Чтение 56–й страницы книги ~Стандинг или правила хорошего тона~

время. Проституция на машинах -- это настоящая находка нашего переходного
послевоенного периода! Только меняй машины. Иди на зов фар. Скоро путаны
изобретут систему, чтобы заниматься "этим" из машины в машину. Ведь самолеты
дозаправляют друг друга в полете! Так почему же нельзя найти способ
побаловать клиента на ходу. Через транзистор, а что? Простой вызов по радио.
"Я Жюли Рыжая, ты хочешь со мной поработать, дорогой?.." "Сколько?"...
"Пятьдесят бабок, лапочка; я тебе сделаю пучок коротких волн для спинного
мозга, а для прибора низкочастотный вибратор и ультразвук? Лады?.."
"Хоккей!"..." Тогда заложи перфокарточку в гидростатический табулятор на
твоей приборной доске и пробей пятьдесят деголлевских франков".
Глинглин-Блон! "Спасибо, старик, теперь можешь устроиться поудобней! О,
слушай, я вижу на моем экране, что ты перебрал пива. Я тебя предупреждаю,
меня ждет "Феррари". Если ты будешь и дальше чесаться, я включу тебе "Салют,
парни" и смываюсь". Вот какая будет проституция завтрашнего дня, клянусь
тебе!

Мы приезжаем в госпиталь, в отделение профессора Ганса Це-Фалло.
Дежурная медсестра сообщает нам, что симпатяга Матиас наконец-то пришел в
себя. Он разговаривает! И даже более того! Берю и я, мы вне себя от радости.
Наконец-то наступил долгожданный день! Дама в белом проводит нас в палату,
погруженную в полумрак. Рыжий лежит на кровати и рдеет на белом фоне своих
повязок. У него осмысленный взгляд, и он сразу же узнает нас.

-- Как это мило! -- говорит он довольно уверенным голосом несмотря на
то, что после головного ранения в голове у него не все дома.

Мы становимся по обе стороны кровати.

-- Как ты себя чувствуешь, парень?

-- Чуточку пришибленный, но операция прошла очень хоро

шо. Мне сделали черепотомию: это очень редкая операция,

Наконец-то он счастлив. Он получил то, что искал: редко встречающуюся
на практике хирургическую операцию, которую он сможет комментировать всю
оставшуюся жизнь -- вдоль, вширь и поперек.

Он рассказывает нам, что у него был зашиблен акселеративный центр, но
благодаря поливалентному аннексированному ушибицину удалось прошпрынцевать
левый эмолиент. Выжить после такой операции -- один шанс из тысячи! И он --
Матиас, выжил! Он пролежит месяц в госпитале, потом получит еще месяц
отпуска на поправку. У него на голове останется маленькая серебряная
пластина, но когда он отпустит волосы под битлов, ее не будет заметно. В
этот момент открывается дверь и входят доктор Клистир с супругой. Они одеты
во все черное, ва всякий случай. Они всегда под рукой держат траур. При
малейшем сомнительном случае они сразу закутываются в черный креп. При виде
меня и Взбалмошного у них лица становятся круглыми, как качан капусты. На их
отвратительных рожах написано ничем не смываемое осуждение.

-- Как! -- скрипит папа-серафист, -- ваш несчастный зять едва успел
прийти в сознание, а вы уже терзаете его, как два коршуна!

Его мамуля открывает сумочку, вытаскивает зеркальце и, свирепо таращась
в него, начинает чехвостить нас, на спокойную голову. Как и в прошлый раз,
она рассказывает нам, кто мы такие и, причем начинает с самого приятного:
два чокнутых, два отвратительных прохвоста, два садиста, два...

-- Мама, -- шепчет раненый, можно мне кое-что вам сказать, вам и папе?

Вислощекая замолкает, немножко оторопев:

--Скажи, эятюшка! -- разрешает она, принимая во внимание, что он тяжело
ранен.

Клистир и она склоняются к постели страдающего Матиаса, приготовившись
слушать. Симпатичный Рыжий поочередно поглядывает на них из-под бинтов.

-- Вчера, -- говорит он, -- я находился в том состоянии, которое
располагает к великим раздумьям. Я устроил экзамен своей совести...

-- Ну надо же! -- как флюгер скрипит старая.

-- ...и все тщательно проанализировал, -- продолжает Матнас.

-- Вам удалось прийти к веским выводам, мой мальчик? -- изрекает
врачевателъ с бороденкой.

-- Да, -- говорит наш коллега, -- да, папа, я сделал один вывод и,
более того, разработал правила поведения на будущее!

-- Господь велик! -- говорит жена Папы. -- Что же это за вывод? Что же
это за удивительные правила поведения?

Матиас показывает мне на стакан минеральной воды на прикроватной
тумбочке. Я подаю ему стакан, он отпивает глоток, чем вызывает гримасу
недовольствия на лице Бсрюрье.

Увлажнив язык, Матиас продолжает:

.. -- Мой вывод,, мама, -- это то, что вы оба отвратительные штучки,
старый и вы!

-- Он бредит! -- вопит с надрывом теща.

Матиас смеется.

-- Нет, мамаша. У меня голова в порядке, хоть и забинтована марлей. Вы
оба -- две гнусные отвратительные вороны, два зеленых фурункула, два гада, в
общем! Как только я смогу ходить, я скажу Анжелике, чтобы она собрала вещи,
и мы вернемся в Париж с нашим ребенком. Я не хочу, чтобы он стал маленьким
маньяком, контактируя с вами. Что же это за социальное положение -- внук
Папы!

