заканчивались выводом, что к восстанию на эскадре надо готовиться более
организованно. И оно должно произойти не раньше, чем по приходе во
Владивосток, чтобы сговориться с сухопутными войсками о едином фронте. В
противном случае у нас ничего путного не получится. Мы рассуждали так.
оно удалось. А дальше что? Этот вопрос смущал нас больше всего. Вперед мы не
могли бы двигаться, потому что нас разгромили бы японцы. Нельзя было бы и
вернуться всей эскадрой назад, чтобы использовать боевые корабли в целях
революции. Для этого у нас не было таких больших запасов угля. Если в
продолжение длинного пути целое государство едва сумело обеспечить нас
топливом, то одним нам это было совершенно не под силу. Значит, оставалось
бы нам только одно: потопить все корабли, а самим высадиться на аннамские
берега и расходиться среди дикарей. А как отнеслись бы к этому наши
маньчжурские войска? Они сочли бы нас за изменников, не оправдавших их
надежд. И русское правительство использовало бы наше восстание в своих
интересах: 2-я эскадра была настолько сильной, что ей ничего не стоило бы
уничтожить противника и овладеть Японским морем, но злодеи-революционеры
погубили все дело. В таком приблизительно духе затрубили бы все газеты.
тупике: знали наверняка, что идут на гибель, и не могли поднять знамя
восстания. Час революции приближался, но он еще не пробил.
таком напряжении, как будто он уже держал в них тяжеловесную бомбу.
поберегли бомбу для более важного случая. Может быть, она скоро пригодится.
пел романсы под звуки пианино. И вдруг на головы свалилось сообщение,
неожиданное и грозное, как землетрясение:
кают-компании сразу стало тихо, как в пустом храме. Бледные и моментально
отрезвевшие офицеры вопросительно переглядывались. И в каждой паре их глаз
замутилась смертельная тоска, как будто броненосец сию минуту должен
взлететь на воздух. Однако это продолжалось не долго. Все вдруг засуетились,
забегали, произнося какие-то слова. Одни прятались по своим
защелкивая за собою на замок двери, другие вооружались револьверами, сами не
веря в то, что этим можно спастись, от погибели.
полной офицерской форме - в новеньком белом, как снег, кителе, и в таких же
белых брюках. Но ни золотые погоны на его плечах, ни владимирский крест на
груди уже не производили на его подчиненных должного впечатления, а
болтавшийся на поясе кортик казался перед этой массой разъяренного народа
лишним и ненужным. Из-под козырька флотской фуражки выглядывало лицо с
конусообразной бородкой,
закрученные усы потеряли свою лихость. Упавшим голосом, словно после
длительной голодовки, он спросил:
рукою в знак того, чтобы замолчали, заговорил:
доложу ему о вашем требовании.
страхом, скрывались в кормовых люках.
офицера затянулись. Положение создавалось слишком ответственное, и не так
легко было его разрешить. С одной стороны, удовлетворить требование команды
- это означало подорвать на судне дисциплину и навсегда поколебать свой
авторитет. С другой стороны, нельзя было поступить иначе. Там, внизу, на
палубе собралось около девятисот человек матросов, вышедших из повиновения,
как полые воды из берегов. Вместо прежних покорных ребят была теперь дикая
орда, поднявшая бунт на военном корабле, вблизи театра военных действий. До
боевой рубки доносились режущее ухо вопли, крики, свист, матерная брань, и
все это сливалось в тот ураганный рев, от которого на голове дыбились
волосы. Правда, люди пока еще стояли во фронте, но этот фронт уже
представлял собою беспорядочную ломаную линию и стихийно, как на волнах,
качался, угрожающе поднимая кулаки. В своей ярости команда дошла до того
состояния, когда резкий и смелый призыв одного из матросов к расправе может
бросить всех остальных в новый круговорот событий. И тогда на корабле
начнется побоище. Палуба зальется офицерской кровью, и все, или почти все,
кто носит на плечах золотые и серебряные погоны, полетят за борт. Можно ли
надеяться на помощь других судов? Ведь там тоже были бунты...
умоляя команду о пощаде, прытко, не по его летам, пронесся мимо фронта,
выкрикивая:
каких-нибудь пять минут он сам вывел
освобожденного из карцера, и заговорил:
настроение команды быстро падало, прекратились крики.
выберите комиссию. Пусть она наметит, каких быков для вас зарезать, - двух
лучших быков.
словно получили небывалую награду. Победа была на их стороне.
нежился океан. Над золотисто-синей пустыней вод высоко, поднялись вершины
гор и застыли в немом безмолвии. Казалось, эти серые и бесплодные великаны
для того только и обступили бухту, чтобы охранять ее мирный покой от
разбойных набегов бурь.
погрузке угля. Праздник наш кончился. О вчерашнем дне у макросов осталось
приятное воспоминание - добились освобождения товарища и поели мяса до
отвала.
вахтенному начальнику:
пришло в движение. Как теперь быть? У нас не были поставлены трапы. Другие
приезжающие с визитом офицеры приставали на своих шлюпках к
взбирались по шторм-трапу на балкон, а дальше проходили через кают-компанию.
В довершение всего, последняя была превращена в угольную яму, а наш
офицерский состав
кают-компанию. Да, так могли к нам попасть на броненосец младшие офицерские
чины. Они с этим мирились. Но разве можно будет таким же образом принять
самого командующего эскадрой, вице-адмирала Рожественского? И командир и
старший офицер безнадежно разводили руками, хватались в отчаянии за голову:
приближалась гроза.
сторону катера.
узнал, что ему предстоит попасть к нам на палубу не совсем обычным путем.
катера во весь свой огромный рост и, потрясая кулаками, зарычал:
публичный дом! Немедленно поставить трап!
больного адмирала фон Фелькерзама.
известно командующему эскадрой. Виноват в этом был вахтенный начальник. Он
написал командиру такой рапорт, который никак нельзя было замять, не дав