теснящихся вдоль взлетно-посадочной полосы аэропорта Каи-Так, с бельем,
развевающимся на бамбуковых шестах так, что оно едва не задевало за
крылья, с лицами людей внутри квартир, проносящимися так близко, что Цинк
видел их родинки, его органы чувств были перегружены. За аэропортом жара и
влажность заставили его одежду прилипнуть к телу, словно он распахнул
дверцу сушильной центрифуги до того, как завершился ее цикл. На древнем
холме Гонконг-Айленд и здесь, на другом конце гавани, в улье Коулуна,
половина из шести миллионов людей жила на площади меньше девяти квадратных
футов на человека. Набитые по семь человек в комнату в одном из самых
густонаселенных мест Земли, они буквально не смогли бы все одновременно
выйти на улицы. Сидя в полицейской машине, ползущей на юг, Чандлер был
убежден, что этим утром они решили совершить попытку сделать это.
Натан-роуд, спинной хребет Коулуна, который называли еще "Золотой милей",
потому что здесь опустошались кошельки туристов, считался одним из самых
широких проспектов колонии. Локоть к локтю и бампер к бамперу, улица была
запружена недружелюбно настроенными участниками уличного движения;
пешеходы толкали друг друга локтями, в то время как двухэтажные автобусы
извергали выхлопные газы и сражались за пространство с семнадцатью
тысячами такси. Гудящие сигналы и визжащие тормоза дополняли общий гам,
хаос и увеличивали ощущение стресса. Слева от него в машину заглядывал
"Марлборо-мэн", держа в руках сигареты в картонной пачке. Рыба строила ему
глазки из аквариума, стоящего справа; туда помпой подкачивался воздух,
чтобы сохранить ее в свежем состоянии до тех пор, пока она не будет
выбрана в меню. Лес из стекла и стали тянулся вдоль дороги, пневматические
копры на дюжине строительных площадок вколачивали сваи для дополнительного
строительства. По раскачивающимся бамбуковым мосткам, накрытым сетками,
люди-пауки взбирались на шестидесятиэтажные небоскребы, вздымающиеся над
головой. Темпы строительства были такими бешеными, что исчезли не только
все старые колониальные здания, но и мало что осталось от 50-х годов.
Человеческий поток на Натан-роуд возрос в два раза. Даже эскалаторы,
спускающиеся к движущемуся тротуару, неслись со скоростью, превышающей в
два раза скорость эскалаторов где-либо еще. Под неоновыми вывесками,
громоздящимися по десять штук друг над другом, изделия из золота, нефрита,
брильянты, слоновая кость, наручные часы, камеры, топоры, ковры, свечи,
полотняные ткани, шелка, хлопчатые изделия, столы, детские кроватки,
кормушки, клетки для птиц, чашки, картины и все, что могли бы купить три
миллиона туристов - все было выставлено на продажу. Уличные торговцы
заполняли каждый укромный уголок и любую щель, размахивая теннисками,
плюшевыми щенками, эротическими резными фигурками и жаренными цыплячьими
ножками. Улицы за пределами Натан-роуд каждая имела свою специализацию. На
некоторых было вполне достаточно портных, чтобы одеть весь мир, другие
специализировались на разведении птиц, женьшене или змеином яде. Бары
"Алые губки" и "Задранные юбки" служили обнаженной по пояс толпе. Птичьи
рынки Гон Лока продавали какаду, длиннохвостых попугаев, дроздов и
зябликов. Во всех ресторанах имелись крючки под потолком, на которые
вешались клетки с птицами, чтобы хозяева могли проветривать их, показывать
их, сравнивать, слушать, как они поют. Куда бы ни глянул Цинк, везде
что-нибудь привлекало его внимание. Японские туристы следовали за своими
гидами, окрики которых разносились над воловьими рогами. Туши забитых
свиней были развешаны вдоль тротуара. Каллиграфы и предсказатели будущего
оживленно торговали предметами своего ремесла. Шипение оладий на жаровнях
присоединялось к запаху солений. Бизнесмены у телефонов заканчивали свои
дела, пока они готовились. Движение было левосторонним, так же, как и в
Британии. Переходы были обозначены точно так же, как и на покрытии
Абби-роуд. Дизель, выплюнувший в воздух клубы гари, напомнил ему Лондон.
Затем, когда машина приблизилась к последней примете старого Гонконга -
сложенной из кирпича и камня Клок-Тауэр, отмечающей самый восточный филиал
"Восточного Экспресса", едкий запах ладана ударил ему в ноздри.
