звяканью и шуршанию можно было догадаться, что она ставит стакан и гасит
сигарету. - Напряжение в пояснице возникает от задней части бедра, и это
напряжение нужно снять. - Ее пальцы с огрубевшими кончиками принялись
пощипывать и поглаживать, создавая эффект pianissimo.
веймаранер Сьюки, Хэнк, торопливо вбежал в комнату, высунув лиловый язык,
и они затеяли игру: Джейн сыпала сухой корм на ноги Александры, а Хэнк
потом его слизывал. Затем они насыпали корму на спину, где была подоткнута
рубашка. Язык у пса был шершавый и мокрый, теплый и липкий, как ножка
огромной улитки. Он хлопал взад-вперед по накрытому на спине Александры
столу. Собака, как и ее хозяйка, любила хрустящую еду, но, наконец
насытившись, удивленно взглянула на женщин и попросила их взглядом круглых
топазовых глаз с фиолетовым облачком в центре каждого прекратить игру.
церкви все остается как всегда, разве что прибавляются отдыхающие,
состоятельные религиозные либералы в свободных красных брюках и полотняных
пиджаках, дамы в пестрых ситцевых платьях и летних шляпках, отделанных
лентами. Эти отдыхающие и постоянные прихожане: Неффы, Ричард Смите, Херби
Принз, Альма Сифтон, Гомер Перли и Франни Лавкрафт, молодая миссис Ван
Хорн и относительно новая в городе Роза Хэллибред, без своего неверующего
мужа, но со своей протеже Дон Полански, - были однажды удивлены. Нестройно
пропев "В ночь сомнений и печали" (баритон Даррила Ван Хорна сообщал некую
грубую гармонию хору на галерее), они услышали в проповеди слово "зло",
слетевшее с уст Бренды Парсли. Нечасто слышали такое в этой строгой
церкви.
жабо и шелковым белым шарфом, выгоревшие на солнце, гладко зачесанные
назад волосы открывали высокий лоб.
она, затем понизила голос до доверительного регистра, однако он долетал до
каждого уголка старинного святилища, выстроенного в стиле неоклассицизма.
Розовые штокрозы согласно кивали в нижних рамах высоких чистых окон; выше
виднелось безоблачное небо, июльский день манил этих загнанных на скамьи в
белой коробке людей выйти наружу, пойти к лодкам, на пляж, на площадки для
гольфа и теннисные корты, пойти выпить "Кровавую Мэри" на чьей-нибудь
новой яхте из красного дерева с видом на залив и остров Конаникут. Все
будет жариться под яркими солнечными лучами, остров будет ярко зеленеть,
как в те времена, когда здесь жили индейцы племени наррангасет. - Мы не
любим употреблять это слово, - объясняла Бренда тоном не уверенного в себе
психиатра, который много лет молчаливо выслушивал других, а потом сам
начал наконец давать указания. - Мы предпочитаем говорить "несчастный" или
"нуждающийся", "заблудший" или "невезучий". Мы предпочитаем думать о зле
как об отсутствии добра, о мгновенно померкшем солнце, о тени, о слабости.
Так как мир _добр_: Эмерсон и Уитмен, Будда и Иисус научили нас этому.
Наша собственная героическая Энн Хатчинсон жила по завету милосердия,
противопоставив его всяким другим заветам; став матерью в пятнадцать лет и
заботливой повитухой для бесчисленных сестер, она бросила своими
убеждениями вызов ненавидящему мир духовенству Бостона, убеждениями, за
которые ей в конце концов суждено было умереть.
такого июльского дня отражается в моих глазах. Мои веки открыты, роговая
оболочка принимает свет, хрусталики фокусируют его, сетчатка и глазной
нерв передают сигналы мозгу. Завтра полюса Земли наклонятся на один день к
августу и осени, и свет будет немного другой, и испарения от земли
другие". Весь год бессознательно она прощалась с каждым сезоном, каждым
месяцем и переменой погоды, с каждым отмеренным мгновением осеннего
великолепия и увядания, зимнего промерзания, когда свет дня отражается на
твердеющем льду, и с тем мгновением весны, когда - пригретые -
распускаются подснежники и крокусы в спутанной бурой траве, где-нибудь в
укромном местечке на солнечной стороне, защищенные каменной стеной, как
влюбленные, что согревают своим дыханием шею любимого; а прощалась, потому
что не увидит больше смены времен года. Не увидит дней, проходящих в
спешке и делах, в заботах взрослых и веселом безделье детей, - _дням
действительно придет конец, небо закроется, как объектив огромной
фотокамеры_. От этих мыслей у нее закружилась голова; Грета Нефф, уловив,
о чем она думает, потянулась к ее коленям и сжала ей руку.
