бирюзы. Остальным поэтам, как и всем гостям, были подарены корзинки
редкостных плодов в сахаре, которые они могли взять домой.
султанша Хасеки родила повелителю мира, преславному султану Сулейману еще
одного сына! Было двадцать девятое мая - день взятия Фатихом
Константинополя. Но именем Фатиха султан уже назвал первого сына Хуррем,
поэтому он торжественно провозгласил перед гостями, что второго сына
Хасеки он нарекает Селимом, в честь своего славного отца, тут же велел
послать султанше в дар крупный рубин, свой любимый камень, и золотую
лестничку, чтобы садиться на коня или верблюда, а кое-кто из
присутствующих подумал: чтобы удобнее было взбираться на вершины власти.
измученная, обескровленная, все еще не верила, что родила - так
неожиданно! - третье свое дитя, поскольку родилось оно, как и Михримах,
преждевременно, словно рвалось к жизни, торопилось явиться на этот свет,
хотя даже мать его не могла знать, что этот свет готовит ему, как и чем
встретит, как приветит. Мальчик, хоть и недоношенный, был живой,
крикливый, с красноватыми, как у матери, волосами, повитухи бормотали, что
он вылитая мать, а коли так, будет счастливый в жизни и непременно станет
султаном, - ибо какое же счастье может быть выше.
груди, не хотела на него и смотреть, чем-то досадил он ей уже одним своим
рождением. Что за дитя? Под какою звездой оно зачато, зло или добро пришло
с ним в мир? Радость или горе принесет оно своей матери?
свадьба вышла и не для нее и не ради нее. Где-то она еще гудела и звенела
на весь Стамбул, уже и кончалась, а Хуррем не могла взглянуть на нее хотя
бы краешком глаза.
очищения роженицы, не дождался даже четырех, уже на третий день навестил
султаншу, показали ему сына Селима, щедро одарил он и мать, и дитя, потом
спросил у Хуррем, какое у нее сейчас самое заветное желание.
Вы не можете разве что воскрешать умерших, ибо на то воля аллаха, все
остальное на этой земле в вашей воле, и по вашему высокому повелению
всегда может начаться даже то, что давно считалось законченным.
скоро после ваших священных усилий? - спросил заботливо Сулейман.
служанкой, о мой великодушный повелитель!
Мехмеда. Вымученная преждевременными родами, почти умирающая, готова была
подняться с постели через три-четыре дня, только бы удовлетворить свое
любопытство, созерцая чужое счастье.
этого спешно был сооружен крытый кь"шк, защищенный деревянными кафесами,
устланный внутри коврами. Сулейман повез туда свою султаншу, вместе с нею
засел на целый день, наблюдая состязания пехлеванов, стрелков, жонглеров и
акробатов, любуясь тем, как новые и новые толпы вливались на Ипподром,
пили и ели, прославляли своего повелителя, получали подарки и снова
прославляли щедрость султана.
собой султаншу и навестил зятя и сестру в их дворце, чтобы узнать,
счастливо ли они живут, и вручить им новые щедрые дары. Снова вернулся в
кь"шк на Ипподром, смотрел теперь, как угощают верных его янычар и раздают
им деньги, радовался, что отныне в столице, а следовательно, и во всей
державе, воцаряются сила и закон и что его народ с таким весельем
встречает султана с султаншей.
веселье стамбульских дармоедов, думала о чужом счастье, горько было у нее
на сердце, но не выказывала этого перед султаном, улыбалась ему хоть еще и
слабо, но бодро, а в душе всхлипывало что-то темное и мучительное:
<Стороною дождик идет, ой, стороною да не на мою розочку алую>.
виданной в Стамбуле, он порождает и укрепляет две наиболее враждебные силы
в своем государстве, которые рано или поздно должны будут столкнуться и
одна из них неизбежно погибнет. Одну из этих сил он неосторожно показал
народу и тем ослабил ее стократно, ибо, как высоко вознесенную, народ
сразу же ее возненавидел, а другая сила пока оставалась скрытой и от этого
была намного сильнее.
царский зять. Силой скрытой - Роксолана, время которой еще не настало, но
когда-то могло и должно было настать.
послов, прежде чем они попадали в тронный зал, чтобы поцеловать полу
Сулейманова кафтана, проводили через двор, где стояли гигантские
Сулеймановы слоны, а потом между клеток с львами и леопардами, проходом
таким узким, что послам в любую минуту могло показаться, будто сквозь
прутья просовывается страшная лапа дикого зверя, унизанная крепкими и
острыми, как ятаганы, когтями.
