падет в борьбе с его благородством - но заклятье оказалось крепче, чем его
носитель. Первым пал Эгерт.
руки, язык, голову; не пытаясь вернуть Солля к жизни, не прощупывая его
пульса, не растирая висков, не в силах выдавить и слезинки, она сидела,
бессильно опустив плечи, уронив онемевшие руки.
Сами трусы в душе, они возвеличиваются в собственных глазах, унижая того,
кто, по их мнению, слабее... У Скитальца не хватит заклятий на всех
подлецов, а Эгерт лежит шрамом в грязь, и никакие пять "да" не отменят
того страшного, что он уже пережил...
сочувственно заглянула Тории в глаза; Тория плакала, поднимая лицо к небу,
и дождь на ее щеках смешивался со слезами. Собака вздохнула - поднялись и
опали тощие ребристые бока - затем, почесавшись, удалилась обратно в
темноту.
дважды поднялась и дважды пожухла трава. Дождь, кажется, будет идти вечно,
и увянет вечнозеленое дерево на могиле Первого Прорицателя, и Солль заклят
навсегда. Почему?! Почему она, Тория, простила ему смерть Динара - а
Скиталец не простил?! Почему заклятие не имеет обратной силы, почему
кто-то, кроме нее, вправе судить Эгерта?
фонарного света? Она подалась вперед - отвечая на осторожное
прикосновение, Солль пошевелился и через силу поднял веки.
на нее, и она поняла вдруг, что глаза его - глаза столетнего мудреца.
умирают. Не страшно... Все теперь будет хорошо... Ну, пожалуйста, - он
попытался подняться, с третьей попытки сел, и она смогла, не сдерживаясь,
уткнуться ему в грудь.
Почему ты осталась со мной? Чем я заслужил?
Только тут такое дело, Тор... Если не получится, ты убей меня, ладно? Это
не страшно... Мне неловко просить тебя, но кого же мне тогда просить?..
Ладно, забудь, что я сказал... Я придумаю что-нибудь... Ты увидишь...
Теперь все будет хорошо, не плачь...
боками.
впервые допущенный в ее маленькую комнату, сидел на краю кровати и держал
ее руку в своей. Декан, не говоря ни слова, принес и поставил на столик
склянку с дымящимся, остро пахнущим снадобьем.
рассыпавшихся прядей, и осунувшееся лицо дочери, запятнанное лихорадочным
румянцем, снова поразило Луаяна сходством с женщиной из далекого прошлого,
давно умершей женщиной.
небольшом поселке, занесенном снегом; приютившие его хозяева, не зная еще,
что он маг, поведали о несчастье: по соседству умирает от неведомой хвори
дочь старосты, неземная красавица. Тогда он впервые увидел свою жену -
голова ее вот так же утопала в подушке, и по белой простыне змеились
черные волосы, и лицо, осунувшееся, горячее, уже отмечено было печатью
надвигающегося конца.
в тихой и сонной реке, потом страх потерять все, потом снова счастье -
рождение дочери... Потом мучительные пять лет, бросавшие Луаяна из жара в
холод, учившие его прощать вопреки собственной гордыне, ужасные годы,
лучшие его годы. Он вспоминал о них с содроганием - и все на свете отдал
бы, чтобы вернуться и прожить их снова.
Луаяном, она азартно искала собственной смерти - и нашла ее, оставив ему
на память вечное чувство вины и маленькую Торию...
Спустя минуту декан перевел взгляд на Солля; Эгерт, вздрогнув, хотел
выпустить руку Тории - но удержал.
чтобы быть счастливой... Давая добро на ее брак с Динаром, он знал, по
крайней мере, что делает - покой и уверенность, дружеское расположение,
общая работа в старых стенах университета надежно соединили бы его дочь с
его любимым учеником. Солль положил конец этим надеждам - и вот Солль
сидит на краю ее постели, мучится под декановым взглядом, понимает, что
должен бы уйти - но не выпускает из своих рук ее руки, и Луаян отлично
видит, как льнет к его ладони ладонь Тории...
частью спокойной размеренной жизни; сегодня над городом, над
университетом, над этими двумя, что держат друг друга за руку, нависла
неясная тень - даже будучи магом, он не может понять, что это за угроза,
но присутствие ее ощущается с каждым днем все отчетливее. Как поступить
сегодня, если не знаешь, будет ли у тебя завтра?
сосчитать ее пульс, как тревожится, как досадует на него, Луаяна, за
кажущееся бездействие - маг ведь, взял бы да вылечил...
неосторожность оказаться рядом - так рассудил Скиталец. Но кто знает, что
такое Скиталец и какова изнанка его заклятия?
показалось, что веки ее чуть-чуть опустились, будто Тория хотела кивнуть.
взглядом притихшего Эгерта - и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
потрескивали умирающие поленья.
стирке. Гаэтанова рубашка опасно трещала при каждом Соллевом движении;
волосы, вымытые и не успевшие просохнуть, казались темнее, чем обычно.
Прямо за его спиной мерцал огонь камина - палимой жаром Тории казалось,
что у Солля медные плечи.
сосредоточившись, она поняла наконец:
Она исходила слезами, захлебывалась соленой водой, как гибнущий в пучине
моряк; Эгерт, на долю которого в тот вечер перепало еще большее
потрясение, держался куда лучше. Последний квартал до университета он нес
дрожащую Торию на руках - ее ноги подкашивались и не желали идти. За всю
жизнь ее отрывал от земли только отец и только в далеком детстве; она
притихла, оказавшись на весу - а Солль ступал легко, будто бы
действительно нес ребенка или попавшего в беду невесомого зверька.
трепещущую мышцу, биение ее сердца, усталость и горе. Тогда он крепче
прижимал ее к себе, ему хотелось окутать, спеленать ее своей нежностью,
закрыть, согреть, защитить.
Повинуясь Луаяну, Солль помог Тории добраться до постели; рядом уже
поджидала, охая, старушка-служительница. Декан внимательно оглядел
виноватого, напряженного Солля - и снова не раскрыл рта.
Страшное осталось далеко-далеко позади; теперешнее ее состояние, горячее,
расслабленное, не угнетало ее - напротив, ей хотелось вечно пребывать в
этом огненном облаке, наслаждаясь собственной слабостью, покоем и
защищенностью.
всегда все знает.
страшного... Лекарство поможет.
Тории опять мерещились окружающие Эгерта медные языки. С трудом она села
на кровати, придерживая одеяло у груди:
вскоре сил осталось совсем мало, но о том, чтобы позвать
старушку-служительницу, Тория не подумала. Увидев, что она устала, Эгерт
взялся за дело сам - осторожно, преодолевая неловкость, он принялся
втирать мазь в кожу ее лица и шеи. Лекарство пахло сильно и горько, так не
пахнет даже разогретая солнцем полынь.
почувствовала тоску и, покрываясь потом, сначала всхлипнула, потом, теряя
над собой власть, задрожала и опять заплакала.