Чтение 57–й страницы книги ~Второе кольцо силы~

то же самое, и вследствие этого мы являемся толтеками
подобно Нагвалю и Хенаро.

- Нагваль учил тебя и равным образом меня быть
бесстрастными. Я более бесстрастна, чем ты, потому что я
бесформенна. Ты все еще имеешь свою форму и ты пуст, поэтому
ты цепляешься за каждый сучок. Однако, однажды ты снова
будешь полным и тогда ты поймешь, что Нагваль был прав. Он
сказал, что мир людей поднимается и опускается, и люди
поднимаются и опускаются вместе со своим миром, как магам,
нам нечего следовать за ними в их подъемах и спусках.

Искусство магов состоит в том, чтобы быть вне всего и
быть незаметными. И больше, чем что-либо другое, искусство
магов состоит в том, чтобы никогда не расточать свою силу.
Нагваль сказал мне, что твоя проблема состоит в том, что ты
всегда попадаешь в ловушку идиотских дел вроде того, которое
ты делаешь сейчас. Я уверена, что ты собираешься спрашивать
всех нас о толтеках, но ты не собираешься спрашивать никого
из нас о нашем внимании.

Ее смех был чистым и заразительным. Я согласился с ней,
что она была права. Мелкие проблемы всегда пленяли меня. Я
также сказал ей, что был озадачен ее употреблением слова
"внимание".

- Я уже говорила тебе то, что Нагваль рассказывал мне о
внимании, - сказала она. - мы удерживаем образы мира своим
вниманием. Мужчина-маг очень труден для тренировки, потому
что его внимание всегда закрыто, сфокусировано на чем-то
другом. Женщина, с другой стороны, всегда открыта, потому
что большую часть времени она ни на чем не фокусирует свое
внимание. Особенно в течение менструального периода. Нагваль
рассказал мне и затем показал, что в течение этого периода я
действительно могу отвлечь свое внимание от образов мира.
Если я не фокусирую свое внимание на мире, мир рушится.

- Как это делается, ла Горда?

- Это очень просто. Когда женщина менструирует, она не
может фокусировать свое внимание. Это та трещина, о которой
говорил мне Нагваль. Вместо того, чтобы бороться за
фокусирование, женщина должна отвлечься от образов, глядя
пристально на отдаленные холмы или на воду, например, на
реку, или на облака.

Если ты пристально смотришь открытыми глазами, у тебя
начинает кружиться голова и глаза утомляются, но если ты
полуприкроешь их и немного мигнешь и передвинешь их от одной
горы к другой или от облака к облаку, ты сможешь созерцать
часами или днями, если это необходимо. Нагваль обычно
заставлял нас сидеть у двери и пристально смотреть на
круглые холмы на другой стороне долины. Иногда мы сидели там
в течение нескольких дней, пока не откроется трещина.

Я хотел еще послушать об этом, но она прекратила
говорить и поспешно села очень близко ко мне. Она дала мне
рукой сигнал слушать. Я услышал слабый шелестящий звук и
внезапно в кухню быстро вошла Лидия. Я подумал, что она,
должно быть, спала в комнате и звук наших голосов разбудил
ее.

Она сменила западную одежду, которую носила, когда я
видел ее в последний раз, и надела длинное платье, вроде
того, какие носили местные индейские женщины. На плечах у
нее была шаль и она была босая. Ее длинное платье, вместо
того, чтобы сделать ее на вид старше и массивнее, сделало ее
похожей на ребенка, одетого в одежду взрослой женщины.

Она прошла к столу и приветствовала ла Горду формальным
образом: "добрый вечер, Горда". Затем она повернулась ко мне
и сказала: "добрый вечер, Нагваль".

Ее приветствие было таким неожиданным и ее тон таким
серьезным, что я готов был засмеяться. Я уловил предостере-
жение ла Горды. Она сделала вид, что скребет верхушку своей
головы тыльной стороной левой руки, которая была скрючена.

Я ответил Лидии так же, как ответила ла Горда: "добрый
вечер, Лидия".

