Чтение 57–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

ловы: он добр, но чересчур легкомыслен.

- Король не поступит легкомысленно с Монком, поверьте мне.

- Значит, вы спокойны, милорд?

- С этой стороны - совершенно.

- Но не с моей?

- Я уже, кажется, сказал вам, что полагаюсь на вашу честность и уме-
ние молчать.

- Тем лучше, но, однако, вспомните еще одно...

- Что же?

- Ведь я не один: у меня были товарищи, и еще какие!

- Да, я знаю их.

- К несчастью, и они вас знают.

- Так что же?

- А то, что они там, в Булони, ждут меня.

- И вы боитесь?

- Боюсь, что в мое отсутствие... Черт возьми! Если б я был с ними,
так поручился бы за их молчание!

- Не правду ли я говорил вам, что опасность грозит не со стороны его
величества, хоть он и любит шутить, а от ваших же товарищей, как вы сами
признаете... Сносить насмешки короля - это еще возможно, но со стороны
каких-то бездельников... Черт возьми!

- Да, понимаю, это невыносимо. Вот почему я вам и говорю: не думаете
ли вы, что мне надо ехать во Францию как можно скорее?

- Если вы находите, что ваше присутствие...

- Остановит этих бездельников?.. О, я в этом уверен.

- Но ваше присутствие не помешает слухам распространяться, если они
уже пущены.

- О, тайна еще не разглашена, милорд, ручаюсь вам. Во всяком случае,
верьте, я твердо решился...

- На что?

- Проломить голову первому, кто заикнется о ней, и первому, кто услы-
шит ее. Потом я вернусь в Англию искать убежища у вас и, может быть,
просить службы.

- Возвращайтесь!

- К несчастью, милорд, я здесь никого не знаю, кроме вас, и если я не
найду вас или вы, в своем величии забудете меня...

- Послушайте, господин даАртаньян, - отвечал Монк, - вы прелюбезный
человек, чрезвычайно умный и храбрый. Вы достойны пользоваться всеми
земными благами. Поезжайте со мной в Шотландию, и, клянусь вам, я так
хорошо устрою вас в моем вице-королевстве, что все станут завидовать
вам.

- Ах, милорд, сейчас это невозможно. Сейчас на мне лежит священная
обязанность: я должен охранять вашу славу. Я должен помешать какому-ни-
будь глупому шутнику омрачить блеск вашего, имени перед современниками,
даже, быть может, перед потомством!

- Перед потомством!

- А как же! Для потомства подробности этого происшествия должны ос-
таться тайной. Представьте себе, что эта несчастная история с сосновым
ящиком разойдется по свету, - что подумают? Подумают, что вы восстанови-
ли королевскую власть не из благородных побуждений, не по собственному
движению сердца, а вследствие условия, заключенного между вами обоими в
Шевенингене. Сколько бы я ни рассказывал, как было все на деле, мне не
поверят: скажут, что и я урвал кусочек и уписываю его.

Монк нахмурил брови.

- Слава, почести, честность! - прошептал он. - Пустые звуки!

- Туман, - прибавил даАртаньян, - туман, сквозь который никто ясно не
может видеть.

- Если так, поезжайте во Францию, любезный друг, - сказал Монк. - По-
езжайте, и чтобы вам было приятнее и удобнее вернуться в Англию, примите
от меня на память подарок...

"Давно бы так!" - подумал даАртаньян.

- На берегу Клайда, - продолжал Монк, - у меня есть домик под сенью
деревьев; у нас это называется коттедж. При доме несколько сот арканов
земли. Примите его от меня!

- Ах, милорд...

- Вы будете там как дома; это как раз такое убежище, о каком вы сей-
час говорили.

- Как! Вы хотите обязать меня такою благодарностью! Но мне совестно!

- Нет, - сказал Монк с тонкой улыбкой, - не вы будете благодарны мне,
а я вам.

Он пожал руку мушкетеру и прибавил:

- Я велю написать дарственную.

И вышел.

ДаАртаньян посмотрел ему вслед и задумался: он был тронут.

"Вот наконец, - -подумал он, - честный человек. Только больно
чувствовать, что он делает все это не из приязни ко мне, а из страха. О,
я хочу, чтобы он полюбил меня!"

Потом, поразмыслив еще, он прошептал: "А впрочем, на что мне его лю-
бовь? Ведь он англичанин!"

И вышел, слегка утомленный этим поединком.

