Чтение 57–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

стало.

Екатерина выжимала от воды длинные волосы:

- Куда же его глаз подсвался?

- То ли выбили, то ли сам вытек. Окривел Голиаф прекрасный, и даже
нашего обхождения не надобно, одной просфоркой утешен...

После бани Екатерина сказала об этом Орлову.

- Не слушай Брюсиху! - отвечал тот. - Ячмень на глазу вскочил, а он,
лентяй, обрадовался, чтобы службой манкировать...

На коленях императрицы пригрелся кот. Вяземский застал ее пьющей чай,
голова Екатерины была повязана платком, на манер деревенской бабы. Вя-
земский доложил, что гетман булаву не отдает, упрямится. Екатерина сбро-
сила с колен мурлыкающего кота.

- А я тоже упрямая! - выпалила в гневе. - Таков уж порядок у меня:
что не начато, то не сделано. Но что начну, до конца доведу, хотя бы тут
костьми разлечься...

На пороге комнат предстал Алехан Орлов:

- Поздравляю всех: Россия плывет морем Средиземным!

- Браво, - отвечала Екатерина. - Кыс-кыс-кыс...

С улицы отчаянно провизжали полозья саней. Екатерина подошла к окну.
Зима выпала снежная. Петербург утопал в высоких сугробах. Через замерз-
шее стекло она разглядела возок, обитый для тепла войлоком, дверь рас-
пахнулась, наружу выставилась трость, облитая серебром, затем высунулась
нога в громадном ботфорте.

- Румянцев прибыл! - доложили императрице.

Она сорвала платок с головы, прихорошилась перед зеркалом:

- Его-то мне и надобно... Пусть идет.

Она приняла полководца в своих личных покоях, где они удобно располо-
жились в креслах-сервантах. Чтобы не зависеть от услуг лакеев, Екатерина
сама доставала из сервантов посуду и закуски.

- Вино будешь пить, Петр Александрыч?

- Коли дашь, отчего ж не пить мне?..

С хитрецой женщина начала беседу издалека:

- Поздравь царицу свою: наш фрегат "Надежда благополучия" под флагом
коммерческим пришел в Ливорно с товарами.

Румянцев оценил появление корабля в Средиземном море, которое доселе
было закрыто для мореходов русских.

- Виват! - сказал он, осушая чарку.

- Хорошо бы нам теперь заранее дороги в ханство Крымское проведать,
чтобы верные шляхи в степях иметь.

Румянцев отставил трость, взялся за холодную рыбу.

- Какие там дороги в степях ногайских! Посуди сама: остались тропочки
путаны, еще с походов Миниха намеченные. Ежели армию туда громоздить,
так все заново учиняй - с магазинов украинских, со сторожек запорожс-
ких... Чистое поле перед нами!

- А на Украине смутно стало, - завела Екатерина о главном. - Гетман
шибко провинился. Старшина казацкая строптивость нам оказывает. Всяким
обозным, хорунжим да бунчуковым желательно господами стать, они там с
сала повзбесились, латифундии себе разводят, палаццо на хуторах строят,
будто маркизы версальские, а гайдамаки режут их заодно с шинкарями да
панами гоноровыми...

Румянцев еще не понимал, зачем она его вызвала.

- Вот еще анекдот! - со смехом сказала Екатерина, подливая ему водки.
- Столь избыточная довольством страна, при добром климате и плодородии
баснословном, в казну русскую ничего не дает, а Россия знай себе в Укра-
ину тыщи бухает, как в прорву ненасытную, и куда там все девается-ума не
приложу... Пей!

Генерал-аншеф выпил, но закусывать не стал.

- Говори, мать моя, чего тебе от Румянцева надо.

Екатерина сказала, что скоро объявит гетманство навеки уничтоженным,
а его решила сделать президентом Малороссийской коллегии и генерал-гу-
бернатором тех краев неспокойных.

- Когда укажешь в Глухов отъехать?

- Когда я вырву булаву из рук гетманских...

В ход была пущена тяжелая артиллерия - Панин!

- Жезл фельдмаршала, - объявил он Разумовскому, - заменит вам булаву
гетманскую. Государыня сохранит вам пожизненно содержание гетманское, а
в придачу к Батурину дает город Гадяч со всеми селами и хуторами... По-
думайте сами, граф, что двери Эрмитажа откроются для вас и вашей супруги
сразу же, едва вы разожмете пальцы, дабы выпустить из них булаву свою.

- И кто же ее подхватит? - спросил Разумовский.

- Как реликвия священная, пусть хранится в роду вашем.

- За все, что мы, Разумовские, для императрицы сделали, могла бы она
и добрее быть! Но теперь я вижу происки ее тайные: отняв булаву у меня,
она ее своему кобелю передаст.

