Чтение 57–й страницы книги ~Армагед-дом~

Фургончик резко контрастировал со всем, что сейчас его окружало. Водитель,
чернявый парень в синей униформе, драил тряпкой лобовое стекло, драил с
отвращением, как будто боялся, что вездесущая розоватая пыль заразна. Как будто
именно она символизирует нищету, тоску и безнадегу.

Лидка прошла дальше. Талонов на "форсмажорку" у нее не было.

Она боялась не застать Максимова, но, по счастью, он оказался на месте.
Лидка увидела сперва его спину. Широкая, с выступающими позвонками, загорелая
спина, мерно работающие мышцы: Максимов распиливал остатки чьего-то забора.

- Лида? А я топлива приволок...

- Отлично, - сказала она весело. Будто и не замечая его виноватых, бегающих
глаз.

Перед палаткой сложена была печка из бесхозных кирпичей. Среди всего этого
мусора забавно смотрелся кухонный сервиз - кокетливый, изящный, в горошек. "Все
равно сопрут",- подумала Лидка равнодушно.

- Отлично... Чайку мне согреешь? Чай у них был настоящий. В свое время
стащили из развалин гастронома. Смародерничали.

- Лида... Тут такое дело.

- Да? - спросила она нарочито рассеянно.

- Да... А где ты была?

- У Славы Зарудного,- сказала она после паузы. - Хотела у него взять
фотографию Андрея... А он не дал.

- Вот скотина, - удивился Артем. И добавил, помолчав: - Лид, а ты этого
Андрея до сих пор любишь?

- Люблю тебя, - сказала она со вздохом. - А его помню. Понимаешь разницу?

- А меня помнить будешь? Лидка подняла глаза на его загорелое, скуластое,
очень взрослое лицо. Лицо своего ровесника.

- Тем... ты что?

- Да нет. - Он заискивающе улыбнулся. - Я неправильно выразился... Извини.
Я сглупил. Она продолжала смотреть.

- Лид, тут такое дело... Набирают людей за бугор. Вербуют. На работу.
Строителей, разнорабочих...

Лидка сразу все поняла. Отвела глаза; линялые бока рыжей палатки то
надувались ветром, то опадали. Как будто палатка дышала.

- Ну, я хочу... в общем, понимаешь, я хочу завербоваться... пока есть такая
возможность.

"А я?" - хотела спросить Лидка, но не спросила.

- Лид... что ты скажешь?

- А ты меня спросишь?- Она через силу улыбнулась.

Максимов отвел глаза.

- Они берут... Только из младшего поколения. Больше никого. Я специально
спрашивал... Но, может быть, по какому-нибудь особому каналу? Ты ведь
высококлассный специалист... может, им ученые нужны, преподаватели...

Лидка устало улыбнулась.

Некоторое время они молчали, весь лагерь молчал. Это был удивительный,
тихий, молчаливый лагерь, только тюкал где-то топор, и натужно ревел мотор в
отдалении, и звенели мухи. А люди молчали. Ни смеха, ни плача, ни громких
голосов.

В городе не было семьи, не пережившей потерю.

Остались по ту сторону апокалипсиса мать и брат Артема Максимова.

Погибли и Тимур, и жена его Саня, Яночка осталась круглой сиротой. Лидка
знала, что мама каждый вечер молится перед тусклой обгорелой иконой. И каждый
раз возмущенно спрашивает у того, кто на ней изображен: почему?! Почему именно
они, молодые?!

- Артемка, а университет?

- Какой университет? - спросил Максимов шепотом. - Какая наука... после
всего ЭТОГО?

- Поднимется,- сказала Лидка без особой уверенности.

- Поднимется, - после паузы отозвался Максимов. - Через пару лет. Я
вернусь... к тебе. Иди заберу тебя... туда, если устроюсь.

Надувались и опадали рыжие бока палатки.

- Ты уже завербовался? - просто спросила Лидка.

Максимов сглотнул. Облизнул губу. Посмотрел загнанно, как тогда у доски, в
их первую с Лидкой встречу.

Следовало, наверное, улыбнуться. И потрепать его по плечу. И выразить
уверенность, что да, конечно, это лучший выход, что через пару лет он сможет
вернуться или забрать Лидку к себе. И тогда они поженятся, и будут жить мирно и
счастливо, и умрут, возможно, в один день...

Лидка стиснула зубы. Она знала, что ТАК случится, но не думала, что это
произойдет именно сегодня.

Именно сегодня, в этот жаркий-жаркий, озвученный мухами день...

И такое ощущение, будто ударили под дых.

За день до отъезда Максимов принес ей огромную фотографию Андрея Игоревича
Зарудного. Из тех плакатов, что были напечатаны еще в позапрошлом цикле. Копия
журнальной фотографии, когда-то лежавшей у Лидки под стеклом, только копия
увеличенная; вырезанное из журнала фото сгорело вместе с квартирой, которую
Лидка когда-то снимала.

- Где взял?!

- У Ярослава Игоревича.

