в составленном мною двухтомнике Бодлера*. С этого перевода, кстати,
начинается для России Бодлер XXI века. Хочется верить, что век для него
будет удачным: великий поэт заслужил что угодно, кроме забвения.
на круги своя. Только вечер --
вот вечер
сегодня другой.
дает исчерпывающее объяснение тому, что такое эмиграция:
оставление отечества вследствие религиозных, политических, экономических или
каких-либо других причин".
отечество".
что Каспари говорит от имени первой волны русской эмиграции (1919-- 1925),
Даль -- от имени второй (1941-- 1945). У Каспари -- какая-то слабая надежда
на то, что "выселение" временное. У Даля -- никакой надежды. Разве что само
отечество переменится. Только ждать такой перемены иной раз эмигрантам
приходится непомерно долго. Один из лучших русских романистов XX века Марк
Алданов -- тоже, кстати, эмигрант первой волны -- в романе "Девятое
термидора" устами своего героя Пьера Ламора говорит:
кончится, и они вернутся к власти во Франции, перевешав всех мятежников. У
власти-то они будут, -- эмигранты почти всегда приходят к власти, даже самые
глупые, -- но очень не скоро. <...> Я у своих знакомых эмигрантов
спрашиваю: имеете ли вы возможность переждать за границей без дела лет
десять? Тогда храните гордую позу и высоко держите знамя... А если не имеете
возможности, то понемногу начинайте утверждать, что в революции далеко не
все скверно; есть хорошие начала, здоровые идеи, ценные завоевания,
ха-ха-ха!.."
заключительный мефистофельский смех: автор -- и тем более его загадочный
герой -- применительно к результатам русской революции не обольщается;
опираясь на избранную им "картезианскую" концепцию истории, он твердо знает,
что никаких десяти лет для возвращения не хватит, нужно самое малое --
полвека, а то и целого столетия окажется мало. Что же касается пресловутого
"суда истории", который якобы рано или поздно определит для всех подлинное
место, -- а значит, и эмигрантов, "дезертиров России", тоже оправдает, -- то
в том же романе и тот же герой уже всерьез роняет фразу:
десятилетие".
годов и аж до конца 1986 года (до первых журнальных публикаций Ходасевича и
Набокова, если быть точным) означал то же самое приблизительно, что желтая
звезда на рукаве и на груди при Гитлере: "Ату его!" Однако загонщики
улюлюкали мало и осторожно, лишнее улюлюканье не поощрялось: к чему ругать
эмиграцию вместе с ее гниющей -- а то и вовсе сгнившей -- литературой, если
проще сделать вид, что ее вовсе нет? Число наших специалистов по литературе
русского зарубежья до последних лет было таково, что, доведись их
пересчитывать по пальцам, глядишь, еще и не все пальцы на одной руке
пришлось бы загнуть к ладони. Лишь вторая половина восьмидесятых годов
принесла неожиданность: эти самые пальцы, прижатые к ладони, дрогнули и
сложились в известную фигуру кукиша: выяснилось, что в СССР есть -- пусть
немного, но есть! -- специалисты по этой литературе, скажем так,
"неформальные". К ним и начали обращаться издательства за материалом для
публикаций. Где лучше, где хуже, но с помощью такого вот классического для
России "авося" первое знакомство внутри-российского читателя с
вне-российским писателем уже состоялось.
вне ее), вообще некорректен. Русских литератур, если говорить лишь о языке,
не одна и не две и даже не двадцать две, сравните лишь региональные
литературы Петербурга и, скажем, Владивостока для ясности этого утверждения;
во всем мире создается литература на английском языке, но никому и в голову
не приходит утверждать, что вся эта литература -- английская. Но как минимум
одна общая черта у всей русской литературы после 1917 года прослеживается:
вся литература этого периода сидела.
позже -- в переводы древнекорейской и древнеегипетской лирики. Андрей
Платонов -- в сказочники). Сидела литература, наконец, просто сиднем, как
Булгаков или Всеволод Вячеславович Иванов: одно что-нибудь идет на сцене,
все прочее лежит в столе.
русской поэзии: той, которая сидела (да и сидит) в эмиграции. Многие из
авторов, впрочем, в иные периоды своей жизни самым натуральным образом
сидели в тюрьмах и лагерях -- у Гитлера (В. Корвин-Пиотровский, А.
Неймирок), у Сталина (А. Эйснер, А. Ачаир), у Тито (И. Н. Голенищев-Кутузов)
-- и во многих других местах; многим это стоило жизни. Но объединяет наших
авторов то, что литературным творчеством занимались они в 1920-- 1990-е
годы, сидя в эмиграции.
ошибочен. Как заметил в свое время архиепископ Иоанн Сан-Францисский, он же
в миру Дмитрий Шаховской, он же в поэзии -- поэт Странник, в таком случае,
если давать названия литератур согласно политическим структурам, можно
многие западные литературы объявить "парламентскими" и т. д. Тем более
невозможно объявить "советской литературой" "Доктора Живаго", "Мастера и
Маргариту", ахматовский "Реквием", стихи и прозу Даниила Андреева, созданные
во Владимирской тюрьме.
первой половине сороковых, бежали именно от советской власти. Не воздвигнись
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия