околицы, он свернул с дороги прямо на ближайшее такое заведение -
трактир на деревенской площади.
востоке из-за Ционских скал показалась широкая круглая луна,
светло-оранжевый оттенок которой постепенно сменился желтым, а затем и
белым. При свете луны Шемма отыскал заднее крыльцо трактира и
прислушался. Впереди, на площади, слышался гнусавый говор уттаков и
виднелся свет костра, но в самом трактире было тихо. Чуть подождав,
табунщик полез внутрь.
стойку, затем пробрался в кухню и пошарил там. Его худшие подозрения
оправдались - ничего съестного здесь не осталось. Уттаки, безусловно,
были мастерами своего грабительского дела.
кухню и нашел за плитой полурастоптанную краюху хлеба, отскочившую в
угол. Он поднял краюху, вытер о перепачканные землей штаны и поднес было
ко рту, но вспомнил о Витри и сунул ее за пазуху, а затем выглянул в
окно на площадь. Там два десятка уттаков сломали деревянный забор,
развели из досок костер и жарили на нем куски мяса, насаженные на копья.
уттакам, укрываясь в тени деревенских построек. Когда между табунщиком и
дикарями не осталось никаких укрытий, он пополз по площади прямо к
костру, используя испытанный прием - то и дело прикидываясь убитым.
Оказавшись поближе, Шемма вдруг увидел, что это за мясо.
куски мяса, накалывали на копья и обжаривали в костре. Если бы желудок
Шеммы не был совершенно пуст, табунщика бы непременно стошнило. Он лежал
ни жив ни мертв, боясь шевельнуться.
направляясь к костру. Они увидели неподвижно лежащего Шемму,
оказавшегося на их пути, окружили его и загалдели по-уттакски. Шемма не
знал уттакского наречия - он, как и все жители острова, говорил на языке
прибывших с моря. Но табунщик знал и древний лоанский язык, до сих пор
использующийся в его родном селении и имевший общие корни с уттакским.
Поэтому, когда один из уттаков ткнул его пикой в обширный зад и произнес
слово, обозначающее одновременно "вкусный" и "жирный", Шемма безошибочно
понял смысл ведущегося вокруг него разговора. Уттаки, несомненно,
считали, что это тело будет вкуснее того, недоеденного, валяющегося у
костра.
улице. Дикари на мгновение обмерли, но тут же опомнились и бросились за
ним.
придала ему крылья. Пыхтя и топая, как Буцек, он несся по улице прочь от
своих нескладных, коротконогих преследователей. В конце деревни он
увидел гостиницу, в которой жил, и пронесся мимо нее в скалы, но
разгоряченные погоней уттаки не прекращали преследование. Он бежал
напрямик, пока не уткнулся в отвесную скалу.
цепляясь за выступы и неровности. Когда уттаки подбежали к скале,
недоумевая, куда же исчезла их жертва, он был уже высоко. Добравшись до
верхушки скалы, табунщик перевалился через край и вдруг почувствовал,
что скользит куда-то вниз по ровной наклонной поверхности. Скольжение
ускорялось, затем скала ушла из-под Шеммы, и он с воплем полетел в
пустоту.
XIX
внутрь сразу же за процессией жрецов и оказался впереди, у самых
ступеней, ведущих на площадку перед статуей. Когда из-под пола появилась
жрица, изображающая Мороб, Скампада поздравил себя с удачей - это была
она, Ромбарова девчонка.
Скампаду. Умение читать по лицам подсказало ему, что нужно быть готовым
к любой неожиданности, поэтому он быстрее других овладел собой и не
поддался общей панике, когда уттаки ворвались в храм. Мечущиеся люди
толкали и задевали Скампаду, но он удерживался на ногах, выбирая
единственно верный путь к спасению. Он вспомнил, что Лила поднялась
из-под пола, и взглянул на площадку, проверяя, можно ли скрыться этим
путем. Вид упавшего Шантора, отчаянно отбивающейся магини убедил его,
что здесь пути нет. Поведя глазами вбок и назад, Скампада вздрогнул от
радости. Боковые двери!
