в боковом зеркальце. Но вот шумный потоп полегчал, застучал
дробно, а там и вовсе пресекся. Прорвавшись сквозь облака,
ослепительное солнце прохлестнуло по всему шоссе; мне захотелось
купить черные очки, и я остановился у бензозаправочного пункта.
То, что происходило, казалось мне болезнью, злокачественной
опухолью, против которой ничего нельзя было сделать, а потому я
решил попросту игнорировать нашего хладнокровного
преследователя, который, в закрытом виде, остановился немного
позади нас, у какого-то кафэ или бара с идиотской вывеской:
"ТУРНЮРЫ", а пониже: "Протанцуйте тур с Нюрой". Машину мои
напоили, и я отправился в контору, чтобы купить очки и заплатить
за бензин. Подписывая "путевой" чек, я попытался сообразить, в
каком месте нахожусь, и случайно взглянул в окно. Там я увидел
нечто ужасное. Мужчина с широкой спиной, лысоватый, в бежевом
спортивном пиджаке и темнокоричиевых штанах, слушал, что
сообщает ему Лолита, которая, высунувшись из нашего автомобиля,
говорила очень скоро и при этом махала вверх и вниз рукой с
растопыренными пальцами, как бывало, когда дело шло о чем-то
очень серьезном и неотложном. Меня особенно поразила - поразила
с мучительной силой - какая-то речистая свобода ее обращения,
которую мне трудно описать, но это было так, словно они знали
друг дружку давно, - больше месяца, что ли. Затем я увидел, как
он почесал щеку, кивнул, повернулся и пошел обратно к своей
машине - широкого сложения, довольно коренастый мужчина моих
лет, несколько похожий на покойного Густава Траппа, швейцарского
кузена моего отца, с таким же, как у дяди Густава, ровно
загорелым лицом, более округлым, чем мое, подстриженными темными
усиками и дегенеративным ртом в виде розового бутончика. Лолита
изучала дорожную карту, когда я вернулся к автомобилю.
ли у меня карта. Заблудился, верно".
не знаю, сошла ли ты или нет с ума, и мне это все равно в данную
минуту; но этот господин ехал за нами весь день, и я вчера видел
его машину у нас на постоялом дворе, и я подозреваю, что он
полицейский агент. Тебе хорошо известно, что случится и куда
пошлют тебя, если полиция пронюхает что-либо. А теперь скажи
абсолютно точно, что он сказал, и что ты сказала ему".
пронзительно крикливо, но довольно разумно, "то глупее всего
было бы показать ему, что мы испугались. Игнорируй его, папаша".
рассмотрел его рожу. Красотой он не отличается. Между про-
чим он удивительно похож на одного моего двоюродного
дядю, по фамилии Трапп".
смотри, все девятки превращаются в следующую тысячу. Когда я
была совсем маленькая", неожиданно добавила она, указывая на
одометр, "я была уверена, что нули остановятся и превратятся
опять в девятки, если мама согласится дать задний ход".
догумбертское детство; возможно, что сцена научила ее таким
репликам. В полном молчании мы продолжали катиться. Погоня
исчезла.
возвращается по мере того, как слабеют и морфий и надежда, он
опять появился за нами, этот гладкий красный зверь. Проезжих на
шоссе было в тот день мало; никто никого не обгонял; и никто не
пытался втиснуться между нашей скромной синенькой машиной и ее
властительной красной тенью: весельчак чародей, точно заворожил
интервал, установив зону, самая точность и устойчивость которой
таили в себе нечто хрустальное и почти художественное. Наш
преследователь, с этими набитыми ватой плечами и дядюшкиными
усиками, напоминал манекен в витрине, его автомобиль двигался,
казалось, только потому, что невидимый и неслышный шелковистый
канат соединяет его с нашим убогим седанчиком. Мы были во много
раз слабее его роскошно-лакированного Яка, так что даже и не
старались ускользнуть от него. Е lente currite, noctis equi! 0
тихо бегите, ночные драконы! Мы брали длительно-крутой подъем и
катились опять под гору. Мы слушались указаний дозволенной
скорости. Мы давали возможность перейти - в следующий класс -
детям. Мы плавными мановениями руля воспроизводили черные
загогулины на желтых щитах, предупреждающие о повороте; и где бы
мы ни проезжали, зачарованный интервал продолжал, не меняясь,
скользить за нами математическим миражем, шоссейным дубликатом
волшебного ковра. И все время я чувствовал некий маленький
индивидуальный пожар справа от меня: ее ликующий глаз, ее
пылающую щеку.
