Чтение 57–й страницы книги ~Последний полустанок~

Тимофея увезла санитарная машина. Сейчас она вернется за Вадимом. Надо
поскорее отдать птицу-разведчика. Она лежит в кузове.

Несмотря на протесты Нюры, Вадим, прихрамывая, подошел к грузовику,
приподнял брезент и увидел там мальчика в школьной фуражке.

- Юрка?

Вадим не ошибся. Растрепанную птицу сторожил мальчуган, - он и птицу
нашел, и "дяденьку, упавшего с неба". Разве можно было удержаться от
любопытства, чтобы не посмотреть на летающий корабль, откуда без всякого
парашюта человек выпрыгнул? А кроме того, надо же узнать, что случилось с
тем, кто там остался? И не долго думая, захватив из дома только фуражку,
Юрка проскользнул в кузов. Хотелось еще раз увидеть смелого человека,
которого Юрка нашел. И вовсе он не герой, про каких пишут в книжках, он
самый обыкновенный. Настоящий герой не стал бы кричать, когда Юрка
попробовал оторвать прилипшую к ране рубашку. Какой же он герой? Совсем не
похож. И все-таки спрыгнул вниз, чтобы спасти воздушный корабль и своего
товарища. Да и сейчас за него страдает.

Вадим попросил Юрку вытащить птицу из кузова, и ее унесли в лабораторию.

Сидя рядом с Вадимом на скамейке, Юрка болтал ногами, говорил какие-то
успокаивающие слова, а сам думал, что бы такое хорошее сделать для
Багрецова. Часы подарить? Но у него уже есть. А не подарить ли тот
золотистый осколок, что недавно нашел? До чего же здорово он горит на
солнце, переливаясь огнями, прямо как драгоценный камень. Ребята говорят,
что это стекло. Только они врут. Может быть, это какое-нибудь особенное
вулканическое стекло? Сквозь него посмотришь на солнце и видишь радугу и
много-много маленьких звездочек.

Юрка очень ценил этот осколок и чуть не каждую минуту вытаскивал его из
кармана, чтобы полюбоваться. Он куда интереснее калейдоскопа. И вот с этим
своим сокровищем Юрка решил расстаться.

- Возьмите, пожалуйста, - сказал он, протягивая Вадиму сверкающий
осколок.

Ничего не понимая, Вадим рассеянно взял его.

- Спасибо. - И, чтобы не обидеть мальчика, спросил: - Где нашел?

- Там, - Юрка неопределенно махнул рукой. - Посмотрите насквозь.

Подбрасывая на руке осколок, Вадим заметил, что стекло покрыто особым
слоем, характерным для мельчайшей мозаики телевизионных передающих трубок.
Да ведь точно такая трубка была в орле-разведчике!

Подъехала санитарная машина, и Марк Миронович приказал положить
Багрецова на носилки.

- Если хотите знать мое мнение, молодой человек, то это вам нисколько
не повредит.

Пришлось согласиться, но Вадим прежде всего попросил, чтобы чучело орла
ц осколок сразу же передали Борису Захаровичу.

- Потом я ему все расскажу.

Пока Багрецова укладывали в машину, Поярков отозвал Марка Мироновича в
сторону.

- Как вы думаете, с Бабкиным серьезно? Обморозился, а главное - сильное
облучение.

- Надеюсь, что облучение не очень повлияло. Он оказался
предусмотрительным.

Помните, где мы его нашли?

- Под аккумуляторным каркасом.

- Совершенно верно. Множество металлических пластин и масса сухого и
жидкого электролита послужили отличным экраном. Вот что значит умелое
сочетание теории и практики. Не то что у нас, на "полустанке".

- Последнем, Марк Миронович, последнем. Я слышал, что уже приказ
готовится.

Полная реорганизация.

Марк Миронович заторопился к машине, а Поярков пошел навстречу
Набатникову.

Шагая вдоль бетонной дорожки, тот перелистывал записную книжку с
наблюдениями Бабкина.

- Важнейшие и точные детали. Молодец Тимофей, - заметив Пояркова еще
издали, заговорил Афанасий Гаврилович. - Вот что значит видеть
собственными глазами.

- Он поднял голову и мечтательно поглядел в синеву. - Запряжем мы эту
вечную, неиссякаемую... Ты знаешь, - он захлопнул книжку, - что
космическая энергия сотворила в одном из уловителей?

И Набатников рассказал о том, как в его уловителе сконцентрировалась
такая огромная энергия космических частиц, что превратила легкие ядра
вещества в средние. Освободилась атомная энергия.

