Борису. Это было потому, что началось счастье. Оно было. Иначе б бледная
Вера, с глазами похожими на испуганно улетающих птиц, не была б так
оживлена.
томительней она становилась для Савинкова. Рю де ля Фонтен одна из спокойных
улиц Парижа. Но живя спокойно, Савинков ощущал все большее беспокойство.
Росла скука. И неизвестно, что б из этого вышло, если б не родилось желание
изложить эту скуку литературно, в форме романа.
Достоевским, но разница была в том, что Достоевский никогда сам никого не
убивал, а Савинков убивал и Савинкову казалось, что Достоевский не знал
многого, что так хорошо знал Савинков. Он знал настоящую тоску, рождающуюся
у убивающего людей человека.
это была не вся тема. Савинков хотел обострить тему, и героя романа
противопоставить, - всему миру. Герой, по его замыслу, должен "плюнуть в
лицо" человечеству.
что Савинков чувствовал в себе не перестававший трепет, как бы озноб.
Вечерами, в толпе, гуляя по потемневшим Елисейским полям, был уверен, что с
славой террориста придет и слава художника.
убивать и узнавшим, что в сущности, убивать интересный спорт. И вот герой,
став усталым спортсменом убийства, "плюнет в лицо" всему человечеству.
Апокалипсис. Ходил по бесконечным кольцам парижских бульваров, переполненный
музыкой своей темы, повторяя лишь: "О чем ты воешь ветр ночной, о чем так
сетуешь безумно?!"
здесь музыку подкрепляющую тему. Особенно волновала глава 6-я.
убивали друг друга... Я взглянул и вот конь вороной и на нем всадник имеющий
меру в руке своей... Я взглянул и вот конь бледный и на нем всадник,
которому имя смерть и ад следовал за ним..."
"Конь бледный" или "Конь блед", а герою дать нарочито пошлое имя "Жорж".
Иногда даже не верилось. Полно, неужели она живет вместе с ним, Борисом, с
детьми? Это было всегдашней мечтой. Только еще немного любви, немного ласки,
участия к Вере и разрешения войти в его внутренний, прекрасный духовный мир.
и сказала:
убивающем людей из чувства спорта и скуки, о человеке, которому очень
тоскливо, у которого нет ничего, ни привязанности, ни любви, для которого
жизнь глупый, а может быть гениальный, но ползущий в пустоту глетчер. Ты
понимаешь?
запах гнилых яблок принимает за л'ориган? Не различает запахов, - нехорошо
смеется Савинков.
скажет, что думает".
настоящей любви моего героя? Слушай: - "Когда я думаю о ней, мне почему-то
вспоминается странный южный цветок. Растение тропиков, палящего солнца и
выжженных скал. Я вижу твердый лист кактуса, лапчатые зигзаги его стеблей.
Посреди заостренных игл, багрово-красный, махровый цвет. Будто капля горячей
крови брызнула и как пурпур застыла. Я видел этот цветок на юге, в странном
и пышном саду между пальм и апельсиновых рощ. Я гладил его листы, я рвал
себе руки об иглы, я лицом прижимался к нему, я вдыхал пряный и острый,
опьяняющий аромат. Сверкало море, сияло в зените солнце, совершалось тайное
колдовство. Красный цветок околдовал меня и измучил".
Зачем всегда хочет делать боль, убивать этими ужасными мелочами. Он читает
только для того, чтобы доставить мне неприятность".
выдерживает игры.
говорит Вера. И тихо вышла из кабинета.
пустое: - расскажи, о чем ты думаешь, что пишешь, ведь ты же ходишь по
вечерам один и думаешь над работой? Разве многого я хочу, после стольких лет
горя? Я хочу части твоей души, твоего внутреннего мира, впусти меня, мне
нужно человеческое участие. Ты замыкаешься в себе. Разве это любовь? Если ты
называешь любовью нашу жизнь, то мне такая любовь без слов, без внутреннего
чувства ужасна.
уходить.
я вошла и мне показалось, что даже твои закрытые глаза обращены внутрь, в
самого себя, что в них может быть мука, но скрытая от меня, мне показалось,
что ты совсем чужой и я испытала буквально физическую боль, я чуть не
вскрикнула.
жить. Ты хочешь того, что я не могу тебе дать и что ты может быть даже сама
не возьмешь.
Савинков боялся слез.
чтобы я и здесь, в Париже испытала еще раз свое одиночество? И убедилась,
что ты не только меня не любишь, как я хочу, но что я тебе совсем чужая?
Ведь ты же мучишь меня, ты убиваешь меня.
Савинков.
недоговоренного. А между мной и тобой - глухая стена. И ты убиваешь меня
тем, что не хочешь сломать ее, словно тебе это будет мешать. А мне... -
голос Веры дрогнул, но она собралась с силами, выговорив:
было. Я знала, что ты живешь необычной, тяжелой жизнью, я мирилась с этим. Я
ждала. Но чего же я дождалась? Вот я пришла к тебе, как девочка, опять
думала, наконец, будет счастье. Оказалось мы друг другу стали чужды. У тебя
для меня нет даже слов. При любви такого одиночества, Борис, не испытывают.
Ведь я совсем одна...
подобная глава несчастной любви. Он только удивлялся, что Вера тонко и верно
говорит. Не подозревал.
что за порогом моей комнаты всякая связь со мной прекращается. Ты ушел и я
вычеркиваюсь из сознания. Я тебе больше ненужна. Это позорно, это ужасно,
Борис. Меж нами нет и не было того духовного заражения, которое у любящего
мужчины превращается в благодарное и любовное отношение к женщине. У тебя
это исключено. Ты - один. Ты хочешь быть один. Твоя любовь - сухая
обязанность. Но ведь есть женщины интереснее меня, которым ничего другого и
не требуется?
злобное чувство, как к страшной тяжести, охватило его.
тобой, Борис, нет и никогда не было. Ты не будешь возражать. Именно поэтому
я и была несчастна, а не потому, что много приходилось страдать. Ведь когда
ты обращаешься ко мне, делишься мыслями, я знаю, что это ничем не отличается
от разговора с твоими товарищами. Моя мысль ничего тебе не прибавит, ничего
не отнимет. Ты не видишь, не хочешь замечать моей жизни. Даже в мелочах,
когда мы идем с тобой по улице, здесь в Париже, ты никогда не возьмешь меня
под руку. Ведь я бы не отдернула руки. Может быть, я была бы даже счастлива.
В отсутствии этого жеста я чувствую, как ни в чем твою отчужденность. Ты
хочешь идти один, быть один. Так зачем же тебе я?
Савинков холодно. - Но если ты хочешь меня в чем-то обвинять, то вины я не
чувствую. Я не могу очевидно тебе дать того, что тебе надо. Тебе нужно,
собственно говоря, мещанское счастье покойного житья-бытья Афанасия
Ивановича с Пульхерией Ивановной!
Только искренности! А ты ее не даешь... - и, не будучи в силах больше
сдерживаться, Вера зарыдала.
ступая, спустился по лестнице. Он ехал на скачки в Лонгшан и не любил
опаздывать.
Шилова Юлия
Акунин Борис
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Журавлев Владимир
Куликов Роман