Чтение 57–й страницы книги ~Лабиринт~

Наутро выпал снег, который через пару часов растаял под лучами вышедшего из-за туч солнца. Первый зримый признак приближающейся зимы заставил женщин засесть за шитье зимней одежды. Выбор материала был невелик, и в дело шло все, что удавалось найти: старые одеяла, портьеры, ковровые покрытия из коттеджей, чехлы с сиденьев брошенных на дорогах машин.

По берегу реки, противоположному тому, на котором находился лагерь, протянулась серая полоса дороги, приближающаяся к мосту.

– Медлить далее нельзя, – сказал Кийск, глядя в бинокль на то, как слаженно и быстро работают на дороге машины. – Завтра они примутся за мост.

– Уходим утром, – решил Баслов.

Остаться в коттеджах, чтобы дожидаться механиков, не пожелал никто.

Сборы происходили быстро, по-деловому, почти при полном всеобщем молчании. Время от времени в стылом утреннем воздухе звучали только короткие, отрывистые команды старших групп, на которые разделил весь отряд Баслов. Сделано это было с той целью, чтобы никто не отстал и не потерялся во время перехода и особенно в лесу, когда невозможно будет двигаться вперед единой компактной группой.

Разместить всю поклажу, хотя и была она невелика, на имевшихся семи телегах, притом, что на них нужно было еще оставить место для тяжелораненых и маленьких детей, оказалось невозможно. Оставшийся груз разделили между людьми.

Начало нового пути было безрадостным, но, вопреки опасениям Кийска, не раздалось ни стенаний, ни причитаний по поводу грядущих тягот и невзгод.

Дорогу впереди проверял взвод пехотинцев под командованием Баслова. С тыла отряд прикрывала группа солдат во главе с Кийском, рядом с которым находился и Киванов. Колышко и Вейзель двигались в центре отряда, между обозом и идущими пешком. На них ложилось управление растянувшейся на значительное расстояние процессией.

Отряд двигался на северо-запад, в направлении, где две берущие начало в столице дороги должны бы расходиться в стороны.

К полудню сошли с проселка, пересекли заброшенное картофельное поле и начали углубляться в лес.

Никто не знал здешних мест, но, судя по карте, раскинувшийся на десятки гектаров лес являлся частью большого природного заповедника, и лишь незначительный его участок, с того края, где беженцы вошли в лес, был в свое время открыт для туристов и отдыхающих. Нарисованный на карте лес был похож на огромную, пришпиленную к бумаге бабочку. Лес пересекали две реки, а в центре, где крылья бабочки соединялись, лежало болото со множеством больших и малых островов.

На ночлег остановились возле трех летних туристских домиков. Судя по тому, что во всех помещениях был абсолютный порядок, после вторжения сюда никто не заглядывал. В кладовках нашлось кое-что из теплой одежды, палатки, спальные мешки, небольшой запас консервированной пищи и – что особенно обрадовало Баслова – богатый набор рыболовных снастей. При весьма скудных запасах питания беженцам в скором времени предстояло вплотную заняться добычей пищи – охотой и рыбалкой. Возле крайнего домика находился колодец, из которого запаслись водой.

Не таясь, развели костры. Существовала реальная опасность обратить на себя внимание возможных преследователей или привлечь новых врагов, но людям нужно было согреться и поесть горячей пищи.

Кийск сидел у костра, накинув на плечи обрывок коврового покрытия, и тщетно пытался обернуть его вокруг себя так, чтобы ниоткуда не поддувал холодный ветер. Он терпеть не мог холода, но в экстремальных условиях сносил его спокойно, относясь как к данности.

Выйдя из темноты, рядом с ним присел Киванов.

– Дрожишь? – спросил Борис.

– Дрожу, – честно признался Кийск.

– Коньяк кончился?

– Я не использую его как согревающее, – только для приведения в чувства нокаутированных бойцов.

– Знаешь, Иво, мне не дают покоя мысли о Лабиринте.