- Что, он тебе прямо так и дал? Максимов жестко усмехнулся:

- Я ВЗЯЛ, Лида. Хотя давать он не хотел. Лидка представила себе эту
картину- покосившийся аварийный дом, седеющий Славка в дверях старой квартиры и
перед ним - такой вот плечистый, здоровенный, уверенный в себе парень.

- Ты что, с ним дрался?!

- Да ну, мне еще с ним драться, - безмятежно отозвался Максимов. - Он же...
струсил, короче говоря. Лидка облизнула губы.

- Артемка, а если он пойдет в милицию? Максимов снова усмехнулся, на этот
раз снисходительно.

- Да ты что, Лид. Какая теперь милиция? Лидка взяла в руки старый,
пропахший пылью свиток. Развернула; краски, конечно, давно поблекли, но улыбка
Андрея Игоревича оставалась прежней.

Теперь он был моложе Лиды Сотовой. По крайней мере на вид моложе.

"...Пустые оболочки. Существа безмозглые и бездушные. Всякий, кто видел их,
согласится с этим суждением... Но вот закончен апокалипсис. Люди и высшие твари
ушли в Ворота, низшие твари затаились, пережидая опустившийся на землю ад... И
глефы, те, кто остался в живых и сумел насытиться, возвращаются в кипящее море.
И покрываются пеленами, и становятся куколками, о которых нам неизвестно
ни-че-го...

Говорят, что глефы- пустые существа, готовые принять в себя человека. И вот
в начале нового цикла они перерождаются не только физически, но и внутренне.
Говорят, души погибших во время апокалипсиса вселяются в дальфинов. Но души эти
как бы спят и только изредка вспоминают бывшее с ними когда-то. Дальфины видят
людей- и вспоминают, что сами когда-то были людьми. И очень часто ищут контакта,
но люди видят в них убийц и людоедов и встречают их гарпунами и пулями..."

В. Великое. На грани невероятного. Мягкая обложка. Тираж 5 тыс. экз.

Песок на берегу изрыт был колесами самосвалов. Удивительно, но кто-то
где-то что-то отстраивал, у кого-то были самосвалы, кому-то понадобились песок и
галька, раз он взялся добывать их прямо с городского пляжа. Тоже своего рода
мародерство...

Лидка прошла дальше.

Пляжные зонтики, косо воткнутые в песок, похожи были на жутковатый
лесок-уродец. Трепетали на ветру лоскутки расползающейся ткани, ржавые спицы
торчали во все стороны, будто лучи бракованных железных солнц. Говорят, с одного
из пляжей порывом ветра сорвало все зонтики. И они летели, кувыркаясь, и
опустились где-то в городе, причем в падении поранили с полдесятка человек...

Лидка шла, увязая по щиколотку. Ее старые кроссовки давно были полны песка,
песок перетекал между пальцами ног, сперва Лидка морщилась, а потом
притерпелась. Ритм шагов затягивал; так борются с зубной болью - четыре шага
вперед, четыре шага назад, из угла в угол тесной кухоньки...

Лидка шла, тупо глядя перед собой.

В прибрежных камнях лежал на боку прогулочный катер. На остатках снастей
сохли какие-то тряпки, от катера тянуло дымком- видимо, и там кто-то живет.

Лидка обошла тушу дохлого корабля. Шагать становилось все труднее, песок
сменился сплошным нагромождением камней. Лидка упала и поранила колено,
поднялась и, шипя сквозь зубы, побрела дальше.

...Вероятно, настоящая любовь и обязана быть слепой. Настоящая любовь
должна видеть потенциал великого ученого там, где его нет и быть не может...

Лидка криво улыбнулась.

Все злее жгло маленькое белое солнце. Наконец-то она выбилась из сил,
присела на первый попавшийся камень, прикрыла глаза. Сквозь опущенные ресницы
море казалось лужей расплавленного олова. И когда в этой луже замелькали черные
спины, Лидка решила, что ей мерещится.

Дальфинов было штуки три.

Они были молоды. Они были, наверное, дети, почти младенцы, в глянцевой
черной шкуре они существовали меньше месяца. Прежде они были яйцами в
глубоководных кладках, а потом- чудовищными глефами, пожирающими все живое и
мертвое... А потом короткое время - сонными неподвижными куколками. И вот теперь
они полным ходом шли к берегу, не зная (или зная?), сколько пуль и гарпунов спят
и видят, как бы войти в черный блестящий бок... Впрочем, теперь берег почти
пуст. Никто не станет охотиться на относительно безопасных, поменявших шкуру
людоедов.

Лидка сидела, поддавшись странному оцепенению. Дальфины то едва
показывались над волнами, то выпрыгивали высоко в небо. Лидке казалось, что она
различает их морды (лица?). И как будто они на нее смотрят. И идут к берегу
специально затем, чтобы оказаться рядом с ней.

Она вспомнила, как когда-то смотрел на нее маленький удивленный глаз. И как
потом этот глаз съели чайки.

Почему-то все, кто в ее присутствии стрелял в дальфинов, были ей неприятны.
Гэошник Саша. Президент Стужа. Возможно, это совпадение. Даже скорее всего.

Дальфины подошли еще ближе. Гораздо ближе, чем это обычно случалось. Лидка