возникал с самых неожиданных сторон...
Чуть повернув голову, Мазур левым глазом увидел, что вокруг стало словно
бы светлее, - ага, метрах в десяти перед ним уродливо и нелепо громоздится
свежий выворотень, дерево рухнуло, и, слава богу, не на него, вершиной в
том же направлении, куда он лежал головой... В просвете, показавшемся
огромным, как стадион, мелькнуло брюхо штурмовика - и вновь рванула бомба,
так близко, что Мазур на секунду ослеп и оглох. По спине словно дюжина
нагаек хлестнула, но тело не ощутило рвущего плоть металла, это всего лишь
осыпала щедро взметнувшаяся влажная земля...
Нельзя было долго здесь лежать, и двигаться нельзя... Сделав над собой
усилие, он все же переполз левее, в заросли какой-то дряни вроде
разлапистого папоротника.
Скр-ррр-ррр! Неподалеку хлестнула по земле очередь из автоматки, калеча
стволы, вырывая щепу, взметая охапки травы. Казалось, что он лежит на
великанских качелях, а хозяин их, великан, спьяну швыряет доску, как в
голову взбредет...
Бомбы летели со столь малой высоты, что не было ни свиста, ни надрывного
воя, и это только хуже - невозможно угадать, где рванет в следующий миг,
кажется, что все они нацелены прямехонько в тебя, что это тебя усмотрел
сверху глазастый пилот и задался целью непременно достать...
Тишина. Что же, кончилось? Когда рев моторов окончательно утих вдали,
Мазур решился поднять голову.
И понял, что радовался напрасно.
Тройка "Скайхоков" показалась высоко в небе, выстраиваясь "каруселью". Это
уже было гораздо серьезнее - и бомб "небесные соколы" несли гораздо
больше, и пушки у них были солиднее... Как и "тридцать седьмые", после
вьетнамской кампании масса "Скайхоков" оказалась не у дел, и янки щедро
поделились ими с прилегающими странами, теми, с которыми дружили,
конечно...
По возрасту Мазур не успел отметиться во Вьетнаме, но теперь на
собственной шкуре понял, каково там было тем, кто успел, что им пришлось
пережить...
Пронзительный, надрывный вой, раздирающий каждую клеточку тела. Остроносые
бомбы летели длинными вереницами, кувыркаясь, снижаясь - а потом он ничего
больше не видел, вжался в землю, пытаясь стать плоским, как бумага,
бесплотным, крохотным, как муравей...
Вот теперь-то авиация грохнула по-настоящему...
Со всех сторон вставали клубы пыли, фонтаны разметанной земли, свист,
грохот, удары по барабанным перепонкам, земля тряслась уже непрерывно, мир
потонул в грохоте и тьме... Не было ни мыслей, ни чувств, сознание словно
растворилось в конвульсиях взбаламученной тверди, казалось, что весь
земной шар рассыпался облаком пыли, и больше нег ни неба, ни моря, ни
людей...
Бомбежка страшна не только смертью, сыплющейся со всех сторон, словно само
небо превратилось в ливень из бесконечных кусков зазубренного металла.
Страшнее всего то, что от застигнутого бомбежкой человека ничегошеньки не
зависит. Без разницы, трус он или герой, молится он богу о спасении или
кроет матом весь белый свет. Бессмысленно что-либо делать, бесполезно
вжиматься в землю и бесполезно бежать сломя голову. Обделайся ты от страха
или гордо ори в небеса высокие слова, ничего этим не изменишь. Бал правит
слепой случай, а ты, превратившись в лишенную собственной воли песчинку,
должен лежать и ждать, потому что ничегошеньки сделать нельзя...
Если существует ад, то он зовется - бомбежка...
Потом обрушилась тишина, и не сразу стало понятно, что это нечто
оглушительное, звонкое, необозримое, всеохватное и есть тишина...
Истерзанные барабанные перепонки, рассыпавшееся сознание не сразу ощутили
тишину, свыклись с ней, обрадовались ей до потока слез по щекам.
Когда Мазур поднялся, машинально проверив оружие, мир стал другим. Остро
пахло горелой взрывчаткой, рваным металлом, и эти запахи, смешиваясь с
волной почти физически ощутимых, тяжелых ароматов древесных соков и
влажной земли, порождали неописуемое сочетание - казалось, планета
родилась заново в гигантском катаклизме, в громе и пламени, и все теперь
будет иным, не прежним...
Но все вставало на свои места, конечно, пусть и невыносимо медленно. Среди
вздыбленной земли, среди поваленных стволов, среди еще трепещущих ворохов
обрубленных веток зашевелились пятнистые фигуры, они поднимались одна за
другой, утверждаясь на ногах, они прислушивались к себе, понимали, что
живы, - и эти ощущения ни с чем нельзя сравнить...
Потом послышалась резкая команда Морского Змея, и родившиеся заново люди,
ведомые не разумом, а чисто военным инстинктом, с разных сторон бросились
к нему.
Он был хорошим командиром и сделал все, чтобы механизм моментально
заработал вновь, без малейшего промедления, с прежней четкостью, без
единого сбоя...