глядя перед собой на дальние хоры с недействующим органом и стоящими
хористами, - обратили свой гнев на зло, творимое в Юго-Восточной Азии
фашиствующими политиками и капиталистическими захватчиками в погоне за
обеспечением и расширением рынков сбыта, ухудшающих экологию, пока наши
взоры были обращены туда, мы проглядели зло, творимое в наших собственных
домах, домах Иствика, таких спокойных и прочных с виду. И мы виноваты, да,
да, ибо упущение равно проступку. Тайное недовольство и расстройство
личных планов сотворили зло из суеверий, которые наши предки объявили
отвратительными и которые _действительно_, - голос Бренды красиво затих в
мягком удивлении, как у учительницы, успокаивающей чету родителей, не
показывая им табель с ужасными оценками, как у женщины-эксперта по
производительности труда, вежливо уведомляющей провинившуюся работницу об
увольнении, - отвратительны.
несколькими месяцами раньше ее отец, так и Дженни в предчувствии конца
пришла, чтобы довериться этому существу, пока ее новые друзья и
машины-гуманоиды в Уэствикской больнице боролись за ее жизнь. Проработав
сама несколько лет в больнице, Дженни знала, как бесстрастно выглядит в
конце статистика, когда получены результаты применения всего этого доброго
и дорогостоящего милосердия. Больше всего страдала она от тошноты,
появлявшейся после приема лекарства, а теперь и после облучения, которому
она подвергалась дважды в неделю, когда, спеленутую и привязанную ремнями
на огромном подвижном столе из хрома и холодной стали, ее приподнимали
туда-сюда, пока у нее не начиналась морская болезнь. Пощелкивание
отсчитываемых секунд радиоактивного жужжания нельзя было изгнать из
памяти, оно преследовало ее даже во сне.
нельзя терпеть, его не надо объяснять, его нельзя прощать. Социология,
психология, антропология - все эти создания современного разума в данном
конкретном случае не должны ничего смягчать.
Дженни, - или как полыхает осенним золотом клен. Или то мгновение в конце
зимы, когда весь грязный снег съедается оттепелью, подмывается и
обваливается". Осознание всего этого было сродни ощущениям ребенка, когда
он протирает пальчиком запотевшее окно, стоя у батареи в холодный ветреный
день: через незамутненное стекло Дженни заглянула в бездонное никуда.
службы или рассыпались в пылу речи? - вновь собралась с силами.
гордости за свой пол отрицать, что они _являются_ женщинами, - долго
оказывали пагубное влияние на нашу общину. Они были неразборчивы в связях.
Они в лучшем случае пренебрегали своими детьми, а в худшем случае плохо с
ними обращались, воспитывали их в богохульстве. Своими гадкими поступками
и чарами, которые невозможно передать словами, они побудили некоторых
мужчин совершить безумные поступки. Они довели несколько человек - я
твердо убеждена в этом - до смерти. А теперь спустили своего демона -
обрушили ярость... - Между полных крашеных губ, как из цветка штокрозы,
появился сонный шмель и полетел над головами прихожан на поиски пищи.
стороны рядом с Гретой тихо похрапывал Рей Нефф. Оба супруга были в очках:
на Грете овальные старушечьи в стальной оправе, на Рее прямоугольные без
оправы. Каждый из Неффов казался одной большой линзой. "А я сижу между
ними, - подумала Дженни, - как нос". Все молчали, объятые страхом, Бренда
прямо стояла на кафедре. У нее над головой был не тусклый латунный крест,
висевший здесь долгие годы, а солидный новый латунный круг, символ
совершенного единства и мира. Это была идея Бренды. Она слегка перевела
дыхание и попыталась говорить, хотя во рту ей что-то мешало.
рта появился бледный голубой мотылек, а затем его младшая коричневая
сестрица, этот второй мотылек упал с глухим стуком, усиленным микрофоном,
на аналой, потом расправил крылышки и стал пробиваться к небу, запертому
высоко за длинным окном. - Их завишть ишпортила вшех наш. - Бренда
наклонила голову, и между губами протиснулась особенно яркая пушистая
бабочка "монарх", ее оранжевые крылышки обрамляла широкая черная полоска,
трепещущий полет под белыми стропилами был ленив и небрежен.
как будто оно было куколкой бабочки.
проповеди, лежащие на аналое, были забрызганы слюной и испражнениями
насекомых. Казалось, она задыхается. Длинные платиновые волосы
развевались, а латунное "О" сияло в солнечных лучах. Паства нарушила
ошеломленное молчание, раздались голоса. Франни Лавкрафт громко, как
обычно говорят глуховатые люди, предложила вызвать полицию. Реймонд Нефф
взял это на себя, подпрыгнул и стал размахивать кулаком в пронизанном
солнцем воздухе, у него дрожали челюсти. Дженни хихикала; распиравшее ее
веселье нельзя было больше сдерживать. Почему-то всеобщее оживление было
таким же смешным, как в мультфильме, когда неугомонный кот поднимается,
Флинт Эрик
Шилова Юлия
Якубенко Николай
Лондон Джек
Бажанов Олег
Прозоров Александр