пропадает вера в людей... правда? Скажи, Ярослав, вот ты, когда узнал, - у
тебя ведь появилось такое чувство, что в мире вообще никому нельзя верить?
по-моему, говоришь "вообще". Неверно это. Люди, они ведь разные... Допустим,
кто-то тебя предал - а другой и поможет, и поддержит. Нет, всех под одну
гребенку нельзя.
способными на предательство, - горячо запротестовала Ника. - Нет, конечно!
Но просто... появляется какое-то недоверие. Я так верила родителям! Я их
считала образцом, понимаешь? Особенно маму. А оказывается...
паузы Ярослав.
можно... простить? Простить их поступок?
Но ты все-таки постарайся понять, Вероника. Кончать пора эту историю,
понимаешь?
нужны вы мне! Жил до сих пор без вас - и дальше проживу. После приезжал ко
мне Иван Афанасьич... отец твой... ну, поговорили мы с ним. Откровенно
поговорили. Он мне сказал: виноваты мы перед тобой, на всю жизнь виноваты,
но теперь что ж делать - давай хоть сейчас исправлять что можно. Приезжай,
мол, в Москву, будем жить вместе...
пока дело не дошло до милиции!
идти, этим и отговорился. Отслужу, говорю, а там видно будет. Ну, а после
демобилизации написал, что возвращаюсь в Новоуральск, буду жить здесь...
меня тогда уже не было. Я просто подумал, что ни к чему это - семья-то, в
общем, чужая, чувствовали бы себя неловко... А злости я на них уже не
держал, хочешь - верь, хочешь - не верь.
злости к родителям. Тут другое, Слава... Я не знаю - ну, непримиримость, что
ли. Непримиримость к тому, что они сделали, непримиримость к тому, что
позволило им жить все эти годы спокойно, как ни в чем не бывало...
Ну, жили, конечно, что ж было делать! Света росла, потом ты родилась... А
ведь что у матери на душе делалось, про это никто не знает. Не думаю я,
чтобы ей это тоже так легко обошлось. Я, Вероника, вот что хочу сказать, ты
пойми меня, - нельзя, понимаешь, чтоб это тянулось и тянулось. А то ведь...
нет, ну смотри сама - то они со мной нехорошо сделали, то ты им теперь
мстить начинаешь...
"месть"! Я совершенно не собираюсь мстить, ты тоже меня пойми...
сказать. Не о словах сейчас речь. А речь вот о чем: ты вот ушла, бросила
стариков одних. Света - та отрезанный ломоть, ты у них одна оставалась.
Подумала ты об этом? Не подумала, вижу. А ведь об этом не думать нельзя. Как
же они теперь одни будут? Нехорошо, сестренка, получается. Не знаю... тебя,
конечно, тоже можно понять - погорячилась, ладно, с кем не бывает...
ошибся, что-то не так сделал...
проходит еще двадцать лет, подрастает у тебя сын. И вдруг спросит - а чего
это, мол, я никогда дедушку с бабушкой не видел? Что ты ему скажешь?
Уверена, что он меня не осудит.
хорошо, не осудит. Допустим, решит, что так и надо, что можно бросить
родителей, если у них что-то было не в ажуре... Храбрая ты, однако,
сестренка. Я бы своего Петьку побоялся такому учить.
будет цепляться одно за другое? Я поэтому и говорю, сестренка, - кончать это
надо, точку ставить...
будет над всем подумать, а сейчас идем-ка домой. После еще потолкуем. Только
ты, знаешь, ты при Галке не говори пока, что родителей решила бросить. Там
как оно еще получится... Скажи просто - навестить, мол, приехала. И давай,
сестренка, держи хвост пистолетом, слышь? Ты, я вижу, из-за меня все это
затеяла - вроде моральную поддержку решила мне оказать, так зря это. Я,
пожалуй, и сам еще могу тебя поддержать, а? Ну, пошли домой, вот Галку-то
сейчас удивим...