подбежал к ближайшей двери и задергал ручку. Дверь не поддалась его
усилиям, следующая тоже была закрыта. Скампаду охватило отчаяние, он
вновь огляделся вокруг, надеясь на чудо, и увидел пожилого жреца,
ползущего к дверям по боковой панели. Черная накидка на груди жреца была
насквозь мокрой от крови. Жрец дополз до двери, которую только что
дергал Скампада, и приподнялся, пытаясь дотянуться до медного диска на
ней, но у него не хватало сил. Он повторил попытку и в этот миг
встретился взглядом со Скампадой.
приподнял его и положил его левую руку на диск. Послышался тихий щелчок,
и дверь приоткрылась. К чести Скампады, ему и в голову не пришла мысль
бежать одному, бросив раненого. Он открыл дверь пошире, подхватил жреца
под руки и потащил внутрь. Уттаки, до сих пор не обращавшие на них
внимания, заметили, что жертвы уходят, и кинулись следом. Скампада
рывком втянул жреца за собой, опустил на пол и захлопнул дверь.
забарабанили уттакские секиры. После нескольких ударов посыпались щепки,
в пробитых щелях засверкали лезвия. Скампада нагнулся к жрецу - тот был
еще жив и в сознании.
дальней стене и положил его руку на оказавшийся там медный диск. Кусок
стены отошел вбок, открывая подземный ход. Когда они оба оказались
внутри и дверь за ними закрылась, сын первого министра с облегчением
осознал, что, по крайней мере, сейчас его уттаки не убьют. Второй его
мыслью было удивление, что в коридоре светло. Он пригляделся и увидел,
что вдоль всего хода в нишах разложены светлячки Саламандры, дающие
рассеянный оранжевый свет.
нужно спускаться вниз. Он потащил жреца по лестнице и дальше, пока они
не остановились у двери. Здесь жрец показал, что хочет открыть эту
дверь. Скампада вновь помог ему, и они оказались в небольшой комнате с
узким и длинным столом посередине - комнате под алтарем.
его, помог взобраться и лечь. Он больше ничего не мог сделать для жреца,
но тот больше ничего и не просил, а лежал тихо, закрыв глаза и тяжело
дыша. У него была колотая рана под левой ключицей.
наравне с ней, - свое благосостояние, отличавшее его, сына первого
министра, от какого-нибудь нищего или крестьянина. Оно заключалось в
деньгах, коне и содержимом дорожных мешков, аккуратно разложенном по
полкам гостиничного шкафа, и находилось далеко отсюда, но не так далеко,
чтобы миновать загребущие лапы уттакских мародеров. Нужно было спасать
имущество, и как можно скорее.
жрец. - Наберись терпения.
там деньги, вещи... Я останусь нищим, если все пропадет!
открываются только магией. Не мешай мне лечить рану.
мог выйти даже из этой комнаты. Оставалось сидеть, и ждать, и думать о
том, успеют ли дикари добраться до "Синих скал" раньше него и утащить
годами нажитое имущество. Скампада перевел взгляд со жреца на себя и
увидел, что его лучший костюм испачкан кровью. Это доконало сына первого
министра. Страдальчески сморщившись, он опустился на скамью.
руками. Проклятые уттаки, проклятый Каморра! Сын первого министра
содрогнулся, представив, что эта нечисть, пригретая босханским
честолюбцем, расползется по острову. И где, как, какую жизнь придется
ему влачить без коня, без денег, без вещей, в одном-единственном,
запачканном кровью костюме! Он призывал все свое самообладание, чтобы не
сорваться и не броситься с кулаками на дверь. Со стола доносилось
тяжелое дыхание жреца, не подававшего других признаков жизни. Вдруг
входная дверь открылась, и в комнату вошел еще один черный жрец,
помоложе.
- Ты жив? Ранен?!
пальцев заструились оранжевые лучи. - Я вижу, ты уже остановил
кровотечение.
меня, я справлюсь сам. Здесь есть человек, который спас меня. - Он