"Вот я и помещик, - подумал он. - Но, черт возьми, как разделить этот
коттедж с Планше? Разве отдать ему землю, а себе взять дом, или пусть он
возьмет дом, а я возьму... Черт возьми! Монк не позволит мне подарить
лавочнику дом, в котором он жил! Он слишком горд! Впрочем, к чему гово-
рить Планше об этом? Не деньгами компании приобрел я эту усадьбу, а сво-
им умом: стало быть, она принадлежит мне одному".

И он пошел к графу де Ла Фер.

XXXVII

КАК Д'АРТАНЬЯН УЛАДИЛ С ПАССИВОМ ОБЩЕСТВА, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЗАВЕСТИ СВОЙ
АКТИВ

"Решительно, - признался даАртаньян самому себе, - я в ударе. Та
звезда, что светит один раз в жизни каждого человека, что светила Иову и
Иру, самому несчастному из иудеев и самому бедному из греков, наконец
взошла и для меня. Но на этот раз я не буду безрассуден, воспользуюсь
случаем, - пора взяться за ум".

В этот вечер он весело поужинал со своим другом Атосом, ни словом не
обмолвившись о полученном подарке. Но во время ужина он не удержался,
чтобы не расспросить друга о посевах, уборке хлеба, о сельском хо-
зяйстве. Атос отвечал охотно, как всегда. Он уже подумал, что ДаАртаньян
хочет стать помещиком, и не раз пожалел о прежнем живом нраве, об умори-
тельных выходках своего старого приятеля. ДаАртаньян между тем на жире,
застывшем в тарелке, чертил цифры и складывал какие-то весьма круглые
суммы.

Вечером они получили приказ, или, лучше сказать, разрешение выехать.
В то время как графу подавали бумагу, другой посланец вручил даАртаньяну
кипу документов с множеством печатей, какими обыкновенно скрепляется зе-
мельная собственность в Англии. Атос заметил, что ДаАртаньян просматри-
вает акты, утверждавшие передачу ему загородного домика генерала. Осто-
рожный Монк или, как сказали бы другие, щедрый Монк превратил подарок в
продажу и дал расписку, что получил за дом пятнадцать тысяч ливров.

Посланец уже ушел, а ДаАртаньян все еще читал.

Атос с улыбкой смотрел на него. ДаАртаньян, поймав его улыбку, спря-
тал бумаги в карман.

- Извините, - улыбнулся Атос.

- Ничего, ничего, любезный друг! - сказал лейтенант. - Я расскажу
вам...

- Нет, не говорите ничего, прошу вас. Приказы - вещь священная; полу-
чивший их не должен говорить ни слова ни брагу, ни отцу. А я люблю вас
более, чем брата, более всех на свете...

- За исключением Рауля?

- Я буду еще больше любить Рауля, когда характер его определится,
когда он проявит себя... как вы, дорогой ДРУГ.

- Так вам, говорите, тоже дано приказание, и вы ничего не скажете мне
о нем?

- Да, друг мой.

Гасконец вздохнул.

- Было время, - произнес он, - когда вы положили бы эту секретную бу-
магу на стол и сказали бы: "ДаАртаньян, прочтите эти каракули Портосу и
Арамису".

- Правда... То было время молодости, доверчивости, благодатное время,
когда нами повелевала кровь, кипевшая страстями!..

- Атос, сказать ли вам?

- Говорите, друг мой.

- Об этом упоительном времени, об этой благодатной поре, о кипевшей
крови, обо всех этих прекрасных вещах я вовсе не жалею. Это то же самое,
что школьные гиды... Я всюду встречал глупцов, которые расхваливали это
время задач, розог, краюх черствого хлеба... Странно, я никогда не любил
этих вещей, и хоть я был очень деятелен, очень умерен (вы это знаете,
Атос), очень прост в одежде, однако расшитый камзол Портоса нравился мне
куда больше моего, поношенного, не защищавшего меня зимой от ветра, а
летом от зноя. Знайте, друг мой, мне как-то не внушает доверия человек,
предпочитающий плохое хорошему. А в прежнее время у меня все было пло-
хое; каждый месяц на моем теле и на моем платье появлялось раной больше
и оказывалось одним экю меньше в моем тощем кошельке. Из этого дрянного
времени, полного треволнений, я не жалею ни о чем, ни о чем, кроме нашей
дружбы... потому что у меня есть сердце, - и, как ни странно, это сердце
не иссушил ветер нищеты, который врывался в дыры моего плаща или в рапы,