Хиндемит.
обозначились еще резче. - Messa h-moll. Эти пьесы написаны для органа и
большого оркестра. Синтез полифонии и контрапункта... Но не в том суть. Вы
можете и не знать Баха. Совсем не обязательно знать Баха. Но... могли бы
вы передать хоть часть тех ощущений, которые испытывали, слушая музыку?
Или вы ничего не испытывали?
олицетворение. Такой метафорический сгусток. - Мне было трудно выразить
свою мысль.
именно здесь и заложен мост? Символ эмоции сначала рождает информацию о
ней, а потом информационный пакет становится эмоциональной производной.
Как вы думаете?
изуродованный палец, спросил, точно хлестнул бичом: - Вы знаете кабалу?
каббалистическими письменами. Дайте мне его.
ничему не удивлялся.
слышали?
Великий каббалист рабби Леви ибн-Бецалел, говорят, жил в конце
шестнадцатого века в Праге. Он создал из глины великана - Голема и вдохнул
в него жизнь при помощи куска пергамента, исписанного именами
ветхозаветного бога. Голем всесилен. Для него нет ничего невозможного. Но
он полностью покорен воле своего создателя. Он может творить добро или
зло. Я хочу, чтобы он сделал людей лучше. Но как сделать людей лучше?
Нужно облегчить их жизнь, и они станут добрее. Накормить и одеть их,
избавить от тяжелого труда, и у них появится досуг для чтения моралистов,
тяга к наукам и искусству. Для этого я и создал своего Голема... А может,
мне это только так кажется? И создал я его из-за одного лишь любопытства,
которое всегда толкает исследователя к чему-то непознанному, а порой и к
недоступному... Лягушку к змее тоже, возможно, толкает любопытство
исследователя. Но я о другом. О моем Големе. Я создал его, но у меня нет
волшебного пергамента. Как вдохнуть в него душу? Продайте мне вашу тень,
достопочтенный Петер Шлемиль. Я должен оживить Голема... Короче, вы
согласны быть моим сотрудником? Точнее, нашим сотрудником: моим и доктора
Силиса?
никак не разберу, где кончается сказка... Не пойму, где начинается шутка.
Вы это всерьез, господин профессор?
мне, смахнув с рояля на пол очередную стопку книг.
настоящие альдины! Вы хоть знаете, что такое альдины?
собирать с пола пропыленные томики. - Я знаю, что это очень ценные
издания... Такие с дельфином вокруг якоря. Пятнадцатый век.
проститься с ними. Им цены нет. - Он трепетно и нежно погладил корешок. -
Но придется продать их, Силис. Она ведь пожирает столько денег!
эту голубую красавицу? Четыре рекорда! За нее дадут хорошие деньги.
съест нас! Съест вместе с потрохами и с этим молодым человеком, если он не
раздумает идти к нам. Но, как говорил мой отец, дай бог ей здоровья, лишь
бы не болела... Вы можете оживить ее, Петер Шлемиль?
ничего не понимаю!
О, уже солнышко выглянуло! Ступайте за водкой, Силис! Ступайте, ступайте
без всяких разговоров! А мы пока поговорим. Почему вы не трогаетесь с
места? Морфий, по-вашему, лучше? Да? Идите же!
от хорошей колбаски.
Капли искрились. И зелень, казалось, была напитана медом.
окно. Только форточку.
сосновой смолы.
для счастья! И как много!.. Мы с доктором Силисом создали машину, Не время
сейчас говорить о том, как она устроена. Считайте, что она работает на
пустоте, и покончим с этим. Важно другое... Для чего мы ее сделали - вот
что важно. Но и об этом долго говорить. Вы все узнаете в свое время. А
если коротко, мы создали искусственный мозг. Нет, это не подобие
человеческого мозга! Нечто совсем отличное, но в чем-то тождественное. С
ассоциативными связями, саморегулировкой и дублирующими друг друга
центрами. Мы бы, конечно, с большим удовольствием повторили простой
человеческий мозг. Но помешала одна малость. Мы не знали, как он устроен.
Так мы и создали нечто, в чем еще плохо разбираемся сами. Оно моделирует
некоторые мыслительные категории, способно давать овеществленные
представления о предметах... Но способно ли оно мыслить? "Быть или не быть
- вот в чем вопрос..." Как вы полагаете, студент, что станется с ребенком,
которого сразу же после рождения заточат в башню?
буквально. Ребенка, конечно, будут кормить... и ухаживать за ним
надлежащим образом. Словом, все как полагается. Но никакого общения! Ни
звука, ни прикосновения. И полная темнота.
танцующую в солнечном свете пыль.
вырастет идиотом. Нет - не идиотом, никем. Он станет никем. У него не
будет памяти. А что такое душа, студент, как не память? Понимаете теперь,
зачем мне нужна ваша душа?
и мешки с песком. Проходят хмурые ополченцы. У некоторых винтовки с узкими
штыками, зеленые противогазные сумки через плечо.
лесах орудуют целые банды. Портят дороги, перерезают провода, убивают
красноармейцев и беженцев.
кресты, оттененные белыми уголками, вертикальная желтая полоса перед
хвостом. Я видел сбитый "юнкерс". Груда алюминия, переплетение тросиков,
искалеченные приборы. Он напоминал мертвого зверя. Красивого и
беспощадного.
клетками.
пили кофе, ели пирожные.
Брюгге, охваченный немотой и оцепенением. И когда с реки подымался туман,
съедающий мосты и звуки, на меня накатывала тоска! Хотелось выть на
расплывчатое пятно луны. Я спускался к воде и провожал угасающий масляный
свет на ней, вдыхал сырой, чуть гнилостный запах и прислушивался к крику
чаек. А нефть все горела, и медленно падал черный пушистый снег. В воздухе
бесшумно лопались и растворялись мертвенным светом ракеты. Их отражения
змеились в воде апериодическими синусоидами. Это были энцефалограммы
агонии.
хорошо! По обе стороны гладкого, извивающегося шоссе цвели желтая сурепка
и крупный душистый клевер. Тугой ароматный ветер бил в ноздри. Мы
подымались все выше, и на наши лица ложились причудливые пятна кленовых
листьев. Жужжали шмели, где-то вверху гудели тисы и грабы.
шагов. Бесконечные лестницы. Запах сырости и запустения. После яркого
света здесь было темно, точно в склепе. Но за поворотом какой-нибудь
винтовой лестницы вдруг открывалась амбразура, и солнце атаковало нас
пучком стрел.
проступали веснушки, и радужно поблескивал еле заметный пушок. Но за
Ковальчук Вера
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Витковский Евгений
Сертаков Виталий
Каменистый Артем