– Конечно, – усмехнулся Кийск, – там было теплее.

– Нет, послушай, я серьезно. Совершенно ясно, что не механики создали Лабиринт.

– Это почему же?

– Не тот уровень технологий и совершенно иная эстетика.

– Убедительно. И что дальше?

– Почему Лабиринт позволяет им пользоваться собой?

– Возможно, он их попросту не замечает.

– Исключено. Они же ходят по нему толпами туда и обратно, протаскивают через него технику. Кроме того, им удается каким-то образом сохранять прямой путь и постоянно держать открытыми, по меньшей мере, два входа – один здесь, на Земле, а другой там, откуда они явились. Такого невозможно не заметить. Это все равно, как если бы ты не обратил внимания, что у тебя на животе муравьи начали строить муравейник.

– Да, такое я, пожалуй, замечу, – согласился Кийск.

– Значит, этот момент ты уяснил? Идем дальше?

– Идем.

– Дальше получается, что Лабиринт намеренно сводит вместе механиков и людей. Вопрос – для чего?

– Чтобы механики обратили нас в свою веру.

– Ответ неверный.

– Для чего же тогда?

– Мы не знаем, когда Лабиринт впервые встретил на своем пути механиков, зато нам известно, как он познакомился с людьми. Микробиолог, встретив неизвестный вид бактерий, начинает его изучать. Так же поступил и Лабиринт. Микробиологической чашкой стала для него планета РХ-183, на которой поселилась колония людей. На них он и производил свои исследования. Оставшись доволен результатами экспериментов, Лабиринт решил использовать новый найденный вид в собственных целях. Он свел нас с механиками для того, чтобы не они нас, а мы их наставили на путь истины.

– А по-моему, все идет как раз наоборот.

– Существование объектов биологической природы в виде матрицы, вставленной в металлический каркас, является противоестественным.

– Наверное, не для всех.

– Лабиринт является первоосновой всего сущего, и для него это безусловно является аномалией.

– И что же, выбрав нас на роль миссионеров, он натравил на нас механиков и оставил при этом с голыми руками?

– Только для того, чтобы продемонстрировать, к каким результатам приводит механистическое извращение человеческой природы.

– И каким же образом мы должны вразумлять механиков.

– Вот этого я не знаю. Но у Лабиринта наверняка есть какой-то.

– Почему ты так думаешь?

– Доказательством тому являешься ты.

– Я? Это как же?

– Лабиринт дважды вернул тебя на Землю.

– Случайность.

– Нет. Вернемся к примеру с микробиологом. Закончив работу, он уничтожает объекты своих исследований, оставляя только заинтересовавшие его, необычные экземпляры. Таким особо ценным экземпляром для Лабиринта являешься ты.

– Я несколько раз мог погибнуть.

– Но ведь остался цел. Лабиринт хранит тебя. Ты – ключевая фигура в задуманной и осуществляемой Лабиринтом сложной многоходовой комбинации.

– Значит, если бы тогда, на заднем дворе, когда механик выстрелил в меня, ты не подставил свою руку, то земля б подо мной разверзлась, и меня поглотил Лабиринт?

– Может быть и так. А может быть, произошло бы что-нибудь другое, но, в конечном итоге, ты все равно остался бы жив.

– Ты так думаешь? – Кийск откинул край накрывавшего его коврика, выдернул из-за пояса пистолет, взвел курок и приставил ствол к виску. – А как поступит Лабиринт, если я сейчас нажму на курок?

– Никак, – спокойно ответил Киванов. – Потому что ты никогда этого не сделаешь. Может быть, именно поэтому Лабиринт и выбрал тебя?

Кийск усмехнулся, поставил пистолет на предохранитель и спрятал его.

– Как бы там ни было, – устало произнес он, накинув на голову покрывало, – сейчас я совершенно ни на что не годен. Мне холодно, и я хочу спать.

