Под кличкою о. Ада, вместе с Жибандою, Засыпкою,
Захлюсткою и прочими собутыльниками, участвовал про-
топоп в "кумпании", "всепьянейшем соборе" царевича, ма-
лом подобии большого батюшкина собора. На одной из
попоек Алексей стал обличать русских иереев, называя
их "Иудами предателями", "христопродавцами".
- Когда-то восстанет новый Илья пророк, дабы сокру-
шить вам хребет, жрецы Вааловы! - воскликнул он, глядя
прямо в глаза о. Якову.
- Непотребное изволишь говорить, царевич,- начал
было тот со строгостью.- Не довлеет тебе так укорять
и озлоблять нас, ничтожных своих богомольцев...
- Знаем ваши молитвы,- оборвал его Алексей,-
"Господи, прости да и в клеть пусти, помоги нагрести,
да и вынести". Хорошо сделал батюшка, царь Петр Алек-
сеевич - пошли ему Господь здоровья - что поубавил вам
пуху, длинные бороды! Не так бы вас еще надо, фарисеи,
лицемеры, порождения ехиднины, гробы повапленные!..
Отец Яков встал из-за стола, подошел к царевичу
и спросил торжественно:
- Кого разумеешь, государь? Не наше ли смирение?..
В эту минуту "велелепнейший отец протопресвитер Вер-
хоспасский" похож был на патриарха Никона; но сын Петра
уже не был похож на Тишайшего царя Алексея Михай-
ловича.
- И тебя,- ответил царевич, тоже вставая и по-преж-
нему глядя в упор на о. Якова,- и тебя, батька, из дюжи-
ны не выкинешь! И ты черту душу продал, поискал Иису-
са не для Иисуса, а для хлеба куса. Чего гордынею дуешь-
ся? В патриархи, небось, захотелось? Так не та, брат,
вера. Далеко кулику до Петрова дня! Погоди, ужо низри-
нет тебя Господь от Златой Решетки, что у Спаса-на-
Верху, пятами вверх, да рожей вниз - прямо в грязь,
в грязь, в грязь!..
Он прибавил непристойное ругательство. Все расхохо-
тались. У о. Якова в глазах потемнело; он был тоже
Пьян, но не столько от вина, сколько от гнева.
- Молчи, Алешка! - крикнул он.- Молчи, щенок!..
О. Яков весь побагровел, затрясся, поднял обе руки
над головой царевича и тем самым голосом, которым не-
когда, в Благовещенском соборе, будучи протодиаконом,
возглашал с амвона анафему еретикам и отступникам,
крикнул:
- Прокляну! Прокляну! Властью, данною нам от са-
мого Господа через Петра Апостола...
- Чего, поп, глотку дерешь?-возразил царевич со
Злобною усмешкою.- Не Петра Апостола, а Петра Анфи-
мова, подьячего, вора, зятюшку своего родного помилуй!
Он в тебе и сидит, он из тебя и вопит - Петька хам,
Петька бес!..
О. Яков опустил руку и ударил Алексея по щеке -
"заградил уста нечестивому".
Царевич бросился на него, одною рукою схватил за бо-
роду, другою уже искал ножа на столе. Искривленное судо-
рогою, бледное, с горящими глазами, лицо Алексея вдруг
стало похоже мгновенным, страшным и точно нездешним,
Призрачным сходством на лицо Петра. Это был один из
Тех припадков ярости, которые иногда овладевали царе-
вичем, и во время которых он способен был на злодейство.
Собутыльники вскочили, кинулись к дерущимся, схва-
тили их за руки, за ноги и, после многих усилий, отта-
щили, розняли.
Ссора эта, как и все подобные ссоры, кончилась ничем:
кто, мол, пьян не живет; дело привычное, напьются -
подерутся, проспятся - помирятся. И они помирились. Но
прежней любви уже не было. Никон пал при внуке, точно
так же, как при деде.
О. Яков был посредником между царевичем и целым
тайным союзом, почти заговором врагов Петра и Петер-
бурга, окружавших "пустынницу", опальную царицу Ав-
дотью, заточенную в Суздале. Когда пришла весть о смер-
тельной, будто бы, болезни царя, о. Яков поспешил в Пе-
тербург, по поручению из Суздаля, где ожидали великих
событий со вступлением Алексея на престол.
Но к приезду протопопа все изменилось. Царь выздо-
равливал, и так быстро, что исцеление казалось чудесным,
или болезнь мнимою. Исполнились предсказание Кикина:
кот Котабрыс вскочил - и стала мышиная пляска, броси-
лись все врассыпную, попрятались опять в подполье. Петр
достиг цели, узнал, какова будет сила царевича, если он,
государь, действительно умрет.
До Алексея доходили слухи, что отец на него в жесто-
ком гневе. Кто-то из шпионов-не сам ли Федос?-шепнул,
будто бы, отцу, что царевич изволил веселиться о смерти
батюшки, лицом-де был светел и радостен, точно именинник.
Опять вдруг все его покинули, отшатнулись от него,
как от зачумленного. Опять с престола на плаху. И он
знал, что теперь ему уже не будет пощады. Со дня на
день ждал страшного свидания с отцом.
Но страх заглушали ненависть и возмущение. Гнусным
казался ему весь этот обман, "диссимуляция", кошачья
хитрость, кощунственная игра со смертью. Припоминалась
и другая "диссимуляция" батюшки: письмо с угрозою ли-
шения наследства, "объявление сыну моему", переданное
в самый день смерти кронпринцессы Шарлотты, 22 октяб-
ря 1715 года, подписано было 11 того же октября, то есть
как раз накануне рождения у царевича сына, Петра Алек-
сеевича. Тогда не обратил он внимания на эту подмену
чисел. Но теперь понял, какая тут хитрость: после того,
как родился у него сын, нельзя было батюшке не упо-
мянуть о нем в Объявлении, нельзя было грозить безу-
словным лишением наследства, когда явился новый наслед-
ник. Подлогом чисел дан вид законный беззаконию.
Царевич усмехнулся горькой усмешкой, когда вспом-
нил, как батюшка любил казаться человеком правдивым.
Все простил бы он отцу - все великие неправды и зло-
действа - только не эту маленькую хитрость.
В этих мыслях и застал царевича о. Яков. Алексей
обрадовался ему в своем одиночестве, как и всякой живой
душе. Но в протопопе силен был дух Никона: чувствуя,
что царевич теперь более, чем когда-либо, нуждается в
помощи его, он решил напомнить ему старую обиду.
- Ныне же, государь-царевич,- продолжал о. Яков,-
то обещание свое, данное нам в Преображенском, пред
святым Евангелием, уничтожил ты, в игру или в глумле-
ние вменил. Имеешь меня не за ангела Божия и не за
Апостола Христова и за судию дел твоих, но сам судишь
нас, уязвляешь словами ругательными. И по делу зятя
нашего Петра Анфимова с мужиками порецкими, плач
многий в домишко наш водворил, и меня, отца своего
духовного, за бороду драл, чего милости твоей чинить не
надлежало, за страх Бога живого. Хотя грешен и скве-
рен семь - но служитель пречистому Телу и Крови Гос-
подней. Имеем же о том судиться, с тобою, чадо, пред Ца-
рем царствующих, в день второго пришествия, где нет ли-
цеприятия. Когда земная власть изнеможет, там и царь
как един от убогих предстанет...
Царевич поднял на него глаза молча, но с таким вы-