Чтение 57–й страницы книги ~Очень в Сокольниках~

- Вот ваш квиток на чемодан. Счастливого пути.

- Спасибо.

Долгушин прошел контрольный турникет и зашагал к пограничникам.

Его группа уже оформила все выездные формальности, и он обрадовался
этому. Ему хотелось пройти свой последний путь одному. Заполнив
контрольный листок, Юрий Петрович протянул паспорт пограничнику.

Молодой сержант в зеленой фуражке внимательно проглядел его, поставил
штамп КПП "Москва".

- Проходите, счастливого пути!

- Спасибо.

Ну вот он и за границей. И хотя идет Юрий Петрович еще по переходам
Шереметьева, он уже попрощался с Москвой.

Бар. Здесь торгуют на валюту. Он словно преддверие того мира, в который
через несколько часов попадет Долгушин.

Нельзя унести Родину на подошвах сапог.

Дурак он был, Дантон, хотя и числился в трибунах Конвента.

Долгушин шел сквозь разноголосый мир. В зале перед баром говорили на
всех языках мира. Нет, это не зал аэропорта, это первая станция его
поезда, перед конечной остановкой. Здесь даже пахло иначе. Дорогими духами
и сладким соусированным табаком.

Долгушин удобнее перебросил на руке плащ и, помахивая "кейсом", пошел к
галерее, надо догонять группу.

Через стеклянные окна он видел большие машины со знаками мировых
авиакомпаний. Читал названия. И они сладкой музыкой звучали в его голове:
Люфтганза, ПанАмерикен, Сабена.

Он шагал по застекленной галерее, уверенный, собранный, удачливый.

Перед посадкой в самолет он вытрет о ступени трапа подошвы ботинок.
Ничего не надо уносить с собой. И тут Долгушин увидел человека, стоявшего
прямо посередине галереи. Он стоял твердо, по-хозяйски, чуть расставив
ноги. Пиджак его был расстегнут, и Долгушин увидел кобуру пистолета,
высящую на ремне. Теперь границей для него стал этот человек. Он закрывал
собой тот мир счастья, в который должен попасть Долгушин.

Внутри его все похолодело, и страх, неосознанный и внезапный, сжал
сердце, заставив его биться тревожно и гулко. На секунду потемнело в
глазах. Но он все равно продолжал идти, словно лунатик. Долгушин не
заметил и не понял, откуда взялись два молодых парня. Они держали его за
руки, он стоял, но мысленно все равно шел по этой знакомой ему стеклянной
галерее к дверям, где проверяют билеты, автобусу, потом к трапу...

- Гражданин Долгушин? - Высокий человек подошел к нему вплотную.

Долгушин кивнул, горло сжало, и он не мог произнести ни слова.

- Юрий Петрович?

Он опять кивнул.

Высокий полез в карман пиджака, вынул красное удостоверение, развернул.

- Уголовный розыск. Прошу следовать с нами.

Один из сотрудников защелкнул на его руках наручники. Долгушин дернул
руками. Холод металла на запястьях вывел его из состояния прострации, и он
покатился по полу, крича хрипло и задушенно.

Кафтанов сидел в кабинете, сбросив генеральский китель, без галстука, в
расстегнутой форменной рубашке.

- Как? - спросил он вошедшего Вадима.

- Привез.

- Ну, слава Богу, а я уж начал думать, что ты его в Париж отпустил.

- Да нет, - Вадим сел, потер лицо ладонями, - привез.

- Как он себя вел?

- В шоке. Двадцать шагов до летного поля оставалось.

- Садист ты, Орлов.

- Так это не я придумал.

- Ну, значит, мы с тобой садисты. Что-нибудь есть?

Вадим достал бумажник, вынул чек. Кафтанов посмотрел, присвистнул.

- Подпись-то Корнье. Теперь мы с ним по-другому поговорим.

- Неужели улик мало?

- В нашем деле всякое даяние благо.

Кафтанов вышел из-за стола, сел напротив Вадима.

- Ты молодец, Вадик, ты даже не знаешь, какой ты молодец.

- Почему же, - ответил Орлов, - знаю. Еще как знаю.

- Невежа ты, - рассмеялся Кафтанов. - Есть повод, можем вполне
позволить себе по пять капель.

- Идея. А где?

- Естественно, у тебя. Ты же молодец, а не я.

Зазвонил внутренний телефон.

Кафтанов устало поднялся, снял трубку.

- Кафтанов... Так... Так... Сейчас приедем.