ГЛАВА 25. Последняя битва

Туристский приют стал последним жилым местом, встретившимся на пути отряда беженцев. По мере продвижения вперед лес становился все гуще и труднопроходимее. Повозки не могли продраться сквозь дикие заросли, и их пришлось разгрузить. Всю поклажу взвалили на себя, а лошадей отпустили на волю.

К исходу дня умерли от сепсиса двое раненых солдат. Врачи, не имея необходимых медикаментов и перевязочных средств в достаточном количестве, были не в силах спасти их.

На пятый день пути, когда по расчетам Баслова они достигли центра лесного массива, решено было остановиться и приступить к подготовке зимнего лагеря. К тому времени люди совершенно выбились из сил, а больных в отряде стало едва ли не больше, чем здоровых. Главным образом люди страдали от различных форм простудных заболеваний, причинами чему были нехватка теплой одежды и ночевки под открытым небом, прямо на промерзшей земле, когда даже вода во флягах под утро становилась куском льда.

Зима, стоявшая на пороге, не оставляла времени для отдыха и раскачки. Больным и детям теплое жилье требовалось незамедлительно. Навыков и опыта в строительстве деревянных рубленых домов ни у кого не было, а поэтому, чтобы не терять понапрасну времени, решено было в первую зиму обойтись примитивными землянками.

Земля была мягкой, пока еще неглубоко промерзшей, копать ее не составляло большого труда. Хуже обстояло дело с заготовкой бревен. Руки рабочие были, но не хватало для них инструментов и инвентаря. Работали в несколько смен, даже ночью, при свете костров. К тому времени, когда первые вырытые в земле жилища были готовы, люди в лагере начали умирать от пневмонии. Ежедневно хоронили от трех до семи человек.

Баслов, не ослабляя бдительности, расставил вокруг лагеря посты. В направлениях возможного появления механиков постоянно работали разведгруппы.

К капитану вновь вернулись былые уверенность и собранность. Теперь, когда перед ним стояла четкая и ясная задача, пусть даже, как считали многие, и невыполнимая, он готов был работать за троих и того же требовал от тех, кто находился рядом. И каким-то образом ему удавалось всех вокруг заряжать своей энергией.

Не было человека, который не понимал, что, выкладываясь подчистую, они борются не за спасение, а всего лишь ради отсрочки уже вынесенного им приговора. И тем не менее все работали как проклятые, словно и не думали и даже не знали о том, что наступит день, когда снова придется все бросить. Остановка сейчас была равносильна смерти.

Кийск, в отличие от Баслова, пребывал в подавленном настроении. Им владели мрачные предчувствия, временами переходившие в глубокую уверенность в том, что эту зиму в лесу не переживет никто.

Двое часовых с нетерпением ждали смены, которая, как обычно, запаздывала, – часов ни у кого не было, и тем, кто ждал, всегда казалось, что время ползет слишком медленно. Это были пехотинцы из роты Баслова, от которой осталось не более двух взводов. По внешнему виду солдат теперь трудно было отличить от гражданских – и те и другие, отправляясь в караул или на работу, натягивали на себя все теплое, что только удавалось найти.

День был серый, пасмурный. Порывистый ледяной ветер дул, казалось, одновременно со всех сторон, – сколько ни поворачивайся к нему спиной, он все время в лицо. Закинув автоматы за спину, втянув головы в плечи и спрятав в рукава кисти рук, солдаты зябко приплясывали на месте. У обоих до самых ушей были натянуты серые спортивные шапочки, а поверх бушлатов накинуты нечто вроде пончо, сшитые из одеял.

Один из них, пританцовывая, принялся что-то едва слышно напевать и вдруг замер в неудобной позе, наклонившись вбок. Ему показалось, что между деревьями мелькнула какая-то тень.

– Что там? – спросил другой.

– Да ничего. Померещилось.

– И чего мы только здесь мерзнем? Если придут механики, то шум будет стоять по всему лесу, – за день пути их услышим.