словно сам хаос воцарился внутри его и питал его своей опустошительной
энергией. Не знаю, как это лучше объяснить - ты можешь подумать, что я
просто приукрашиваю, но это совсем не так.
раз и туго перевязал мне рот. Теперь, с близкого расстояния, я разглядел,
что он одет во все черное.
Похититель бежал беззвучно, все время держась в тени, и уходил из лагеря
довольно странно: не кратчайшим путем, а по какому-то ему одному известному
маршруту.
меня, как были убиты мои товарищи? Я понимал, что этот человек чародей.
Никто не мог войти в наш лагерь и выйти из него незамеченным, как сделал это
он. Японец бежал, и в то же время, казалось, не двигался. Знаю, это звучит
нелепо, но он бежал так плавно, что я этого совсем не чувствовал.
подлесок и нависшие кроны деревьев, мы двигались даже быстрее, чем прежде. У
меня возникло ощущение, будто в целом мире нет никого, кроме нас двоих. Был
тот предрассветный час, когда ночные твари расползлись по своим норам, а
дневные животные еще не проснулись. В джунглях было тихо, и редкие крики
сонной птицы казались звуками из другого мира.
землю и сделал повязку пошире, так, чтобы я не мог ничего видеть. Он вел
меня через джунгли, держа за воротник. Всякий раз, когда я спотыкался и
падал, японец поддерживал меня, точно я падал с вешалки. В этом было что-то
ужасно бесчеловечное, но я старался об этом не думать.
по-японски, но не хотел, чтобы мой похититель об этом знал. Наконец, с меня
сняли повязку. Мы находились посреди японского лагеря. То, что я увидел,
поразило меня: это едва ли можно было назвать военным лагерем. Большинство
солдат неподвижно сидели или лежали на земле. Я не увидел ни организованных
отрядов, ни охраны.
внимания, и я наблюдал, как мой похититель разговаривает с несколькими
людьми в таких же черных нарядах. Они казались единственными боеспособными
солдатами во всем лагере. Сначала я пытался вслушаться в их разговор, но они
говорили или слишком быстро, или на каком-то диалекте, так что ничего нельзя
было разобрать.
что смотрю на восток. Далеко в море появилось пятнышко, потом еще одно.
Одновременно на северо-западе, со стороны Лусона, послышался тяжелый гул.
Черные самолеты все отчетливее вырисовывались на бледном небе.
левая штанина была заколота на уровне колена, но ему, несомненно, суждено
было умереть от истощения задолго до того, как культя начнет загнивать.
Ониси об этом позаботился.
покачал головой.
Он щелкнул языком. - Трудно поверить. Кажется, это было так давно. -
Неожиданный собеседник повернулся ко мне. - Вы говорите по-японски? Нет?
Жаль.
огонь. Черные облачка разрывов вспыхивали неожиданно бесшумно, пока через
несколько мгновений воздух вокруг нас не задрожал от раскатов.
слова проникли в мое затуманенное сознание.
Что летчик вместе с самолетом?..
блеснули слезы, но его голос не дрогнул.
убедить остальных, - Последовало какое-то японское ругательство. - Мало нас
погибло за "святое дело". Император все еще отправляет своих сыновей на
войну, которая давно уже проиграна.
понять, что это мой похититель зовет меня.
прежде чем отойти. Он горько рассмеялся.
из-под гимнастерки, и думал: что со мной? Ведь он мой враг.
состоянии воевать. Это смерть, не подобающая солдату.
лагеря. Здесь земля тоже была усеяна лежащими солдатами - довольно жалкое
зрелище.
замечал. Похоже, именно из-за нее он спорил со своими товарищами. Их было
четверо или пятеро, и они походили друг на друга как братья. Теперь я
пожалел, что не спросил у своего неожиданного собеседника, кто эти люди, -
это была явно не обычная часть.
Рядом с костром - небольшая горка камотэ, сладкого филиппинского картофеля,
и еще какие-то сморщенные клубни. Похоже, это составляло весь их провиант.
украденных в нашем лагере. Не могу понять, как ему это удалось.
Похититель подтолкнул меня к группе солдат, неподвижно лежавших на земле. Он
явно хотел, чтобы я оказал им помощь. Теперь я понял, почему меня пощадили:
японец прекрасно знал, что я врач. Я подумал: "Интересно, что еще ему
известно обо мне?".
с собой лекарств и инструментов, но в них не было нужды. Японцы умирали от
недоедания.
Только что я разговаривал с ним, а в следующую секунду уже валялся в грязи.
выражали. Он снова ударил меня, на этот раз сильнее, ребром ладони.
казалась онемевшей. Я пошевелил пальцами, даже собрал их в кулак, но хоть
немного поднять руку не мог.
совершенно голый. Я не мог двигаться: все тело пронизывала пульсирующая
боль.
какому-то движению во влажном воздухе. Он наклонился надо мной - по-прежнему
в черной одежде, только очистил лицо от сажи.
теперь обычным пленным; я понимал, что это значило. Я назвал свое имя.
использовал только большие и указательные пальцы; никаких традиционных
орудий допроса - ни ножей, ни огня, ни химических препаратов, ни воды -
ничего.
перерывами, - иначе я просто не выдержал бы. И за все это время искусный
мучитель не оставил на моем теле никаких следов.
главные центры, а на сами нервные цепочки, надавливая на них кончиками
пальцев.
не заметил, как помочился, только на какое-то мгновение почувствовал запах.
Она медленно возбуждает тебя, ласково доводит до грани и останавливается,
ждет пока возбуждение спадет, затем начинает все сначала. Этот человек
действовал точно так же. Ты же знаешь, что очень сильная боль уже не
воспринимается, гасит сама себя. У нервов есть свой предел, после которого
все ощущения просто пропадают. И это может стать единственным спасением во
время жестокого допроса.
пределе, но не давал мне перейти этот предел. Он точно знал, сколько я ногу
выдержать, и всякий раз отпускал меня в последнюю минуту.
закричал; напротив, его голос был мягким, даже ласковым, будто мы были
старыми друзьями и вспоминали прежние времена за кружкой пива.
ним очень близки. Мне хотелось довериться ему, рассказать все свои секреты,