пушистых упругих лапах, хищно пощелкивая твердыми, как сталь, когтями, с
неторопливой кровожадностью выслеживая добычу, точно заклятые души -
вурдалаки. Даже в походы султан брал свой зверинец, и часто перед входом в
его восьмигранный красный шатер, раскинутый на отлитых из золота столбах,
привязывали хищных пантер и гепардов, как бы затем, чтобы показать:
падишах повелевает даже дикими зверями.
подпирать империю, она иногда потрясала ею так неожиданно и страшно, как
никакая другая. Силой той были янычары. Это султанское войско, которое
наводило страх на Европу, Азию и Африку несколько столетий, придумал брат
султана Орхана - Алаэддин, добровольно отказавшийся от посяганий на
престол и ставший у своего младшего брата великим визирем. Он ввел в
покоренных землях на христиан налог крови - девширме. Раз в пять лет
специальные султанские чиновники должны были брать с каждых сорока дворов
по одному пятилетнему мальчику, причем выбирали самых лучших и здоровых.
Детей уводили навеки. С печальными лицами горько плакали родители, родные
и их братья и сестры, такой крик стоял, что невозможно передать
человеческим языком; надев траур и власяницы, посыпали голову пеплом
бедные родители и громко кричали, мертвым завидовали живые, когда детей
отрывали от родителей. Было много горя, слез и страданий>. Стон этот
пробьется сквозь толщу столетий. Пили кровь из народа, чистейшую,
невиннейшую. Лишали народ будущего, считая в самоуверенном ослеплении, что
будущее принадлежит только им. Алаэддин говорил: <Когда дети будут
принудительно исламизированы и как воины взяты на государственную службу,
то этим будет достигнуто их временное и вечное освобождение, ибо слова
Корана провозглашают, что в каждом новорожденном заложено стремление к
исламу. А когда это стремление распространится в войске из христианских
детей, тогда легко будет с их помощью приобщать к исламу их
соотечественников, и таким образом все больше будет увеличиваться их
количество>.
Сютлюдже чужому языку, вере и искусству убивать людей, содержа несколько
тысяч в огромном мрачном здании, убогой тесноте и жестокости, затем
посылали самых ловких в янычарские орты, остальные шли пажами в султанский
двор и во дворы вельмож, обучались дальше, выбирая себе ту или иную
специальность. Некоторые из них на всю жизнь оставались в прислужниках,
другие, как, например, прославленный зодчий Синан, проявляли одаренность,
еще другие пробивались к наивысшим должностям в державе и уже при
Сулеймане становились даже великими визирями, всюду платя миру той же
жестокостью, какую он проявил к ним и к их детству. Молодых янычар обучали
и дальше - до двадцати пяти и до тридцати лет, пока наконец они не
становились воинами, каких не знал мир. Янычары не были простыми,
вульгарными головорезами, как представлялось тогда непосвященным. Подлость
и жестокость возрастают от учености - так считали наставники этого войска,
поэтому неутомимо учили и учили янычар до самой смерти, добиваясь
наивысшего умения и совершенства. И они оправдывали надежды. Стреляли из
луков так, что на лету попадали птице в глаз, ятаганами не только рубились
в рукопашном бою, но и могли одним броском пригвоздить человека к стене,
точно бабочку булавкой, знали тайны подведения пороховых мин под стены
осажденных крепостей, врываясь сквозь проломы, безжалостно обрушивались на
головы защитников одновременно с грохотом взрыва; не спрашивая ничьих
советов, знали, какого врага как сломить; не ожидая ничьей помощи, строили
при необходимости корабли, отливали пушки, изготовляли порох, наводили
переправы через реки и трясины; не зная жалости, не внимая людским слезам,
не надеялись и на то, что и их кто-то оплачет, и молча хоронили своих
погибших, имели своих собственных имамов, мудрецов, поэтов, даже святого,
коим считался веселый бедный дервиш Ходжа Бекташи, живший еще при султанах
Фатихе и его сыне Баязиде, а один из последователей его, Али-баба, учил
мудрости жизни самого Селима Грозного. Когда Селим спросил у Али-бабы, в
чем счастье на земле, тот ответил, издеваясь над султаном: <Есть, пить,
выпускать из себя ветры и испражняться>. За столь оскорбительный ответ
султан велел бросить Али-бабу в подземелье Эди-куле. Но почти сразу
Зыков Виталий
Конюшевский Владислав
Лондон Джек
Сертаков Виталий
Березин Федор
Никитин Юрий