Чтение 57–й страницы книги ~Дамское счастье~

затаив в глубине души раздражение против ловушек, рассчитанных на
материнскую нежность: мысль, что она поддалась лихорадке рекламы,
возмущала ее; он же по-прежнему улыбался и раскланивался, наслаждаясь
своим триумфом. Граф де Бов, всячески старавшийся подойти к г-же Гибаль,
наконец быстро нырнул следом за нею в толпу, вторично пытаясь улизнуть от
Валаньоска, но тот, утомленный толчеей, поспешил нагнать его. Денизе снова
пришлось дожидаться дам. Она стояла, повернувшись к патрону спиной, а Муре
делал вид, что не замечает ее. С этой минуты г-жа Дефорж, обладавшая
тонким чутьем ревнивой женщины, перестала сомневаться. И пока Муре,
беседуя, провожал ее, как того требовал долг любезного хозяина фирмы, она
раздумывала о том, как уличить его в измене.

Тем временем граф де Бов и Валаньоск, шедшие впереди с г-жою Гибаль,
дошли до отдела кружев. Отдел этот помещался рядом с готовым платьем и
представлял собой роскошный зал, обставленный шкафами из резного дуба с
откидными ящиками. Вокруг колонн, прикрытых красным бархатом, спиралью
вилось белое кружево, с одного конца зала до другого тянулись легкие
полосы гипюра; на прилавках громоздились груды картона, обмотанного
валансьенскими, малинскими и английскими кружевами. В глубине зала, перед
розовато-лиловым шелковым транспарантом, на который Делош набрасывал куски
шантильи, сидели две дамы; они молча разглядывали кружева, не решаясь на
чем-нибудь остановиться.

- Как! - воскликнул удивленный Валаньоск. - Вы говорили, что ваша
супруга нездорова... А вон она стоит там с мадемуазель Бланш!

Граф невольно вздрогнул и искоса взглянул на г-жу Гибаль.

- В самом деле! - сказал он.

В зале стояла страшная жара. У задыхавшихся женщин были бледные лица,
глаза их горели. Казалось, все обольщения завершались этим последним
искусом - здесь был тот уединенный альков, где совершались падения, тот
гибельный уголок, где сдавались самые сильные. Здесь руки трепетно
погружались в бездонное море кружев.

- Графиня с дочкой вас, кажется, разоряют, - продолжал Валаньоск,
которого забавляла эта встреча.

У графа де Бова вырвался жест, как бы говоривший, что он вполне уверен
в благоразумии жены, - тем более что она не получает от него ни гроша.
Обойдя с дочерью все отделы и ничего не купив, г-жа де Бов только что
вернулась в кружевной, охваченная яростью неутоленного желания. Она
изнемогала от усталости, но все же стояла у одного из прилавков. Ее
пальцы, копошившиеся в куче кружев, стали влажными, лихорадочный жар
поднимался к плечам. Когда дочь отвернулась, а продавец отошел в сторону,
она попробовала было сунуть под манто кусок алансонских кружев. Но в эту
минуту раздался голос Валаньоска, который весело воскликнул:

- Попались, сударыня!

Вся побелев и на мгновение лишившись дара речи, она задрожала и
выпустила кружева из рук; однако минуту спустя она уже лепетала, что была
больна, но, почувствовав себя несколько лучше, решила выйти из дому
подышать свежим воздухом. Заметив, наконец, что муж ее находится в
обществе г-жи Гибаль, она совершенно овладела собой и бросила на них
взгляд, полный такого достоинства, что г-жа Гибаль сочла нужным пояснить:

- Мы шли с госпожою Дефорж и, представьте, неожиданно встретились с
графом.

В это время подошли остальные дамы в сопровождении Муре. Он задержал их
на минуту, чтобы показать инспектора Жува, который все еще выслеживал
беременную женщину и ее подругу. Это было весьма любопытно; трудно себе
представить, сколько воровок задерживают в кружевном отделе! Слушая его,
г-жа де Бов мысленно видела себя между двумя жандармами - себя,
сорокапятилетнюю даму, окруженную роскошью, жену человека, занимающего
видное положение; но она не чувствовала угрызений совести - даже
досадовала, что не засунула кружева в рукав. Тем временем Жув решил
задержать беременную: он потерял надежду поймать ее на месте преступления,
но был уверен, что она набила себе карманы, действуя руками так искусно,
что заметить это было невозможно. Однако когда он отвел ее в сторону и
обыскал, он очень смутился: найти у нее ничего не удалось - ни одного
галстука, ни одной пуговицы. Подруга же ее исчезла. Тут он сразу все
понял: беременная была только для отвода глаз, а воровала ее спутница.

Это происшествие рассмешило дам. Муре, несколько раздосадованный таким
оборотом дела, заметил только:

- На этот раз дядюшку Жува перехитрили... Ничего, он свое наверстает.

- Вряд ли это ему удастся, - заключил Валаньоск. - А кроме того, зачем
вы выставляете столько товаров? Если вас обворовывают, так вам и надо. К
чему искушать бедных, беззащитных женщин?