- Кирилла Григорьич, умный ты человек, но сказал глупость явную. Гет-
манство не передается - оно истребляется!

- А что загвалтят в Сечи Запорожской?

- Для тебя более важен гвалт петербургский...

В конце года Разумовский сдался и был ласково принят Екатериною, но
при его появлении она уже не вставала. В канун святок, собираясь в Глу-
хов, пришел проститься Румянцев. Екатерина сказала ему, что война с тур-
ками неизбежна:

- Еще года два, и услышим клич военной трубы...

Лошади стыли у подъезда, закуржавев от морозного инея. Екатерина,
оказывая особую честь наместнику, проводила его до вестибюля, где уже
чуялось лютое дыхание зимы. Потом выскочила и на площадь - с непокрытою
головой; в прическе ее сверкал дивный персидский аграф, доставшийся в
наследство от Елизаветы.

- Не застынь, матушка, - сказал ей Румянцев.

- Сейчас побегу... Ну, поцелуемся!

Потом легко вспорхнула обратно по лестницам. Женщине исполнилось 35
лет - она была полна энергии и здоровья, ее не надо было еще подталки-
вать, напротив, она нуждалась в том, чтобы ее порывы сдерживали. "Слава
страны, - писала она в эти дни, - составляет мою собственную. Это и есть
мой главный принцип!"

...Где-то далеко отсюда притих ее Цербст.

Весело отпраздновали при дворе Рождество 1765 года, удалось растормо-
шить даже бегемота Панина, и Никита Иванович, заплетаясь толстыми чурка-
ми ног, плясал "барыню", взмахивая платочком, а вокруг него ходила впри-
сядку сама императрица. Телесно обильные статс-дамы плыли павами в хоро-
воде, распевая "Заплетися, плетень", фрейлины угощались костяничным мор-
сом, кавалеры играли с ними в бирюльки, Екатерина продулась в макао с
бывшим гетманом и расплатилась горсткою неотшлифованных бриллиантов.
Вдруг с шумом и визгом нагрянули дурашливые бабы в сарафанах и платках -
переодетые братья Орловы, громила Петр Пассек, "шпынь" Левушка Нарышкин
и прочие чудаки, которые всегда хороши, лишь пока трезвые... Далеко за
полночь токайское и пунши совсем уже развязали языки, фрейлина Олсуфьева
горько рыдала за колонною от безнадежной любви, а Екатерина, испытав
большое желание двигаться, заявила, что поедет кататься по городу.

- Морозище страшный, - отговаривал ее Орлов.

- Вот и хорошо... Едем!

На запятки саней запрыгнули Алехан с Григорием, лейб-кучер Никита
громко высморкался, кони с места пошли наметом, следом помчались зако-
ванные в латы кавалергарды с петушиными гребнями на касках. Сияла
большая лунища, мороз постреливал в деревьях, верный Никита, чуть
пьяный, спросил императрицу:

- Куды хочешь-то, матушка?

- А мне все равно сегодня - куда завезешь!

Петербург был на диво пустынен, в окнах догорали последние свечи,
утомленные праздником жители отходили ко сну, - кони рвали грудью во
мрак переулков, прямо в стынь, в ледяной звон, в пересверк инея... Ека-
терина повернулась к запяткам:

- Вы еще не закоченели там?

- Гони дальше, - отвечали Орловы, потирая уши.

От Смольной деревни сани вывернули в Конногвардейскую слободу, из-под
заборов сонно пробрехали сторожевые псы. Неожиданно Алехан тронул импе-
ратрицу за воротник шубы:

- Эвона дом твоего камер-юнкера.

- Какого?

- Потемкина...

Она дернула Никиту за кушак, чтобы остановился.

- Проведайте его, - наказала братьям.

Орловым не хотелось:

- Да спит он. Время позднее.

- Нет, не спит. Я вижу свет в одном окошке...

Под грузным шагом богатырей надсадно скрипел снег. С крыльца толкнули
двери - заперты. Стали барабанить - не отпирают. Алехан плечом своротил
двери с запоров. Братьев поразила запустелая нежиль в комнатах. Одинокие
свечи горели в поставцах.

- Эй, кто тут живой? Отзовись...

В белой рубахе до пят явился старец с распятием на шее. До пояса сви-
сала борода, а один глаз закрывала неопрятная тряпица. Орловы даже испу-
гались:

- Гришка, что ли? Неужели ты?

- Я, - отвечал Потемкин.

Алехан сорвал с его лба повязку:

- Э-е, брат, да ты и впрямь окривел...

Куртизаны потоптались, не зная что сказать.

- А мы не одни: матушка-государыня в санках осталась, ждет. О тебе
спрашивала. Не хочешь ли повидать ее?