много чудесного, но мои уста сковывает печать обета Ибо обещал я Всевышнему
не раскрывать чужих секретов и не выдавать личных тайн до тех пор, пока само
Небо не призовет души усопших к Страшному суду! Но, быть может, молодой
господин с голубыми глазами и богатырской статью развлечет нас какой-нибудь
сказкой?
Шехмета.
Поняв наконец, что все усилия пропадают втуне, домулло почтительно обернулся
к так называемому купцу: - Тогда, быть может, мой спутник, благородный
торговец Керим из Самарканда, поведает нам занимательную историю?
тарелке Шехмет не сразу вспомнил о том, что надо заикаться. - Особенных
историй как бы и не было... так, мелочь всякая. Служба, разъезды, стражи...
ой! Торг-говля, это... стран-ны всякие, стольк-ко интер-р-ресного, уй! Но
всего н-не запомнишь... ага.
рукавом, и поставила перед Оболенским небольшой кувшин вина, литра на
полтора. Именно это и сыграло роль последней капли... Лев вздрогнул,
соединил в памяти Шехмета и кувшин, после чего повалился в приступе дикого и
абсолютно неуправляемого хохота! Он совершенно по-детски, упоенно заливался
смехом, он ржал, как лошадь на свежий анекдот, он уже едва дышал, перемежая
короткие всхлипы с придушенным хихиканьем, и никак не мог успокоиться...
ярости фальцетом выдавил глава городской стражи, его пальцы нервно заплясали
на рукояти кривого ятагана.
x x x
остановиться. То есть всей силой воли наступить на горло собственной песне
(в данном контексте - хохоту).
такую смешную историю, что все правоверные мусульмане вашей епархии просто
животики надорвут!
вором?
Багдадский вор, собственной персоной. Еще у кого вопросы есть?
быть, не надо все рассказывать, а?
его согласным киванием. Никто и не обратил внимания, куда и как исчезла
Марджина...
- некий гражданин Шехмет... - торжественно начал Лев, демонстративно
игнорируя явное напряжение по крайней мере двух слушателей. Но если
переодетое начальство заинтересованно вытянуло шею, то проницательный
"брадобрей" обличающе покрутил пальцем у виска. (Жест, чрезвычайно редко
встречающийся в мусульманских странах, сильно подозреваю, что Ходжа просто
перенял его у щедрого на такие штучки Оболенского.)
и причалил к одному бухарскому каравану. А заправлял там некий Гасан-бей, не
слыхали?
пригласил он меня в шатер и поставил на спор пять кувшинов крепленого вина,
а один зажал. Якобы для этого самого Шехмета из городской стражи. Тоже
сволочь изрядная...
мудрый и весьма достойный п-почитания человек!
что вызывают исключительно одно восхищение!
не был оценен по достоинству - никто просто ничего не понял. - А ну вас... В
общем, решил я от него ночью сбежать. Стырил у Гасана стильную одежонку и
влез в здоровенный такой баул с китайскими ширпотребными шароварами.
Слушайте, они у вас тоже все рынки оккупировали, да? Ой, отвлекся... а
шестой кувшинчик шахдизарского я, естественно, затащил с собой. Чего ж,
думаю, в скукоте-то сидеть? Так с выпивкой, как сами понимаете, было куда
веселее... Утречком в лагере - шум, суета, все вопят и друг на друга
наезжают - дескать, верблюды мусульманина съели!
на песке, а его же верблюд за ночь выщипал ему все волосы на голове...
присутствующие сочувственно пожали плечами. На Востоке в большинстве живут
легковерные люди, перечитайте арабские или турецкие сказки - вы поразитесь
количеству самого незатейливого вранья и еще больше - готовности населения
принимать все это за чистую монетку.
продолжу... - церемонно объявил Лев, ему вежливо улыбнулись - продолжайте,
почтеннейший. - Итак, пока суд да дело, мне в туалет захотелось со страшной
силой. В бауле нельзя - все шаровары промочу, наружу тоже не выскочишь - мы
в воротах стоим. Думаю, ну куда? Ага, ты правильно угадал, прозорливый купец
Керим, - именно в опустевший кувшин!
городских стражников хватит удар. Он было открывал рот, беззвучно шевеля
безвольными губами, и тут же его захлопывал, словно боясь сказать лишнего.
Думаю, на самом деле его уже тыщу лет вот так не высмеивали в присутствии
посторонних...
почему сейчас, при вас, так неделикатно расхихикался? Просто вспомнил, как
этот Гасан-бей наливал из этого кувшина этому самому Шехмету, а он...
не пил! Он сразу понял, что это... слышишь, ты?!
господин Шехмет кивнул и продолжил:
любимого нач-чальника стражи. Тебе не удалось его провести! Он не выпил, не
выпил, не выпил, чтоб ты знал!
Ну, я х-хотел, чтоб-бы он п-понял!
За понимание!
криками о помощи:
трезвую голову, что там у нас творится...
уже не творилось. Подуспокоившиеся боевые кони фыркали, прядали ушами,
нервно переступали с ноги на ногу, но не бесились. Опытный взгляд господина
Шехмета отметил лишь следы маленьких копыт, истоптавших землю вокруг
лошадей. Этот факт не ускользнул и от Оболенского... Насчет "ругающихся
сундуков" начальник стражи разобрался еще быстрее, громогласно сообщив, что,
"если хоть какой-нибудь шайтан подаст голос, то не сносить ему головы!".
Подозрительный шум разом прекратился, хотя звуки, издаваемые "сундуками",
скорее походили на стоны, чем на ругань. А вот разнесчастная Марджина
действительно сидела в углу двора на перевернутом вверх дном ведре, и все
вокруг нее было забрызгано жирными пятнами. При виде мужчин бывшая рабыня
сжала зубы, встала и, страшно прихрамывая, поплелась в дом. Она так
старательно делала вид, будто бы с ней ничего не случилось, что ей почти
поверили. Покачав головой, Али-Баба прилюдно постыдил мальчика за поднятую
суматоху, вновь приглашая всех вернуться за стол. Поцокав языками, гости
проследовали за хозяином, и только один Лев Оболенский чуточку задержался на
входе - исключительно для того, чтобы послать воздушный поцелуи
подмигивающему из-за угла Рабиновичу. Маленький ослик и был на деле
первопричиной всех бедствий. Скучающий четвероногий герой явно знал куда
больше, чем казалось на первый взгляд. Ведь Лев привел его до того, как
Шехмет с Насреддином разместили в маленьком дворике десять лошадей с
притороченными к седлам длинными сундуками. В каждом лежал стражник, каждый
был заперт на замок, а для дыхания в каждой крышке было просверлено
несколько дырочек. Ослик спокойненько бы стоял себе в уголке, если бы не
злокозненная Марджина, обстучавшая пару сундуков и убедившаяся, что внутри -
люди. Когда она, приплясывая, бросилась кипятить масло, Рабинович взялся за
дело.
начал совершенно бесстыдно домогаться всех кобыл в отряде. А их оказалось
целых четыре. Ни самим кобылам, ни стоящим рядом коням, ни белому жеребцу
господина Шехмета это почему-то не понравилось. Арабский скакун так вообще
счел, будто кто-то нарушает его личные, племенные прерогативы. Через минуту