Эти слова прозвучали диссонансом среди все нараставшей горячки
торговли. Дамы разделились и в последний раз прошлись по битком набитым
отделам. Было четыре часа; косые лучи заходящего солнца проникали в
широкие окна фасада, ложились отраженным светом на стеклянных перегородках
зал, - в этом багровом зареве висела, подобно золотому облаку, густая
пыль, поднятая с утра непрерывным движением толпы. Прозрачная пелена
окутывала большую центральную галерею; на ее огненном фоне выделялись
перекрытия лестниц, висящие мосты, все сложное кружево убегающего в
пространство железа. Ярко блестели фаянс и мозаика фризов; красные и
зеленые цвета живописи горели еще ярче в окружении щедро раскинутой
позолоты. Казалось, это рдеющие уголья освещают своим отсветом выставки
товаров, дворцы из перчаток и галстуков, каскады кружев и лент, стены
шерстяных материй и коленкора и пестрые клумбы, расцвеченные воздушными
шелками и фулярами. Сверкали в своем великолепии зеркала. Зонтики,
выпуклые как щиты, играли отблесками металла. Вдали, за полосами тени,
мелькали ярко освещенные прилавки, возле которых копошились залитые
солнечным светом покупательницы.

В этот последний час в перегретой атмосфере магазина безраздельно
царили женщины. Они взяли его приступом, они расположились в нем лагерем,
как в покоренной стране, водворились среди разгрома товаров, точно орда
захватчиков. Оглушенные, разбитые усталостью приказчики были как бы их
собственностью, которой они распоряжались с самоуправством владычиц.
Толстые дамы толкали всех и каждого. Худощавые отстаивали себя, становясь
вызывающе дерзкими. Все они, высоко подняв голову и возбужденно
жестикулируя, чувствовали себя здесь как дома; они уже забыли о вежливости
и лишь старались вырвать у магазина все, что только можно, готовы были
унести самую пыль со стен. Чтобы возместить произведенные расходы, г-жа
Бурделе снова повела детей в буфет; теперь покупательницы с бешеным
аппетитом кинулись на напитки; матери, пришедшие сюда с детьми, сами жадно
пили малагу. С момента открытия магазина было выпито восемьдесят литров
сиропа и семьдесят бутылок вина. Г-жа Дефорж купила дорожное манто и в
качестве премии получила в кассе картинки; уходя из магазина, она стала
придумывать, как бы залучить Денизу к себе на дом, чтобы унизить ее в
присутствии Муре и по выражению их лиц окончательно увериться в
правильности своих подозрений. Тем временем графу де Бову удалось
затеряться в толпе и исчезнуть вместе с г-жой Гибаль, а графиня,
сопровождаемая Бланш и Валаньоском, вздумала попросить красный шар, хотя
ровно ничего не купила. Таким образом, она все-таки не уйдет с пустыми
руками и вдобавок приобретет дружбу внучки швейцара. В отделе раздачи
шаров приступили к сороковой тысяче: сорок тысяч красных шаров, роившихся
в теплом воздухе магазина, - целая туча шаров летала в этот час во всех
концах Парижа, унося в небеса название: "Дамское счастье".

Пробило пять часов. Из наших дам только одна, г-жа Марти с дочерью, еще
оставалась при последней вспышке торговли. Смертельно усталая, она не
могла оторваться от прилавков, которые притягивали ее к себе так властно,
что она то и дело безо всякой надобности возвращалась обратно, снова и
снова обегая в ненасытном любопытстве все отделы. Это был час, когда
толкотня, подстегнутая рекламой, уже начинала затихать; шестьдесят тысяч
франков, уплаченных газетам за объявления, десять тысяч афиш, расклеенных
по стенам, двести тысяч прейскурантов, пущенных в обращение, опустошили
кошельки и привели нервы женщин в длительное и блаженное возбуждение;
покупательницы были потрясены выдумками Муре, низкими ценами, системой
возврата товаров, все новыми проявлениями любезности со стороны дирекции.
Г-жа Марта без конца останавливалась у столов с рекламным товаром, под
хриплые зазывания продавцов, под звон золота в кассах и глухой стук
упакованных товаров, спускаемых в подвал; она еще и еще раз пробегала по
нижнему этажу, через отделы белья, шелка, перчаток и шерсти, затем снова
поднималась наверх, наслаждаясь металлической дрожью висячих лестниц и
воздушных мостов; потом возвращалась к готовому платью, полотну и кружеву,
доходила до верхнего этажа, забиралась в отделы мебели и постельных
принадлежностей, и всюду продавцы - Гютен и Фавье, Миньо и Льенар, Делош,
Полина, Дениза, не чувствуя под собой ног, напрягали все силы, чтобы
вырвать победу у покупательниц, охваченных последними вспышками горячки.
За день эта горячка мало-помалу разрослась, как и то опьянение, которое
исходило от разворачиваемых товаров. Толпа пламенела в пожаре закатного
солнца. Г-жа Марти находилась в состоянии нервного возбуждения, словно
девочка, хлебнувшая неразбавленного вина. Она вошла сюда с ясными глазами
и свежим от уличного холода лицом, но понемногу обожгла и зрение и кожу
зрелищем этой роскоши, этих ярких красок, непрерывная пляска которых
распаляла ее страсть. Когда она наконец решилась уйти, сказав, что
расплатится дома, так как цифра счета ужаснула ее, лицо у нее было
вытянувшееся, а глаза расширенные, как у больной. Ей еле удалось пробиться
сквозь давку в дверях; тут люди положительно избивали друг друга, громя
товары, продававшиеся со скидкой. На улице, когда она снова нашла
потерянную было дочь, ее стало знобить от свежего воздуха, она
почувствовала себя совсем растерянной и разбитой от всей этой сутолоки.

Вечером, когда Дениза возвращалась домой после обеда, один из
служителей остановил ее:

- Мадемуазель, вас просят в правление.

Она совсем выпустила из виду, что утром Муре приказал ей явиться к нему