ГЛАВА 3
разговоры о возмездии, якобы постигающем человека за дурные поступки. Верить
в какое-то сведение счетов "там", как верит, например, баба Катя, - вообще
примитив; что же касается реального возмездия здесь, то жизненный опыт Елены
Львовны не давал пока никаких оснований всерьез предполагать такую
возможность. Конечно, она знала случаи, когда кому-то приходилось
расплачиваться за что-то самым неожиданным образом, но это была чистая
случайность. Точно с той же степенью вероятности другим сходило с рук
решительно все.
Львовна была потрясена, настолько не укладывалось случившееся в привычную
для нее схему взаимоотношений человека с тем, что можно весьма
приблизительно и условно назвать "роком". Значит, все-таки он рано или
поздно настигает свою жертву - медлит, выжидает, а потом наносит удар? И
неужели ей придется теперь платить?
отпустил свою жертву (так кот играет с мышью, думалось ей теперь). Все
улеглось, успокоилось, от шестилетней Ники случившееся, естественно, скрыли,
Света - она была тогда на втором курсе - отнеслась к семейному чепе вполне
разумно. Жизнь Ратмановых снова вошла в привычную колею, и колея эта стала
для Елены Львовны еще глаже, еще накатаннее...
- ее мучила мысль о сыне. Ребенок - даже нелюбимый, ненужный, живое
напоминание о страшной ошибке - это все-таки ребенок. Она не столько
тосковала по нем, сколько испытывала угрызения совести, жалость - он-то ни в
чем не виноват. Но ведь и жить с отчимом... И когда сын нашелся, когда
прошло первое смятение, страх, когда стало ясно, что никаких особо
неприятных последствий не будет, - она окончательно уже убедилась, что была
права.
детдом было жестокостью. Но, увы, как часто приходится в жизни быть жестоким
- и в малом, и в крупном. Жестокость, как и другие моральные категории,
нельзя осуждать безоговорочно, априорно, вне связи с обстоятельствами.
Прежде, когда господствовала абстрактная христианская мораль, жестокость -
на словах, по крайней мере, - осуждалась безоговорочно. Достоевский,
помнится, писал что-то о непозволительности строить рай на слезах
одного-единственного ребенка. Но ведь Достоевский нам уже не указ, старая
обветшалая мораль давно уступила место новой, опирающейся не на слезливую
заоблачную "добродетель", а на суровую целесообразность истинного гуманизма.
Мы трезво отдаем себе отчет, как часто - к сожалению - приходится жертвовать
благом одного во имя блага многих; неужели была хоть капля целесообразности
в том, чтобы вместо одного страдали трое, даже четверо?
Львовны, как бы оправдав задним числом ее вынужденную жестокость. Как
оказалось, в конечном итоге никто особенно не пострадал оттого, что Славе
пришлось провести детство без семьи; и Слава, хотя его и не усыновили, вырос
вполне благополучно, и семья сохранилась. Муж, ездивший к нему в Новоуральск
(сама Елена Львовна на это не отважилась), вернулся довольный и успокоенный.
"Ну, видишь, - сказал он, - ничего страшного, отличный вырос парень -
толковый, самостоятельный, уже имеет профессию и намерен учиться дальше.
Государство о нем позаботилось, а как же иначе? У нас человек не пропадет,
это ведь не Запад какой-нибудь, где человек человеку волк..."
Львовне было, конечно, неприятно. Хотя, с другой стороны... неизвестно, как
сложилась бы у них совместная жизнь. Да и вообще много возникло бы
сложностей - пришлось бы всем как-то объяснять, пошли бы разные догадки и
кривотолки... Нет, Слава проявил благоразумие, даже в этом показав себя
человеком вполне зрелым, сложившимся.
окружающим, окончательно уверившись в правильности - даже, пожалуй,
праведности - избранного пути. В конце концов, не была же она законченной
эгоисткой! Уже давно жизнь ее была подчинена одной цели: благополучию семьи,
Березин Федор
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Майер Стефани
Шилова Юлия
Василенко Иван