место этот греховный нос.
что за столом у Воеводы лишь Стрижак разглагольствовал неугомонно, а
остальные молчали, насыщаясь едой, как Мытник и его жена, или равнодушно
посматривая на чужестранцев, как Немой и его дочь, или сверкая хитрыми
глазищами, как это делала половчанка, сразу же прикипевшая взглядом к
веселому Венедикту и время от времени подававшая Шморгайлику знак, чтобы
тот наливал поляку мед. А может, не имея в запасе столько историй, как у
Стрижака о святом Николае, предусмотрительно не спешили, дабы хватило их
на более продолжительное время, поскольку, наверное, твердо решили сидеть
здесь, пока мимо придет гнев божий, то есть Батый, а уж тогда, передав
послание и подарки от папы грозному хану, отправиться в обратный путь,
далекий и не менее обременительный, чем это было до сих пор.
для всех чужестранцев, в данном случае для доминиканцев, то послы
превосходили всех ранее виденных осторожностью.
Воевода не выдержал и незаметно кивнул Стрижаку, поощряя его спросить о
том, что интересовало его прежде всего. Стрижаку не нужно было напоминать
дважды. Он придвинулся поближе к Джованни, ткнул пальцем в Венедикта,
чтобы он переводил, и начал свою речь так:
есть, но плод ее сладок бывает...
если вопрос еще не задан?
продолжал Стрижак, - и отвага ваша не может сравниться ни с чем ни на
земле, ни на небе. Истинно глаголю. Но для чего сие? И что везете Батыю -
мир или проклятье?
Поэтому Джованни, хотя и без видимой охоты, вынужден был ответить:
папой.
вас к хану, пока не расспросят обо всем и пока обо всем вы не скажете.
ордынцев и не можете заслать к ним своих лазутчиков? - спросил чуточку
словно бы даже насмешливо Гильом.
молвлю то, что будет с вами непременно. Спросят, и вы должны будете
ответить, иначе заподозрят, что вы лазутчики, и погибнете напрасно и без
славы.
Джованни, - в ней же святейший папа предлагает хану мир и призывает его
принять нашу веру, уполномочив нас, ежели возникает необходимость,
крестить Батыя. Ежели Батый пожелает получить веру из рук самого папы, то
и тут ему не было бы помех. Таковы наши условия, требование же: чтобы
прекратил завоевывать христианский мир, остановился и дальше не шел.
перед Киевом, чтобы остановился Батый?
словно бы и не пил ничего сегодня.
Джованни.
получите здесь вс".
быть может впервые здесь, в Мостище, будут истолкованы довольно странным
образом. Отцы доминиканцы не стали сидеть на воеводском дворе в ожидании
манны небесной. Уже на рассвете следующего дня разбежались они, будто
мыши, по Мостищу, вынюхивали и выведовали вс", не зная языка, пускали в
действие пальцы рук, уподобляясь Немому, сам Джованни наскочил на Немого и
попытался объясниться с ним при помощи жестов, насмешив этим охранников
моста, доминиканцы тащили повсюду с собой и поляка Венедикта, но тому
понравилась корчма Штима, и он засел там твердо и надолго, отмахиваясь от
своих назойливых отцов, не пугаясь их угроз, потому что тут все-таки мир
был не латинский, а славянский. Незнание местного языка не помешало отцам
доминиканцам вынюхать все, что их интересовало, и когда за трапезой на
следующий день не заметили они Стрижака, то вельми обеспокоились и
спросили Воеводу о его ближайшем слуге. Мостовик пробормотал что-то
невразумительное. Послы заметили, что и вчерашнего виночерпия не видно, за
столом уже прислуживает какая-то залепленная до самых бровей рыбьей чешуей
баба. Тогда они снова Спросили Мостовика, на этот раз уже о Шморгайлике,
спросили без назойливости, из простого любопытства, отдав должное уменью
Шморгайлика наполнять чаши пирующим, каждый раз исчезая и появляясь
бесшумно, аки дух святой. И снова Воевода отделался какой-то
невразумительной скороговоркой, ничем не выказывая своей обеспокоенности,
потому что вряд ли он и вообще умел беспокоиться, но все же в душе у него
возникла тревога, он даже разгневался на такое неожиданное ясновидение
загадочных доминиканцев.