- Что случилось? - лениво поинтересовался Вадим.

- Долгушин твой косит под сумасшедшего.

- Долгушин? - Вадим расхохотался.

Он вспомнил каменное лицо задержанного, когда в отделении милиции в
аэропорту они обыскивали его вещи.

- Пойдем в изолятор, посмотрим.

Они вышли из кабинета, по лестнице спустились вниз, пересекли пустой
двор.

- Ну, что у вас? - спросил Кафтанов дежурного.

- Кричит, лает, головой об стенку пытался биться.

- Где он?

- В шестой, товарищ генерал.

Они прошли мимо одинаковых дверей, глядящих в коридор глазами
"волчков", остановились у шестой камеры.

Дежурный отодвинул засов, распахнул дверь.

Долгушин сидел в углу на корточках и жевал кусок полотенца. Глаза у
него были вытаращены, волосы стояли дыбом, лицо измазано пылью. Как он был
не похож сейчас на лощеного господина, небрежно и упруго шагавшего по
аэропорту.

Долгушин смотрел на них и пытался проглотить кусок тряпки, лицо его
исказила брезгливость, в глазах жили злоба и осмысленность.

- Слушай, Каин, - Кафтанов сел на нары, - ты нам не устраивай Малый
театр. Я сейчас вызову специалистов из института Сербского, и они тебя
расколют в три минуты. Мы здесь не таких видели. Ты лучше о завтрашнем
подумай. Хочешь в суд молчком пойти - иди. Улик у нас хватит. Только помни
- твои подельники все на тебя спишут. Наташа твоя распрекрасная, Корнье и
РЫБКИН, он же Липкин.

Долгушин вскочил, выплюнул тряпку.

- И его нашли? - зло выдавил он.

- А как же. Нам за это деньги платят. Ты лучше возьми бумагу и карандаш
да напиши все о Корнье.

Иначе контрабанда пойдет на тебя, а кроме того, он обвиняет тебя в
связи с какими-то англичанами.

- Сволочь.

- Точно, Долгушин, сволочь он. Вот ты о нем и напиши. Суд у нас во
внимание принимает одно - поведение человека на предварительном следствии.
Думай.

Кафтанов встал и зашагал к дверям.

В коридоре он сказал Вадиму:

- Уголовники, конечно, сволочь и мерзость. Но, на мой взгляд, они
лучше, чем такие, как Долгушин.

- Это почему же? - удивился Вадим.

- Они враги открытые, а этот жил среди нас, прикидывался человеком и
гадил. Черт его знает, как все изменилось нынче.

Вадим открыл дверь, и они вошли в квартиру. В его комнате горел свет.

- Кто у тебя там? - удивленно спросил Кафтанов.

Марина, услышав стук двери, вышла в коридор и увидела Вадима и человека
в генеральской форме.

- Знакомься, Андрей, - сказал Орлов, - моя жена.

Марина протянула руку, улыбнулась.

- Сейчас стол накрою, проходите в комнату.

Представитель посольства приехал ровно к двенадцати. В кабинете
Кафтанова его ожидали генерал, Орлов, прокурор и советник МИДа Карпов.

Прокурор ровным, без единой интонации голосом, изложил суть дела.

Представитель посольства молчал.

Его ознакомили с показаниями и уликами.

- Господа, - сказал он, - я хотел бы поговорить наедине с господином
Карповым.

- Проводи их, Орлов, в кабинет Соловьева, - распорядился Кафтанов.

Через пятнадцать минут дипломаты вернулись.

- Андрей Петрович, - сказал Карпов, - посольство ходатайствует об
изменении меры пресечения для господина Корнье. Посольство гарантирует,
что Корнье обязуется явиться по первому вызову следственных органов, а
также не будет пытаться влиять на ход следствия и покинуть страну.

- Ну, последнее ему вряд ли удастся при всем желании, - сухо сказал
Кафтанов.

- МИД не возражает, - продолжал Карпов.

- Как прокуратура?

- Не возражаем.

- Оформите все это документально.

- Спасибо, - сказал представитель посольства и вышел из кабинета.

- Дипломатия, - тяжело глядя на закрывшуюся дверь, сказал Орлов, - я бы
этого гада в Бутырке бы подержал. Пусть баланду пожрет да парашу
понюхает...

- Не говори глупостей, - без осуждения, больше для порядка перебил его
Кафтанов, - готовьте документы и гоните этого амстердамского гангстера в
шею.

Двадцать девятого ноября выпал снег. Он впервые плотно лег на тротуары,