расседлывал коней, тщательно обтирал их потные тела сухой тряпкой - да
не простудятся те, от кого зависят наши шкуры, - осматривал копыта. Я
раздул огонек и теперь разглядывал темную полосу на серой потрескавшейся
коре. За все путешествие впервые вижу следы других людей. Кто-то развел
однажды слишком большой огонь рядом со стволом.
провиантом всю армию, а сейчас эта армия несколько сократилась. До двух
человек, если его считать тоже в составе армии. Тем проще ему готовить,
разогревать и вообще следить, чтобы наши мешки не слишком уж пустели.
видениях, то ли о приметах. Я старался не смотреть на его рожу. Пока
продираемся через лес, чем-то занят, да и смотрю вперед, но вот у костра
только и маячит его толстое тело, свет костра играет на его лоснящейся
роже. Исхудал, но чтобы его выхудить как следует, до нормального
человека, его надо на полгода отправить на зимовку без запасов.
И медведя... Ну, медведь не так страшен, они стаями не ходят, а вот если
волчья стая попадется... боюсь и представить!
раздерут мигом!.. Думаю, это мои молитвы нас защищают. У меня вот здесь
ладанка, благочестивые монахи зашили в ней щепотку с могилы Святого
Петра в Святой земле...
я, - чтобы он не был распят подобно Христу?
в Святой земле, сиречь Старом Иерусалиме, а где-то в окрестностях
Рима...
груди рядом с крупным золотым крестом. Мне почудилось, что совсем близко
от нас двигаются огоньки. С той стороны движение воздуха донесло нечто
вроде эха голосов. Я опустил пальцы на молот. Металл приятно холодил
разогретые пальцы. Деревья стояли неподвижно, ни одна ветка не
шелохнется. Очень негромко слышались голоса, тонкие и почти неслышные,
но, как я ощутил инстинктивно, удаляющиеся.
действий. Ночь - время ведьм и нечисти.
говорит?
действует!
тьмой. Некоторое время стоял так, враскорячку, как коммунист в рыночном
обществе, Гендельсон что-то бубнил о Деве Марии, это меня подтолкнуло в
спину.
рассеянному свету звезд и призрачным лучам ночного солнца упырей, ведьм
и нечисти, как говорит Гендельсон. Темные деревья, оказывается, совсем
не темные, а залиты серебристым светом. Там, где тень, верно, чернота
чернее бездны неба, но если наступать только на освещенное, двигаешься,
как по ухоженному парку...
дорожка бежит через все лесное озеро, волн нет, дорожка у того берега
шириной в ладонь, у этого - с причал для пароходов. Я на всякий случай
сделал несколько шагов в ту сторону, нет, пения здесь не слышно, хотел
вернуться, как вдруг над серединой озера появилась фигура в темном
плаще. Она зависла над самой водой, почти касаясь ступнями, и медленно
поманила меня к себе.
доверяю ни на грош, а целомудренно укутанная в темный плащ, который
вообще-то, похоже, синий. Озеро даже не озеро, а так, озерко, с виду
совсем редкое. Но я уже говорил, что не очень-то доверяю воде, если не
абсолютно прозрачная, а эта черная, как смола, а листья кувшинок белеют
смутно, как западни.
стоят. Правда, меня ни разу не кусали, но я про них читал, теперь
вздрагиваю при одном их упоминании. Да там вообще может оказаться
трясина. И хотя утонуть в трясине или зыбучих песках может только
последний лох, но и перемазаться в грязи вот так по собственной воле
может только американский спецназовец.
левитировать только над этим местом, а оно за тысячи лет ушло под землю,
а сверху образовалось это озеро.
преграду. Если так, то с чего решила, что я прорву эту преграду? А что
меня может шарахнуть током, не подумала?
сюда сама, или жди более храброго. Без обетов.
смертельно страшатся мышей и пауков, так я страшусь опустить ногу в
заросшее илом болото. Кроме того, возможно, у нее этот жест магический,
исполненный силы. Она ж не знает, что я такой вот урод, до меня
магические флюиды не доходят, а попросту говоря, сквозь мою толстую кожу
тонкости магии не действуют.
И сапоги болотные надену, чтобы по самые... До свидания!
жестов. Это у нас знает всякий и каждый. Не все, правда, но самые
основные может показать любой мальчишка...
далеко и отошел от костра, а уже приключение... Надо возвращаться, я
ведь не человек приключений. Я человек, который избегает приключений.
пламя осветило его толстое лицо, широкий нос. Во мне полыхнул гнев, эта
свинья смеет трогать тело Лавинии! Она принадлежит ему, сейчас страдает,
ибо волей тупых родителей-самодуров повенчана без ее согласия...
ссору. А то и спровоцирую на схватку. Воин он никудышный, но честь
заставит взять меч. И тогда я убью. Убью как собаку. Убью легко и
просто, убью с наслаждением. Убью так, чтобы кровь хлестала, как из
разрубленной кабаньей туши.
ногти впились в ладони. Я дышал часто, хрипло, сердце колотилось, мышцы
напряжены, я уже в схватке, уже убиваю, расчленяю, рассекаю на части...
по прямой от костра.
умелым дизайнером. Засмотревшись, я едва не наступил на молодую женщину,
что преспокойно спала под могучим дубом. Вокруг блестели выпуклыми
боками крупные желуди.
на грудь, но не жестом стыдливости, а чтобы не давать мне счастья
лицезреть ее крупные сочные холмы. Брови сдвинулись, красиво и грозно
изломанные, в глазах полыхнул огонек гнева. Лицо у нее широкоскулое, но
аристократическое, с тонким красиво вырезанным носом и дивной формы
губами, сейчас капризно вздернутыми.
шкуру длинношерстной овцы, что ниспадает на спину. Одеяло точно такого
же цвета и с такой же шерстью. В ее глазах начала разгораться ярость, я
выставил перед собой ладони и поспешно отступил.
место. Я же не знал, что здесь уже занято...
дожидаться - хрен знает, в чем будет ее милость, - а я только начал
гордиться своей стойкостью, воздержанием, целомудренностью даже. Чего
стоило отказаться от контакта с рыбой! Ну, не рыбой, конечно, просто
приятно думать, что чуть было не переплюнул всех продвинутых и
раскованных.
слуха снова донеслось прежнее монотонное пение.
ограда. Под падающим с неба серебром блестит, как под дождем, часовня из
черного камня. Гранит или мрамор, хрен разберет, но вид у нее пугающе
свеженький. Но откуда среди леса часовня?
Афанасьев Роман
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Зыков Виталий
Акунин Борис