снова нужно было сидеть за столом под пристальными взглядами босоногих
странников, и снова досаждали они вопросами, где Стрижак и Шморгайлик, и
любознательность свою выражали еще тоньше, еще скрытнее, умели завернуть
жар нетерпенья в пепел равнодушия - пригодилась наука ухода за кострами!
Воеводу не мог никто, в этом Мостовик не имел сомнения, ведь он в первую
же ночь по прибытии послов сам снарядил из Мостища Стрижака, а вместе с
ним и Шморгайлика, при этом не было никаких свидетелей, подслушивания и
подглядывания тоже быть не могло, для того и присоединил Шморгайлика к
Стрижаку. А еще хотел, чтобы Шморгайлик был его глазами и ушами, чтобы
прослеживал каждый шаг и каждый поступок Стрижака в том важном деле, на
которое их послали.
того вызревала уже у него такая мысль, в особенности же когда тысяцкий
Дмитрий написал свою дерзкую грамотку с требованием сжечь мост. Укрепилась
же эта мысль, когда прибыли доминиканцы, ибо если уж и сам папа римский не
считал зазорным просить мира у Батыя и предлагал ему свою веру, обещая
всяческое покровительство, то почему бы он, Мостовик, не мог поклониться
хану самым дорогим, что имел, - мостом, лишь бы только сохранить и самый
мост и себя, а главное же - и дальше стоять во главе этого моста, без
которого жизнь немыслима для Воеводы.
предложить ему мост. Пускай переходит по мосту со своим войском в Киев, в
благодарность за это Мостовик должен оставаться на своем привычном месте,
сменив верховного повелителя, но не сменив своего воеводского положения.
брать возок, а дал обоим по паре коней, один из которых шел под седока, а
другой - под поклажу, ибо известно ведь, что с пустыми руками к хану
появляться не следует, поэтому и навьючили на коней нужное количество
золотых и серебряных сосудов, дорогих византийских тканей и мехов, среди
которых были черные бобры и черные буртасские лисицы, белые горностаи и
мягкие куницы.
сразу же зачванился от высокого доверия воеводского, угодливо склонялся
перед Мостовиком, а на Стрижака даже покрикивал, так что тому надоело
наконец, и он отмахнулся от доносчика:
что бы то ни стало первыми добрались до Батыя, опередив отцов
доминиканцев, которых он намеревался задерживать как можно дольше, но в то
же время и не был уверен, что ему это удастся.
Доминиканцев словно бес подталкивал под ребра, они сразу же заметили
исчезновение обоих посланцев Воеводы, два дня они еще кое-как терпели,
досаждая Мостовику расспросами, а на третий день с утра объявили, что
отправляются навстречу Батыю, ибо и так упустили много времени.
быть может, сумел бы их уговорить остаться хоть на день, давая возможность
своим посланцам как можно дальше отъехать от Мостища, а следовательно,
приблизиться к ордынцам. Но Мостовик только то и знал, что без конца
повторял излюбленное <лепо, лепо>, которое имело множество оттенков, но
доминиканцы в этих оттенках не разбирались, они истолковали эти слова так,
что их здесь не задерживают, да и навряд ли кто-нибудь сумел бы их
задержать, - такое беспокойство охватило святых отцов.
Батый приближается к Киеву, однако тут Мостовик уже довольно твердо заявил
о своем незнании, ибо сказано уже было, что монголо-татары движутся всегда
в полнейшей таинственности, падают как снег на голову, врываются, словно
внезапный ветер. Были они в прошлом году в Чернигове, но разрушили город и
покинули его. Были в Переяславе, тоже оставили его. А куда пошли, где
исчезли, - никто не ведает. Может, где-нибудь в степях, может, в Залесских
землях. В Залесье же многим дорогам быть не пристало, чтобы от хлебного
недорода и бедности не просачивался туда-сюда без надобности люд,
существует тут лишь одна дорога, которую гостям и укажет Воеводин человек.
Василенко Иван
Максимов Альберт
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир
Фазиль Искандер
Зыков Виталий