палачу заплатили огромный аванс, и он просто
обязан был сделать все аккуратно и чисто, как всегда. Что же
ему помешало? Причем помешало до такой степени, что угнанный
каким-то психом грузовик с медным проводом прикатил прямо
под окна липовой фирмы, где ему было совершенно нечего
делать, буквально сразу после поступившего от Палача
сообщения, что все в порядке! Или проклятого мокрушника
наконец-то перекупили?"
угла в угол небольшой уютной гостиной, по щиколотку утопая в
пушистом ворсе ковра. Из распахнутого окна тянуло теплым
душистым ветром, снаружи негромко шумел лиственный лес.
Горечаев подошел к окну и немного постоял там, вдыхая лесные
ароматы и разглядывая видневшиеся над краем кирпичной стены
#cabk% кроны. Разглядеть замаскированную в кроне старой липы
дощатую платформу ему так и не удалось, но он и без того
знал, что снайпер уже занял свою позицию.
мелодично звякнул выполненный в стиле ретро белый с золотом
телефон. Андрей Михайлович подошел к столику и снял трубку.
сидевшего в нижнем холле телохранителя.
- На полчаса раньше срока? И потом, почему наружная охрана о
нем не доложила?
телохранитель.
Все вы ни хрена не можете, только водку жрать да баб
портить.
обнаружил, что в комнате он не один. У дверей стоял Палач,
одетый непривычно скромно, даже бедно, явно прямо с поезда.
Как всегда, он вошел без стука, абсолютно бесшумно, как
какое-нибудь растреклятое Привидение, и теперь стоял у
дверей, по обыкновению смахивая на уродливый манекен,
сбежавший из витрины провинциального универмага.
возвращаясь в кресло. - Присаживайся, работничек.
оставаясь стоять на месте. Вид у него при этом был самый
почтительный, но Горечаеву было плевать на его вид. Он
предпочел бы, чтобы Палач вел себя поразвязнее и с ходу
бухнулся в свободное кресло, потому что дверь, у которой он
стоял, никоим образом не могла попасть в поле зрения
засевшего за окном снайпера.
нет.