ФАНКВАНЬ ЧЖУ".
и шумное". Похожий на пещеру зал был наполнен гомоном от постукивающих
палочек для еды, переплетающихся голосов, и экзотическими ароматами. Для
китайцев еда это религия, а ресторан - ее храм. Преуспевание ресторана
измеряется тем, сколько людей набито в нем, хозяйка держится так, словно
является пра-прабабкой "деток", толпящихся за каждым столом. В обрамлении
золотых змей, обвившихся вокруг красных колонн, между семейными группами
носятся хохочущие дети. Цинк едва протиснулся к единственному свободному
стулу.
едой - первейшее из удовольствий", к чему были прибавлены последующие
каноны: "Если у этого имеется четыре ноги, и это - не стол, то его можно
есть", и еще: "Если спина этого смотрит в Небеса, значит, его можно есть".
порождая такие блюда, как утиные лапки, птичьи клювы, и рыбьи губы с
глазами. "Бой дракона с тигром" - это кошка со змеей. "Три визга" - так
называют звук, когда палочками для еды скребут по крысиному зародышу. "То,
из чего готовят еду, считается свежим, если не истек день", поэтому Цинк
прошел мимо столов, на которых была сервирована рыба, разрезанная так, что
ее сердце еще билось. Когда готовится утка по-пекински, уток сначала не
убивают. Их запирают в железных клетках над углями жаровни. Когда жар
увеличивается, испытывающее жажду пернатое поят из сосудов вином, медом,
солодом и имбирным пивом. Когда птица издыхает, ее разрезают и выкладывают
на подносе, и лишь затем жарят.
животного, является истинно китайским деликатесом. Британцы, большие
любители собак, запретили употреблять в пищу собачатину, поэтому это
делают втайне. Китайские повара изобрели "пьяных креветок". Поданные
живыми и помещенными в стеклянный сосуд, накрытый крышкой, они заливаются
красным вином через отверстие в крышке. Креветки начинают прыгать, образуя
колеблющуюся массу, после чего их извлекают ложкой и бросают в кипящий
суп.
яйцом. Не так давно один канадский писатель, отведавший этого деликатеса,
умер из-за костного грибка, который съел его скелет. Цинк не думал, что
такой конец его устраивает.
стоял спинкой к двери. Этикет бедных азиатов.
Йе-он и Во Хоп-то слегка поспорили. Аргумент демонстрировался на улице,
прямо посреди уличного движения. Я провел целую ночь, занимаясь этим
делом. То, что от него осталось, выглядело примерно так, как то, что
сейчас передо мной. Триады не любят терять деньги и лицо. Лучше мне
понаблюдать за дверью. Пригнитесь, если я крикну.
Триадам в королевской гонконгской полиции. Его свежевыбритый череп и
испещренное оспинами лицо венчали грузное тело с приличным брюшком. Он
оскалил зубы, жемчужно-белые, с оттенком слоновой кости на резцах,
поскольку он только что расправился с яйцом. Голубой, цвета морской волны,
его костюм был сшит из лучшего материала, изготавливаемого на
Вин-Он-стрит. Внимание Цинка привлекло к себе нефритовое кольцо на его
указательном пальце.
- Бог войны и боевых искусств. Покровитель полицейских и всех тех, кто
ненавидит негодяев.
На нем была выгравирована птица со стрелой в груди.
сказано "старающийся скрыть бедность". Происшедшее прошлой ночью сократило
время до предела. Я сделал для вас заказ. Вот уже и несут.
Онг поухаживал за Цинком. - "Еда - это лекарство. Лекарство - это еда", -
перевел он китайские иероглифы, нанесенные на тарелку. Совершив круговое
движение палочками, Онг отправил кусочек в рот.
азиат. - Запеченный в масле вместе с семенами кунжута. Муравьи
предотвращают артрит.
гостем. - Змеи улучшают кровообразование, разгоняют газы, лечат ревматизм.
Ему хотелось, чтобы сюда ворвались боевики Триад. Он имел бы предлог,
чтобы сбежать.
его адамово яблоко застряло в горле.
гостеприимства; он, казалось, не обращал на это смятение никакого
внимания. Затем расхохотался.
подобным тестам в течение тысячелетий, он захватил палочками и съел еще
Корнев Павел
Конюшевский Владислав
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Лондон Джек
Шилова Юлия