Мертвенно бледный, как свой стихарь служителя культа, Клистир заявляет:

-- Я сейчас позвоню, чтобы ему ввели укол глобулида с фосфором, он
видимо не в себе.

Он подходит к кнопке, но вмешивается Берю.

-- Послушайте, старец мой, -- говорит он примирительным голосом. -- Вы
ясно видите, как видите этот госпиталь, что Матиас в своем уме. Он уже
набрался силенок и находится в полном здравии. Это раньше у него было хилое
здоровье. Вы ему здорово затуманили мозги! Сейчас в нем произошла редакция,
и он начинает соображать, что к чему. Лучше бы вам убраться отсюда
по-быстрому!

Мегера кидается к изголовью своего недостойного зятя.

-- И вы воображаете, что Анжелика поедет с вами, мерзавец?

-- Она моя жена, -- с достоинством отвечает Матиас. -- Если она меня
любит, она послушается меня, если она меня не любит, то мне начхать на нее,
и вы можете оставить ее у себя с ее довеском впридачу! А сейчас, исчезните,
ходячие зловония! Мне нужно поговорить с этими госпопами!

Если бы вы видели этот спектакль, дорогие мои подруги! Это шоу двух
актеров! Клистиры задергались, как марионетки на ниточках. У тещи отвислые
щеки стали сбиваться в хлопья. А у старого бороденка стала, как у курсанта
сен-сирского училища: она вздыбилась, ощетинилась, а волосы встопорщились,
как у артишока!

Они начинают говорить завывающими голосами ужасные вещи! Они
повизгивают, как пила по мрамору. Они угрожают. Они говорят, что
психлечебница Брона находится в двух шагах отсюда, и что стоит доктору
Клистиру черкнуть пару слов -- и Матиаса забастилируют туда навечно. Вместо
шляпы берет, брюки а ля царь Горох -- вот так он и закончит свою жизнь в
какой-нибудь комнатенке со стенами, обитыми матрацами. Его Святейшество
Клистир I немедленно созовет консилиум серафистов! Дамы и господа, за ваше
Святейшество! Его некардиналы примут безотлагательные меры: они потребуют у
небес самого страшного наказания, которое заслуживает Рыжий. У него
отвалится язык из-за того, что он осмелился произнести подобные слова. В
ответ Матиас их побивает их же доводами: он говорит, что если они и дальше
будут ему надоедать, то он им расквасит их противные рожи. Кулаки у него в
полном порядке.

Я звоню дежурной! Я говорю, что у Клистиров случился приступ истерии и
что их необходимо эвакуировать из помещения. Мое звание комиссара
оказывается весомее звания лекаря. Учитывая возбужденное состояние пары и
оскорбления вслух в свой адрес, медсестры вызывают здоровенных медбратьев из
породы мужиков, которые могут носить вас на вытянутых руках совершенно
запросто, как целлулоидную куколку. В конце концов происходит выдворение их
блаженств, у которых лица далеко не блаженные. Наконец воцаряется тишина, и
Матиас разражается смехом.

-- Как же мне хорошо! -- говорит он. -- Надо было быть настоящей
размазней, чтобы жить в одном климате с этими двумя тронутыми!

-- Баста! У тебя это вроде периода детства, -- заверяет его Берю. -- У
тебя гляделки были усыплены любовью, а сейчас, мужик, когда ты среагировал,
ты спасен. Ты спасен!

Мы горячо пожимаем его мужескую руку. Да здравствует Человек с большой
буквы "Ч" и вещи с прописной буквы!

-- А теперь, -- решительно говорю я, -- давайте перейдем к серьезным
вопросам, -- рассказывай!

Он подмигивает мне.

-- Я ждал вашего прихода, господин комиссар.

Он вытягивает руки поверх простыни.

-- Той ночью, когда мы расстались, я вошел в дом. Только я запер
входную дверь и стал шарить по стенке, чтобы включить выключатель, как
кто-то приставил мне ствол пистолета к спине и женским голосом, шепотом,
сказал с иностранным акцентом: "Ни слова, ни жеста -- иначе смерть, у меня
пистолет с "глушителем". Поэтому я не дергался. Мы немного постояли в
темноте. Я предполагаю, что напавший на меня человек хотел убедиться, что вы
уехали. Потом я услышал, как подъехала какая-то машина. У меня появилась
некоторая надежда, но я ошибся -- это был ее сообщник. Женщина, которая
держала меня на мушке, открыла дверь. Какой-то мужчина с вьющимися волосами
стоял по другую сторону. У него тоже в руке бил пистолет. Он посадил мена на
заднее сиденье машины и сел рядом со мной, а девушка, потрясиая блондинка,
села за руль...

Он замолкает, запыхавшись с непривычки.

-- Может, передохнешь немножко? -- предлагаю я.

Но Матиас во что бы то ни стало хочет закончить свои рассказ. Он знает,
что это очень важно. Он хороший полицейский.

Я опять подаю ему стакан. Он пьет. Берю предлагает сходить в магазин и
купить бутылочку бургундского, уверяя, что это придаст раненому сил. Я
отговариваю его, и Матиас возобновляет рассказ. Время от времени он делает