Она села в конце стола, справа от меня. Я не знал,
начинать беседу или нет. Я собирался что-нибудь сказать, как
вдруг ла Горда легко стукнула мою ногу своим коленом и еле
заметным движением бровей дала мне сигнал слушать. Я снова
услышал приглушенный шелест длинного платья, соприкасавше-
гося с полом. Жозефина секунду стояла у двери, прежде чем
направиться к столу. Она приветствовала Лидию, ла Горду и
меня таким же образом. Я не мог оставаться серьезным, глядя
на нее. Она также была одета в длинное платье, шаль и была
без обуви, но у нее платье было на 3-4 размера больше и она
положила в него толстую подкладку. Ее внешность была
совершенно несообразной, ее лицо было худое и юное, но тело
выглядело гротескно раздутым.

Она взяла скамейку, поставила ее с левого конца стола и
села. Они все трое выглядели чрезвычайно серьезными. Они
сидели, сдвинув ноги вместе и держа спины очень прямо.

Я еще раз услышал шуршанье платья и вошла Роза. Она
была одета так же, как и другие, и тоже была босая. Ее
приветствие было таким же формальным и, естественно,
включало Жозефину. Она ответила ей тем же самым формальным
тоном. Она села напротив через стол лицом ко мне. Все мы
довольно долго оставались в абсолютном молчании.

Ла Горда внезапно заговорила, и звук ее голоса заставил
всех остальных подскочить.

Она сказала, указывая на меня, что Нагваль собирается
показать им свои олли, и что он собирается воспользоваться
своим специальным зовом, чтобы вызвать их в комнату.

Я попытался обратить это в шутку и сказал, что Нагваля
здесь нет, так что он не может вызвать никаких олли. Я
думал, что они собираются засмеяться. Ла Горда закрыла лицо,
а сестрички уставились на меня. Ла Горда положила руку на
мой рот и прошептала мне на ухо, что мне абсолютно
необходимо воздерживаться от идиотских высказываний. Она
взглянула мне прямо в глаза и сказала, что должен вызвать
олли, делая зов бабочек.

Я неохотно начал. Но как только я принялся за это, мной
овладело увлечение, и я обнаружил, что спустя считанные
секунды я уделяю максимум концентрации произведению это
звука. Я модулировал его излияние и управлял воздухом,
выталкиваемым из моих легких, таким образом, чтобы
произвести наидлиннейшее возможное постукивание. Это звучало
очень мелодично.

Я набрал огромную порцию воздуха, чтобы начать новую
серию. Внезапно я остановился. Что-то снаружи дома
откликалось на мой зов. Постукивающие звуки шли со всех
сторон вокруг дома, даже с крыши. Сестрички встали и
столпились, как испуганные дети, вокруг ла Горды и меня.

- Пожалуйста, Нагваль, не вызывай ничего в дом, -
умоляла меня Лидия.

Даже ла Горда казалась немного испуганной. Она дала мне
рукой резкую команду остановиться. Я в любом случае не
собирался продолжать производить звук. Однако олли - или как
бесформенные силы, или как существа, которые шныряли за
дверью - не были зависимыми от моего постукивающего звука. Я
снова ощутил, как две ночи тому назад в доме дона Хенаро,
невыносимое давление, тяжесть, навалившуюся на весь дом. Я
мог чувствовать ее в своем пупке, как зуд, нервозность,
которая вскоре обратилась в настоящее физическое страдание.

Три сестрички были вне себя от страха, особенно Лидия и
Жозефина. Они обе скулили, как раненые собаки. Все они
окружили меня, а потом уцепились за меня. Роза заползла под
стол и засунула голову между моими ногами. Ла Горда стояла
позади меня так спокойно, как только могла. Через несколько
секунд истерия и страх этих трех девушек возросли до
огромных размеров. Ла Горда наклонилась и прошептала, что я
должен издать противоположный звук, который рассеет их. У
меня был момент крайней неопределенности. Я действительно не
знал никакого другого звука. Но затем у меня быстро возникло
щекочущее чувствование на верхушке моей головы, дрожь в теле
и я неизвестно почему вспомнил особый свист, который дон
Хуан обычно выполнял ночью и которому постарался обучить
меня. Он представил мне его, как средство удерживать свое
равновесие во время ходьбы, чтобы не отклониться с пути в
темноте.

Я начал издавать свой свист, и давление в моей пупочной
области прекратилось. Ла Горда улыбнулась и вздохнула с
облегчением, а сестрички отодвинулись от меня, хихикая так,
словно все это было всего лишь шуткой. Я захотел
индульгировать в самокритических размышлениях о резком
переходе от довольно приятного общения с ла Гордой к этой
сверхъестественной ситуации. Секунду я размышлял над тем, не
было ли все это происшествие розыгрышем с их стороны. Но я