скрещивающихся улиц, в четыре тридцать дня, у въезда в фабричный
город, оказался той дланью судьбы, которая рассеяла наваждение.
Он поманил меня, приказывая двинуться, и затем той же рукой
отрезал путь моей тени. Длинная череда автомобилей тронулась и
поехала по поперечной улице, между Яком и мной. Я далеко вынесся
- и затем ловко свернул в боковой переулок. Воробей снизился с
большущей крошкой хлеба, был атакован другим и потерял крошку.
петель я вернулся на шоссе, моей тени нигде не было видно.
как было глупо улизнуть от него".
ответил я.
остался в контакте с ним, мой драгоценный папаша", проговорила
Лолита, извиваясь в кольцах собственного сарказма. "Какой ты
все-таки подлый", добавила она обыкновенным голосом.
широкошумным дождем и при прямо-таки допотопных раскатах грома,
беспрестанно грохотавшего над нами.
прильнувшая ко мне, увы, только потому, что болезненно боялась
гроз.
как тут".
драгоценный папаша".
награжден деньком-другим прекрасного умиротворения (дурак,
говорил я себе, ведь все хорошо, эта тяжесть зависела просто от
застрявших газов); и вскоре прямоугольные возвышенности уступили
место настоящим горам, и в должный срок мы въехали в городок
Уэйс.
плохо прочла дату в путеводителе, и Пляски в Волшебной Пещере
давно кончились! Она, впрочем, приняла это стойко, - и когда
оказалось, что в курортноватом Уэйсе имеется летний театр и что
гастрольный сезон в разгаре, нас естественно понесло туда - в
один прекрасный вечер в середине июня.
угостили. Что-то весьма пустяковое, с претенциозными световыми
эффектами, изображавшими молнию, и посредственной актрисой в
главной роли. Единственной понравившейся мне деталью была
гирлянда из семи маленьких граций, более или менее застывших на
сцене - семь одурманенных, прелестно подкрашенных, голоруких,
голоногих девочек школьного возраста, в цветной кисее, которых
завербовали на месте (судя по вспышкам пристрастного волнения
там и сям в зале): им полагалось изображать живую радугу,
которая стояла на протяжении всего последнего действия и,
довольно дразнящим образом, понемногу таяла за множеством
последовательных вуалей. Я подумал, помню, что эту идею "радуги
из детей" Клэр Куильти и Вивиан Дамор-Блок стащили у Джойса, - а
также помню, что два цвета этой радуги были представлены
мучительно-обаятельными существами: оранжевое не переставая
ерзало на озаренной сцене, а изумрудное, через минуту
приглядевшись к черной тьме зрительного зала, где мы, косные,
сидели, вдруг улыбнулось матери или покровителю.
невыносимо действующий на мои нервы), я принялся тянуть и
толкать Лолиту к выходу, ибо мне не терпелось поскорее разрешить
мое вполне понятное любовное возбуждение в надежной тишине
нашего неоново-голубого коттеджа под звездами изумленной ночи: я
всегда утверждаю, что природу изумляет то, что ей приходится
подглядеть в окно. Лолита, однако, замешкалась, в розовом
оцепенении сузив довольные глаза; зрение настолько поглотило в
Корнев Павел
Буджолд Лоис
Володихин Дмитрий
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий
Березин Федор