- Неужели вы все-таки надеетесь спустить эту энергию на землю? -
удивленно спросил Поярков. - Откровенно говоря, я скрепя сердце пошел на
ваши требования в перестройке "Униона". Столько места занято!

- Не зря, не зря, дорогой Серафим, - радостно похлопал его по плечу
Афанасий Гаврилович. - А Бабкин-то, ведь он, наверное, поставил рекорд
высоты для аппаратов легче воздуха. Двигатели включены были позже. Жаль,
что не соблюдены формальности, а то бы могли этот рекорд
зарегистрировать...

Впрочем, не это главное. Ты понимаешь, каких огромных высот мужества и
гражданского долга достигли эти ребята. Бесценный рекорд, самый высокий!..

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

О колючих ветрах, ранимой душе и о том, как Нюра

Мингалева делает еще одну ошибку. О жалостливости и

точном расчете. А главное - о том, к чему может

привести низкая зависть.

Поярков чувствовал себя абсолютно разбитым - сказалось напряжение
последних дней. Растянувшись на траве, он прикрыл утомленные глаза.

Рекорды, смелость, мужество... Не каждому приходится испытывать
самолеты, спускаться на морское дно. Не каждому случается спасти тонущего,
поймать врага на границе, рискуя жизнью, предупредить катастрофу или
вообще сделать что-нибудь героическое. Бывает, доживешь до старости, а
вспомнить нечего - никакой героики. Даже неизвестно, есть ли у тебя
мужество. Как бы ты себя чувствовал на узкой тропинке при встрече с врагом?

И в то же время никто не скажет Пояркову, что он слизняк, трус. Сколько
нужно смелости, чтобы наперекор противникам, равнодушным авторитетам,
консерваторам и маловерам, доказать ценность твоей конструкции и добиться
ее постройки. Ведь таких ионосферных лабораторий никогда не существовало.

Другие утверждают, что, наоборот, это вчерашний день. Да и сейчас
борьба не закончена. Точно еще ничего не известно, но у некоторых
существует опасение посылать "Унион" с человеком. Конструкция
экспериментальная, недостаточно проверенная, есть более надежные решения.
Единственная надежда на опыт Бабкина. Он не один час пробыл в ионосфере, а
это кое-что значит.

Послышался шелест травы. На ходу перелистывая страницы лабораторного
журнала, куда-то торопилась Нюра.

Поярков приподнялся, окликнул ее. Нюра от неожиданности вздрогнула,
увидела Серафима Михайловича и, замахав руками, как бы отгоняя от себя
незримую опасность, убежала.

Лежа на спине, как бывало в детстве, когда он мог часами следить за
плывущими облаками, Поярков видел сейчас над собой металлические ребра
диска. Здесь все знакомо ему, каждый шов, каждая деталь. Все это было им
продумано, выстрадано. И он уже победитель - "Унион" прошел самые важные
испытания.

Но, оказавшись смелым и настойчивым в этой борьбе, Поярков потерпел
жалкое поражение на пути к личному счастью, никак не связанному со
сварными швами и заклепками. Он посмеивался, что в иных бесталанных
опереттах и примитивных песенках влюбленный обязательно косноязычит и
никак не может объясниться. Да разве так в жизни бывает? Но почему Нюра не
ответила на его смелое признание? Почему нужно говорить с Багрецовым?
Почему боится сказать сама?

Все бы простил ей: любые ошибки, проступки, увлечения. Однако случается
и непоправимое.

Подошел Набатников и, с тревогой заглянув в осунувшееся лицо Пояркова,
сказал:

- Хотел я тебя, Серафим, в комиссию включить по проверке "Униона", но
потом подумал: сами справятся.

- Правильно сделали, Афанасий Гаврилович. А то я опять со всеми
переругаюсь.

- Ну и характерец! - вздохнул Набатников. - Несчастная у тебя будет жена.

Поярков отвернулся.

- Не будет, Афанасий Гаврилович. Никогда.

Подобная категоричность несколько удивила Набатникова - тут что-то
неспроста, - но сейчас некогда было вмешиваться в личные дела ведущего
конструктора "Униона".

Враг всякой официальщины в науке, Набатников все же должен был создать
комиссию для проверки технического состояния "Униона" после высотного
полета. В комиссию вошли инженеры, конструкторы двигателей, радисты и
механики, врачи и биологи. Последние сразу же проскользнули в четвертый
сектор, чтобы собственными глазами без всяких телевизоров посмотреть на
своих питомцев.

Главный врач "Униона" Марк Миронович беспокоился за Яшку, но, как ни