"Сволочам везет", - подумал Мазур через несколько минут, когда стал
способен думать. Фань Ли был живехонек, хотя и превратился от страха в
некий сгусток желе, удерживаемый в прежней форме исключительно прочным
камуфляжным комбинезоном и высокими армейскими ботинками. Впрочем, его
быстренько привели в более-менее пристойный вид неопасными для жизни и
здоровья, хотя и способными ужаснуть прекраснодушного идеалиста методами.
Но что поделать, не тащить же на себе стервеца...
Он-то был жив... А вот четверо "морских дьяволов" - уже нет. Лошарика
больше не было, и Артемона тоже, и Мушкетера, но они-то оказались почти
целыми, а вот то, что осталось от старлея по прозвищу Рыжий, занимало
совсем мало места и не походило ни на бывшего человека, ни вообще на
что-то определенное...
Но не было ни прочувствованных прощаний, ни долгих, ни коротких, и не было
похорон. Нужно было уходить как можно скорее, и что у кого на душе, о том
он и мог думать сколько влезет, бесшумно скользя меж поваленных стволов,
воронок и оторванных верхушек деревьев. Мало ли что там текло по щекам, не
обязательно слезы - очень может быть, что и пот, а то и древесный сок...
Главное сейчас, как ни цинично это звучит, - при самом вдумчивом осмотре
погибших ни один спец так и не поймет, кто они такие, откуда пришли, куда
шли и кем были посланы. Просто убитые, без малейшей зацепки. Ни единой
конкретной привязки к какой бы то ни было стране. Иногда выпадает и такая
смерть...
Главное, они вырвались из облавы. Потому что облава шла по джунглям не
особенно рьяно, отнюдь не сплошной цепью - отдельными отрядами, цепями,
группами. Солдатики, сразу чувствуется, отнюдь не горели желанием
заработать пышные военные похороны с беретом на крышке гроба и
какой-нибудь блистающей висюлькой, приколотой к траурной ленте на
портрете. Облава передвигалась неспешно, постреливая в стороны, дабы
обозначить рвение, перекликаясь и часто останавливаясь под предлогом, что
впереди усмотрелось нечто подозрительное и следует хорошенько разведать
местность, прежде чем кидаться очертя голову в чащобу.
Одним словом, поредевший отряд проскользнул через кольцо низкорослых
раскосых солдатиков, как стальная игла сквозь ветхую дерюгу, - просто в
один прекрасный момент оказалось, что стрельба, шум моторов, могучее
лопотанье парочки вертолетов и прочие звуки неспешно, словно сытый удав,
ворочавшейся облавы доносятся уже сзади, исключительно сзади.
Проходя по гребню невысокой горушки, они увидели слева, в распадке,
грозную на вид, но совершенно бесполезную, сразу чувствуется, суету. На
открытом месте стояли бок о бок три громоздких американских
бронетранспортера, "сто тринадцатые", больше всего похожие на гигантские
коробки из-под обуви, по прихоти спятившего конструктора снабженные
гусеницами. Пулеметчики с крайне деловым видом палили в белый свет, как в
копеечку, чесали по далеким джунглям, как бог на душу положит. Здесь же
было развернуто нечто вроде передвижного командного пункта - под
маскировочной сетью на четырех бамбуковых кольях собралось с полдюжины
субъектов, отмеченных приличным количеством золота на погонах и кокардах,
что-то обсуждали, сгрудившись вокруг карты на раскладном столике, -
стратеги, бля, каждый глядит в Наполеоны... И персональные джипы при них,
и набитый солдатами грузовик для охраны...
Опытному глазу военного человека сия картина о многом говорила. Будет
истрачено превеликое множество патронов и сожжено море горючки, тонны бомб
и ракет исполосуют джунгли - а в результате наверх уйдет правильная,
толково составленная туфта. Там будет полный, классический набор опытного
очковтирателя - привлечены значительные силы, прочесаны огромные площади,
личный состав проявил нешуточный героизм, а еще было достигнуто полное
взаимодействие всех родов войск, и слаживание частей прошло не в каких-то
тепличных условиях, а именно в боевых. Кто-нибудь, очень может оказаться,
получит висюльки - чем золоченее погоны, тем авторитетнее висюлька. И
никто никогда не узнает, что эта ленивая и грандиозная, для галочки
устроенная облава, сама того не ведая, унесла жизни четырех отличных
парней.
Руки чесались поднять пулемет и влупить пару метких очередей по жирным
хомякам под навесом - чтобы поползли на карачках, как ненароком вспугнутые
тараканы, чтобы узнали на собственной шкуре, что такое настоящая война...
Но они, конечно же, не могли себе позволить такой роскоши. Они бесшумно
прошли мимо, растворились в джунглях, и довольно быстро пулеметные очереди
утихли вдали.
До цели им оставалось всего ничего - километров пятьдесят. Вполне
достаточно, чтобы вся тоскливая боль, вся горечь перешли в иное состояние,
осели где-то в глубине души, где уже хватало такой вот устоявшейся,
потаенной печали. Достаточно, чтобы свыкнуться, смириться, вновь
превратиться в ходячие автоматы, озабоченные скрупулезнейшим выполнением
задания...
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий
Самойлова Елена
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Каргалов Вадим